Казачий лабиринт. Глава 14

        Освободить свою столицу уральским казакам, так и не удалось. В конце июня 1919 года, части Сибирской армии адмирала Колчака на реке Белой были разбиты и отступили за Уральский хребет. Входившую в Южную группу войск Восточного фронта 25 – ю стрелковую дивизию, повернули на Уральск. На уральцев вновь наступал их давний противник, Василий Иванович Чапаев. В пятницу, 11 июля, в 7 часов утра, передовые части дивизии Чапаева вышли на окраины Уральска и соединились с гарнизоном города. Уральские казачьи полки отошли за реку Урал и на подготовленные позиции вблизи Чаганской станицы. Однако, вскоре, отдохнувшие красные части начали теснить казаков в направлении Гурьева и к середине августа овладели Лбищенском.

       – Скрывать не стану, Вениамин, ситуация сложилась крайне тяжелая, – Карп Маркелов еле сдерживал негодование. – Даст Бог, может продержимся месяц – другой, но не больше. Сам понимаешь, что воевать в одиночестве с большевистской Россией мы не сможем. Колчак заполз обратно в Сибирь, Деникин отходит на юг, к Чёрному морю, а оренбургские казаки вместе с киргизской Алаш – Ордой, того гляди, к большевикам переметнуться.

      – Ништо я не понимаю, Карп Маркович! – согласно закивал Алаторцев. – Но чувствую не за этим ты меня позвал.

       – Правда твоя, Вениамин, разговор к тебе особый! – сказал Маркелов. – Ещё в мае месяце в Омск уехал Павел Чуреев, чтобы делать там покупки нужных вещей и отправлять на Дальний Восток. Давно уже пора для Войска «другую» воду подыскать. Месяц назад атаман Толстов послал пешую сотню в Форт – Александровский, для отправки казачьих семей через Каспийское море на Кавказ. Ну, а тебе, Вениамин, будет особое поручение.

       – Внимательно слушаю тебя, Карп Маркович! – Вениамин приблизился почти вплотную к старику. – Ништо прибыл переговорщик, который ездил в Самару, к Фрунзе? Каков же был его ответ? Говори уж, не томи душу!

        – Уральское войско не может просто сдаться на милость победителя, как этого потребовал от нас Фрунзе! – уклончиво ответил Маркелов. – Но, и погибать всем войском в бессмысленной борьбе, нам тоже большого резона нет! Простые казаки не желают уходить на чужбину, даже, если найдём для Войска «другую» воду, а собираются возвратиться в родные края и жить при большевиках. Как сохранить жизни этим людям, вот вопрос, который мучает меня в последнее время. Доктор Ружейников обещал защищать их, но он не всесилен, а Фрунзе, нашему посланнику, Василию Солуянову, прямо сказал, что этот вопрос в Москве решать надо. После смерти Свердлова отношение к казакам в руководстве большевиков изменилось в лучшую сторону. Хорошо бы нам завести среди них своего защитника. Пстрели – те, заразой!

      – Мой фронтовой приятель, ещё, в начале лета посоветовал нам обратить внимание на Сталина, который набирает властную силу и авторитет в стане большевиков, – оживился Вениамин. – Он из грузин, а кавказцы уважают сильного противника. Чтобы выдвигать большевикам свои условия, нам нужна, хотя бы одна, но громкая победа. Пока же, мы отступаем…      

       «Казачьи белогвардейские банды колчаковского «наместника» генерала Толстова принуждены под неослабевающим давлением красных войск отходить в бесхлебные солончаки низовья Урала, – писала большевистская газета «Яицкая правда». – Силы этой белогвардейской «армии» настолько незначительны, настолько деморализованы, что командование потеряло всякую надежду на удержание хотя бы части Уральской области в руках контрреволюционеров.
      В настоящее время боевая обстановка на нашем фронте представляется в следующем виде:
        Часть красных войск гонит казаков вниз по течению Урала от города Лбищенска. Другая часть двигается с запада наперерез частям, действующим в районе Лбищенска, это часть направляется к станице Сахарной. Если операция удастся, то в районе между Лбищенском и Сахарным мы захватим громадную военную добычу.
       Наконец части N – ской дивизии перешли в некоторых местах течение Урала и продвигаются по Бухарской стороне, вырывая из рук казаков последние имеющие хлеб местности. Впрочем, если даже переселенческие поселки Бухарской стороны, богатые хлебом, и ещё некоторое время пробудут в руках казаков, то всё – таки последние не воспользуются их хлебом, благодаря совершенному отсутствию транспорта».

       В середине августа в Соколинский посёлок приехал Порфирий Андреевич Чалусов, чтобы забрать к себе, в город, наполовину осиротевших внучек. Его жена, Пелагея Миновна, после смерти дочери Веры, давно об этом просила. Сопровождал его Иван Алексеевич Фокин, у которого сын Фёдор был тяжело ранен и умирал в Сахарной, в лазарете. Однако, Фёдор Фокин не дожил до приезда отца, скончавшись от полученных ран, а потому Иван Алексеевич порывался возвратиться домой, как можно скорее. Вениамин был и сам рад отправить дочерей в Уральск, где Чалусовы, благодаря сыну – большевику, служившему в штабе Фрунзе, жили в хорошем достатке и относительной безопасности. Тем более, что обстановка на фронте позволяла это сделать.

      – Ты, Порфирий Андреич, долго не засиживайся, а то как бы фронт сюда не подошёл, – высказал опасение Фокин. – Вениамин сказал, что поспешать надо, пока красные разъезды в степь, за Кушум, не заглядывают.

       – Ништо я против, ещё бы вчера в путь отправился! – отозвался Чалусов. – Боюсь, как бы за Ваську с меня здесь не спросили, да Акулина собирается уж больно долго. Вениамин велел забрать её в город и доставить к Катерине.

      – Прав Вениамин, нечего ей здесь оставаться! – поддержал Фокин. – Она и за внучками твоими в пути приглядит. А про Василия твоего, что он давно у красных служит, никто здесь, слава Богу, и не ведает. Сам про это не болтай, никто и знать не будет. Пстрели – те, заразой!

       – Слышу обо мне болтаете! – отозвалась из чулана Акулина. – Едем, уже! Куда же я детей от себя отпущу. Не дай Бог, если в дороге, что случится, не прощу себе. Запрягай лошадей в тарантас, Иван Лексеич!

      – Вот, и славно! – воскликнул Фокин. – Айда, скоро, на Багырдай! Там, уже Вениамин, наверно, нас заждался, чтобы проводить за линию фронта…

       Против Бударинского посёлка, путники переправились через Кушум на левый берег и приблизились к Гурьевскому тракту, по которому сновали туда – сюда сотни подвод. Вениамин с Климахиным, оба в крестьянской одежде, ехали в телеге, позади тарантаса Фокина, чтобы в случае опасности прийти им на помощь. Профессиональный ум разведчика подсказывал Вениамину, что движение по тракту не было случайным. Остановившись, якобы, для починки колеса, Вениамин притормозил идущую навстречу повозку.

       – Доброго здоровья, земляк! – поприветствовал он возницу – мужика. – Много ли там грузов осталось? Сломалась ось у колеса, боюсь не поспею к сроку, а лишаться извоза не хотелось бы. Каждую копейку считаю!

       – Уж больно длинное плечо получается, – с сожалением заметил подводчик. – От Уральска до Лбищенска сто двадцать вёрст, а от станции и того дальше. А грузов полно, и всё подвозят и подвозят по железной дороге. Неделю с лишнем ещё провозим, а то и больше. Дивизионные склады, разве быстро заполнишь? Так, что не печалься, земляк, хватит и на тебя извоза…

       Не доезжая Владимирского посёлка, Вениамин поцеловал дочерей и Акулину, и тепло попрощался с Порфирием Чалусовым и Иваном Фокиным. Дальше, ему с Климахиным, ехать было небезопасно, да и незачем. Ночью они подстроили серьёзную поломку с одной из груженных подвод, а утром переложив их груз в свою телегу и взяв у них сопроводительные документы, направились в Лбищенск, где воочию увидели вещевые склады 25 – й стрелковой дивизии.

      – Эх, и добра тут, у вас! – наивно восхитился Вениамин, вручая документы интенданту. – Всего полно, даже, валенки с галошами имеются!

       – Это ещё самая малость! – гордо заявил молодой интендант. – Полно будет через неделю или через две, когда штаб дивизии сюда переведут из Уральска и Чапаев здесь будет. Тогда и склады ломиться станут!

      – Неужто Чапаев здесь будет? – бесхитростно переспросил Вениамин. – Я ж его ещё по Уральскому фронту знаю. Он меня и надоумил шкуры с убитых лошадей сдирать. У меня и бумажка с печатью от него имеется. На, смотри! – и Вениамин показал пропуск для свободного проезда по тылам дивизии.

       – Устарел, дядя, твой пропуск! – заявил интендант. – Дивизия теперь у Чапаева другая, не Николаевская, а 25 – я стрелковая! Во, как!

      – Как же быть, теперь? – Вениамин театрально ухватился за голову. – Это, что же опять к Чапаеву на поклон идти, за новой бумажкой?

       – Ладно уж, дядя, помогу тебе! – согласился интендант. – Только с тебя магарыч! Пока спирт на склады не завезли, раздобудь мне бутыль самогона, и бери меня в дело, если хочешь, чтобы все шкуры в округе твоими были.

       – Согласен! – обрадовался Вениамин. – Я прошлой осенью тоже с вашим братом, интендантами, барышами делился. А самогон, я вмиг раздобуду!

       – Тогда, дядя, завтра об эту пору приходи! – заявил интендант. – Выправлю тебе пропуск, лучше прежнего будет. По всем нашим бригадам сможешь с ним разъезжать, только, не забывай и к нам заворачивать…

      В среду, 27 августа, Вениамин отыскал на степном хуторе в Сламихинской станице полковника Бородина, которому в обоюдной беседе заикнулся о желательности громкой победной операции. Зная Бородина, как мастера лихих налётов на города и сёла Новоузенского уезда, Вениамин предложить ему повторить нечто подобное в настоящий момент.

       – Что ты, Вениамин Василискович, прошли уж те времена! – отмахнулся Бородин. – Фронт держать нечем, а ты говоришь, наступать! Красные теснят нас со всех сторон, а нам и ответить не чем. Снарядов нет, патронов нет, а в полках, больше половины казаков тифом болеют. Пстрели – те, заразой!

       – Наслышан о наших бедах, Николай Николаевич, но кровь из носа, а победа нам позарез, как нужна! – заявил Вениамин. – Вот, почитай, что про нас большевики пишут в своей газете. В Лбищенске мне дали свежий номер «Яицкой правды», за 21 августа, где большевики уже вовсю кричат о своей полной победе над нами.

       «Белогвардейское командование, по имеющимся у нас сведениям, располагает не более как 12 – тысячной армией, имеющей 6 – 7 батарей (по 4 орудия в батареи), 4 или 6 броневых автомобилей и сильно ограниченное количество снарядов, – писала газета «Яицкая правда» в своей передовице. – С такой армией, армией, нужно заметить, деморализованной непрерывными жестокими поражениями, полуголодной и полураздетой, свора золотопогонников по – видимому имеет намерение прорваться к Деникину. С некоторых пор стала заметна группировка генералом Толстовым своих сил на правом (нашем левом) фланге. Она была прекращена, когда наши части задержались в Лбищенском районе. С началом нашего наступления она без сомнения возобновится.   
       По последним сведениям, Деникин начинает терпеть неудачи. Так мы имеем сообщение, что в районе Камышина наши красные орлы разбили 2 конных корпуса противника, захватили в плен в полном составе пехотный полк, забрали пулемёты и т. д. Перелом на южном фронте уже настал и кровавое солнце генерала Деникина и его присных быстро закатывается. Поэтому совершенно напрасны попытки Яицких белогвардейцев пробиться на Дон. Стена между ними и Деникиным утолщается и крепнет. С Уральским фронтом мы надобно считать, покончили окончательно. Бело – казачьи банды бьются в агонии в наших живых, постепенно сходящихся тисках».

       – Дался нам Деникин, чтобы пробиваться к нему на Дон! – отреагировал Бородин. – Если бы не помощь боезапасами, мы бы в ту сторону не совались! А большевики, видно, совсем обнаглели, раз считают уральцев окончательно разбитыми. Жаль, что наш атаман Толстов болен тифом, а то бы показал этим хвастунам, на что способны уральские казаки!

       – Ништо без Толстова мы не способны громко заявить о себе, господин полковник? – Вениамин вопросительно посмотрел на Бородина. – Налёт на Лбищенск, где находятся штаб дивизии и склады, был бы очень кстати!

       – Предложение заманчивое, но надо бы хорошенько всё обдумать! – произнёс Бородин. – До Лбищенска сто вёрст с гаком, по голой степи, над которой каждый день кружат аэропланы красных…

       Однако, полковнику Бородину на раздумье времени не осталось. В конце августа красные войска с боем взяли станицу Сахарную, где захватили около пятидесяти тысяч патронов и много винтовок. Чапаев временно остановил наступление своей дивизии, дав передовым частям продолжительный отдых перед решающим броском на Гурьев. Красноармейцы тоже болели тифом и, чтобы восполнить потери в частях, большевики объявили мобилизацию. По городу Уральску были расклеены соответствующие объявления:

      «На основании приказов Уральского областного комиссариата от 1 и 2 сентября сего года, объявлен призыв на действительную военную службу граждан иногороднего населения, проживающего постоянно и временно в г. Уральске и его уезде, родившихся в 1899, 1900 и 1901 годах, коим на 1 сентября исполнилось 18 лет.
       День явки: для жителей города – 8 сентября, для уезда – 12 сентября».

       – Похоже, что красные не оставили нам другого выбора! – заявил полковник Бородин. – Ещё один такой удар, и они выбьют наши части из Соколинского посёлка, а дальше и путь на Гурьев будет для них открыт. А была – не была, есаул, готовимся к походу на Лбищенск! Как считаете, если внезапно нападём на красных, сможем сломить сопротивление гарнизона и захватить город с ходу?

       – В Лбищенске военный гарнизон небольшой, но к чему нам напрасные потери, – ответил Вениамин. – Ваша тактика захватов Новоузенска хорошо известна красным. Я бы предложил в Лбищенске действовать по примеру казака Харко, господин полковник!

        – То есть, есаул, вы предлагаете взять Лбищенск военной хитростью? – с улыбкой на лице, переспросил Бородин.

       – Так точно, господин полковник! – заявил Алаторцев. – Под покровом ночи партизаны проникнут в город и холодным оружием перебьют большую часть гарнизона. Благо, Лбищенск мы знаем, как свои пять пальцев!

       – Пожалуй, есаул, соглашусь с вашим предложением, – махнул рукой Бородин. – Действительно, моя тактика захватов Новоузенска уже изучена красными досконально. Здесь, у меня воюет партизанский полк Позднякова, новоузенские мужики которого готовы душить красных комиссаров голыми руками. Возьму их обязательно с собою. Штаб меня мало интересует, а вот, дивизионные склады – это богатая добыча. Пстрели – те, заразой!

      – В Лбищенск ежедневно прибывают две – три сотни подвод, где возницами мобилизованные мужики из Николаевского и Новоузенского уездов! – обрадовался Алаторцев. – Поэтому партизаны Позднякова могут оказаться нам, как нельзя кстати. Опять же, чтобы вывезти амуницию со складов потребуется ни одна сотня повозок...

       В понедельник, 1 сентября, наконец случилась долгожданная встреча двух любящих сердец. Вениамин отыскал Анну на небольшом хуторе, на полпути между Сламихиным и Лбищенском. Хозяин – урядник и два его младших брата находились на фронте, а всеми делами на хуторе заправляла его мать, вдовая казачка. Жена хозяина, уже который день никак не могла сама разродиться, потому и привезли к ней акушерку Анну, но и та оказалась бессильна, чем – либо помочь несчастной женщине. Две золовки – девицы, облачившись в чёрные платья, уже оплакивали невестку сидя у кровати. 

       – Роженицу может спасти кесарево сечение, а я боюсь! – призналась Анна, при встрече с Вениамином. – Я видела в Чаганском посёлке, как это делала акушерка Каплина, но сама ни разу не резала по живому телу!

       – Успокойся, родная! – Вениамин обнял Анну за плечи. – Может всё ещё обойдётся и женщина сама сможет разродиться?

        – Увы, Веня, она сама не сможет родить и скоро умрёт в муках, на моих глазах! – кричала и плакала Анна. – И зачем я пошла в акушерки! Ненавижу себя за то, что не могу провести ножом по животу этой бедолаги!

      – Родная, если покажешь, где сделать разрез, то я готов помочь тебе! – заявил Вениамин. – Честно признаюсь, что вспорол ни один десяток животов противника и ни разу рука не дрогнула у меня. Пстрели – те, заразой!

      – Веня, как можно убийство врага сравнивать с хирургической операцией! – не унималась Анна. – Тут, не просто нужно вспороть живот, а сделать два правильных разреза. Во – первых, разрезать так брюшную стенку, чтобы не повредить брюшные мышцы, а во – вторых, сделать разрез на матке, чтобы не навредить ребёнку. Поэтому, я боюсь!

      – Так, успокойся и скажи мне какой длины и толщины должен быть разрез на животе? – настойчиво спросил Вениамин.

       – В ладонь длиной и в палец толщиной! – вытирая слёзы ответила Анна. – Деваться некуда, ништо, давай попробуем?!

      Подготовка к операции не заняла много времени, две молодые золовки нагрели воды, а свекровь принесла из чулана новые вожжи, которыми Вениамин крепко привязал руки и ноги роженицы к топчану, на который, за неимением хирургического стола, переложили беременную женщину. Ножи подготовил Вениамин, прокалив их на огне. Анна смазала нижнюю часть живота йодом и показала Вениамину, где провести разрез. Делали всё быстро, чтобы кровь не успела залить всю рану. Анна раздвинула брюшные мышцы руками, стараясь добраться до матки с живым плодом.

       – Режь здесь, только аккуратно и не поперёк, как живот, а вдоль! – скомандовала Анна, обнажив верхнюю часть матки. – Скорее, пока брюшину не залило кровью! Ага, а вот и ребёнок! Веня, режь пуповину скорей и отдай ребёнка бабаке, пусть прочистит ему рот и нос, чтобы он смог сам дышать…

       – Слава тебе, Господи! Владычица пречистая! Казак родился! – запричитала старушка и положив новорожденного животиком на свою левую ладонь, правой начала постукивать по его крошечной попке. – Давай кричи, внучок! Кричи!

      Новорожденный сначала молчал, потом тихонько закряхтел, а чихнув, вдруг разразился глухим криком. Лицо бабушки озарилось улыбкой, и она начала раскачивать внука на своих руках.

      – Кричи казак, кричи! – повторяла женщина. – Пусть твой папка услышит голос своего первенца – сына! Скорей бы эта война, проклятая, закончилась, да наши казаки вернулись по домам. Пять лет уже воюют, никак навоеваться не могут. Пстрели – те, заразой!

       – А, как там наша Лиза, жива? – спросили несмело молодые золовки у Анны, когда та завершила операцию. – Ништо не выживет? Как бы не хотелось, чтобы она умерла.

       – Состояние её тяжелое, пока ничего сказать не могу! – ответила Анна. – Я останусь у вас на несколько дней, посмотрю за ней. Опять же, швы с раны на животе, через неделю нужно будет снять…

      В четверг, 4 сентября, есаул Алаторцев и урядник Климахин, в обличие заготовщиков шкур убитых лошадей, миновав внешние караулы, заехали в город Лбищенск. Вениамин направил подводу к дивизионным складам, где его дожидался знакомый интендант, чтобы получить свою долю с их общего коммерческого предприятия. Жадный, не по годам, интендант интересовал Вениамина, как важный источник информации о делах в дивизии Чапаева. Однако уже с полдороги Вениамин вынужден был повернуть подводу и направить её в сторону главной площади города. Туда со всех улиц города устремлялись потоки красноармейцев и местных жителей. Вениамин увидел впервые в стане большевиков такую неподдельную активность граждан всех сословий и полов, которые чуть ли не бегом бежали на площадь.

       – Товарищи, все на митинг! – кричали громкоголосые зазывалы. – Чапаев велел всех созвать! Товарищи, все на митинг!

       – Айда, бабы, на митинг! – кричала дородная казачка. – Комиссар, вроде, мыло обещался казачкам раздать! Ништо болтал, антихрист?

        – Ништо нужда какая припёрла, раз красные митинг устраивают? – недоуменно спросил Климахин.

        – Молчи, Климахин! – прицыкнул на него Вениамин. – Чапаев и раньше был большим любителем митинги в своей дивизии устраивать.

       Первым на митинге выступал врач дивизии с лекцией о профилактике брюшного тифа. Затем слово взял новый комиссар, назначенный несколько дней назад и, ещё не совсем знакомый с порядками в дивизии. Он попросил местное казачье население пойти навстречу чаяниям красноармейцев и дать возможность бойцам помыться в их банях, а казачек, кроме всего прочего, просил постирать нижнее бельё красноармейцев, которые завшивились в непрерывных боях с врагами революции. За это комиссар обещал выдать с дивизионных складов по целому куску мыла на каждую казачью семью.

       – Ишь, как мягко стелет комиссар! – заметил Климахин. – Как бы спать жестко не пришлось! Ништо согласятся наши уралки?

       – Так, настоящего мыла наши казачки, почитай, года два не видели! – проговорил Вениамин. – Дуры будут, если откажутся…

       – Мы не против! – выкрикнула дородная казачка. – Только сначала мыло на руки бы получить! Так, а ли нет, говорю, бабы?

       – Так! Так! – закричали другие женщины. – Сначала мало давай!

       Завершала митинг речь начальника дивизии Чапаева, который, приехав довольный из поездки по фронту, на радостях разрешил красноармейцам гарнизона Лбищенска выпить водки после бани. Вениамин не стал ожидать пока народ с митинга начнёт расходиться, а поспешил выехать из города до наступления темноты. В условном месте, на берегу Кушума, его поджидал полковник Бородин с головным партизанским отрядом.

       – Всё складывается, Николай Николаевич, как нельзя хорошо! – просиял Вениамин. – Сам Чапаев, перед решающим наступлением, велел устроить для солдат гарнизона помывку в бане, а после выдать водки. Он даже не подозревает, что у него под боком стоят наши отряды. Заладил, мол, белые разбиты, казара сдаётся, а фронт стоит в Сахарной, за полсотни вёрст отсюда. Ни тени тревоги в его словах не услышал. Полнейшая беспечность и уверенность в своей безопасности. Пстрели – те, заразой!

       – Вот, и славно! – обрадовался Бородин. – После полуночи, с Божьей помощью и начнём! Давайте уточним, есаул, где у красных стоят караулы, расположены военные склады и штаб дивизии…

        Есаул Алаторцев не принимал непосредственного участия в налёте, 5 сентября, на Лбищенск. По договорённости с полковником Бородиным, как только рано утром в городе прозвучали первые выстрелы, есаул с урядником Климахиным поспешили в Сахарную, чтобы донести командованию красных частей о нападении на Лбищенск.

       – Кто напал? Какими силами? Откуда? – засыпали вопросами Вениамина красные командиры в штабе бригады Кутякова.

       – Мне почём знать, кто напал! – удивлённо пожимал плечами Вениамин. – Мы шкуры убитых лошадей обдирали в степи, а тут, под утро такая пальба поднялась в Лбищенске, что просто ужас. Бросили шкуры и к вам, скорее!

      – Этих шкуродёров под арест, а в сторону Лбищенска выслать разведку! – распорядился Кутяков.

      Как развивались события в пятницу, 5 сентября, Вениамин не знал. Не знал и о результатах проведённой операции в Лбищенске, потому находясь под арестом в бригаде Кутякова, был готов к самому худому исходу, который мог закончиться расстрелом без суда и следствия. Однако после обеда их с Климахиным выпустили из чулана и, даже, накормили кашей. Вернулась конная разведка, которая возле Горячкина напоролась на казачий разъезд, приняв его за передовые части противника, задумавшего ударить с тыла.

       – Похоже, что противник обошёл нас с фланга и напал на штаб дивизии! – сделал умозаключение Кутяков. – Мы оказались в окружении, без снабжения и боезапасов! Самое верное решение: сниматься с фронта и идти на прорыв в сторону Лбищенска!

      – Правильно говоришь, товарищ Кутяков! – поддержали своего комбрига командиры полков. – Казаки в любой момент могут ударить, как с фронта, так и с тыла! Отступать следует на Лбищенск и спешным порядком…

        Алаторцев и Климахин отходили вместе с колонами красноармейцев до Лбищенска. Скорость, с которой двигались красные войска, была сравнима с бегством. Лбищенск встретил красных безмолвными улицами и лежавшими повсюду трупами красноармейцев. Что здесь произошло двое суток назад, никто правдиво сказать не мог, но судя по колото – резанным ранам убитых красноармейцев, Вениамин предположил, что была настоящая резня.

      «Генерал Толстов имел возможность пустить в дело только несколько сотен сорвиголов, – писала большевистская газета «Яицкая правда», вскоре после налёта на Лбищенск, – которые пробрались незаметно глухими степями в наш тыл и здесь напали из – за угла, по – разбойничьи, на пустые селения, вырезав попавшихся обозников и раненых красноармейцев.
       Разумеется, никаких крупных реальных результатов затея казакам не принесла, не произведя даже морального воздействия. Шайка «шалящих» бандитов уже выловлена или излавливается, а красная армия неуклонно продвигается вперёд на путях к Калмыкову».

       – Вот, уж болтуны эти красные! – с удивлением заметил Вениамин. – Мы вместе с ними двигаемся в обратную сторону от Калмыкова и пока ни одного нашего казака по дороге не встретили. Пстрели – те, заразой!

      – Слышал я, будто по пятам за красными идёт наша конница, но никак догнать не может! – с улыбкой проговорил Климахин. – Может пора уходить восвояси, господин есаул? Кабы нам от своих смерть не принять?

       – Рано, Климахин! – отрезал Вениамин. – Посмотрим, как поведёт себя противник после Лбищенска. Матри – ка, тело Чапаева так и не обнаружили среди убитых. Ништо наши его живым в плен захватили? А может, он успел сбежать до начала боя? Говорят, что некоторым красноармейцам удалось укрыться на Бухарской стороне Урала.

       – Комиссары по – прежнему талдычат, что положение дивизии прочное! – заметил Климахин. – Ништо у красных на Бухарской стороне крупные силы находятся? Как бы не ударили по нашим с тылу. Пстрели – те, заразой! 

       В реальности же, ситуация на фронте кардинально поменялась. Отряд полковника Бородина, забрав с собою богатую военную добычу, покинул Лбищенск и ушёл обратно, в район Сламихина. Две бригады 25 – й дивизии, снявшись с фронта, продолжили паническое бегство в сторону Уральска и смогли остановиться лишь около Янайкина, где, окопавшись в степи, заняли долговременную оборону. О судьбе начальника дивизии В. И. Чапаева не сообщалось, потому что никто, во время налёта казаков, его не видел. А вот, о комиссаре дивизии Павле Батурине говорили, что тот погиб смертью храбрых в ночном бою в Лбищенске. 

      – Теперь, Климахин, пора и восвояси! – объявил Вениамин. – Красные вгрызлись в землю и похоже надолго.  Ещё и седых стариков – заложников выставили вдоль линии фронта. Пстрели – те, заразой!

       – Да, нашим старикам не позавидуешь! – согласно закивал головой Климахин. – Говорят, со всех посёлков согнали их сюда, а женщин и детей держат под арестом в холодных чуланах. Комиссары говорят, если казаки прорвут фронт, то расстреляют всех арестованных заложников.

       «Настроение в наших частях превосходное, – писала газета «Яицкая правда». – По имеющимся сведениям полное уничтожение нашими частями населенных пунктов, начиная от Сахарной чуть ли не до Богатинского, произвело на казаков огромное впечатление и убийственно на них подействовало. Это обстоятельство ставит их в чрезвычайно трудное положение и таким образом кажущийся успех начинает превращаться для казаков в поражение».

      – Значит, сильно напугались красные, раз начали злобу вымещать на мирном населении! – размышлял Вениамин. – Теперь самое время затевать с ними переговоры о прекращении войны. Тем более, что скоро мы можем остаться совсем одни против всей Советской России. Пстрели – те, заразой!

       «По сообщению из Самары от 10 сентября, – писала большевистская газета «Яицкая правда», – начался массовый переход оренбургских казаков на нашу сторону и этот фронт скоро можно будет считать совершенно ликвидированным, что ставит в отчаянное положение генерала Толстова и предрешает дальнейший ход наших операций на нашем Уральском фронте. Дни уральских казаков, проявляющих в борьбе с нами неслыханное упорство, слепой фанатизм и переходящие все границы зверства, сочтены».

       Однако, было всё, как раз наоборот. Это положение красных в сентябре сделалось катастрофическим. Жители города Уральска уже несколько дней подряд слышали орудийную канонаду, понимая, что на дальних подступах идут упорные бои. В городе стали проявляться панические настроения, среди иногородних обывателей. Но большевистская пропаганда решительно и энергично боролась с распространением самых нелепых и вздорных слухов, объясняя успехи казаков наличием у них многочисленной конницы, легко передвигавшейся и имевшей возможность делать глубокие обходы…

      – Ништо пора, Вениамин, нам отправляться в путь – дорогу? – раздумывая вслух, спросил Карп Маркелов. – Где искать фронтового товарища знаешь?

       – Отыщем, Карп Маркович, даже не сомневайтесь! – радостно ответил Вениамин. – Когда выезжаем?

        – Завтра из Джамбейты привезут удостоверения агентов кооперативного общества «Единение», – проговорил Маркелов. – Под личиной кооператоров и поедем в Москву. Пстрели – те, заразой!

       – Ехать кружным путём, через Астрахань, долго и небезопасно! – заметил Вениамин. – Кабы нам попасть на железную дорогу, а уж по ней добираться до Саратова и Москвы. Жаль, полковник Бородин погиб в Лбищенске, а то бы он нас посадил на нужный поезд. Ох, и отчаянный был казак – партизан!

       – Да, Николай Николаевич был отважный воин! – подтвердил Маркелов. – Хоть, и посмертно, но удостоили мы его генеральского чина. Заслужил, по праву! Избавил Уральское войско от антихриста Чапаева, а сам нелепо погиб. Говорят, выскочил на него красноармеец и с испугу выстрелил из винтовки, а пуля угодила в сердце, убив Бородина наповал. Пстрели – те, заразой!

       – Ничего не поделаешь, Карп Маркович, война! – вздохнул Вениамин. – Двум смертям не бывать, одной не миновать! Поеду в штаб армии, может у нас подвернётся какая – нибудь оказия в сторону железной дороги…

      «Захватив обходным движением Лбищенск, казаки захотели произвести такой маневр ещё раз, – писала, в первых числах октября, газета «Яицкая правда». – Они попытались перерезать железную дорогу у станции Шипово, но это намерение им не удалось. За последнее время никаких активных действий в центре фронта противник не предпринимал. Наибольшее оживление наблюдалось на нашем левом фланге на р. Барбастау. Затишье деятельности противника, конечно, объясняется его бессилием.
      С приближением зимы положение белогвардейского казачества ухудшится. Мы имеем сведения о крайнем недостатке одежды у казаков. Зимой этот недостаток даст себя знать. С началом зимы, то есть с ухудшением материального положения казачьих банд, уральский фронт ликвидируется, даже при слабом нашем давлении.
       Наконец, если даже отдельные шайки казаков не захотят по своей воле сдаться, то мы с началом зимы и с усилением наших частей получим возможность начать наступление на Гурьев. И тогда, прижатое к морю, казачье кулачество принуждено будет сложить оружие».

       С тех пор, как весной 1919 года управление советских железных дорог возглавил большевик – инженер Л. Б. Красин, работа железнодорожного транспорта начала постепенно налаживаться. Пассажирские поезда почти не ходили, а вот, грузоперевозки стали расти. В первую очередь обеспечивалась перевозка воинских частей, которые направлялись на фронты против армий Белого движения. Дежурный кондуктор на станции Шипово, по большому секрету сказал Вениамину, что из Уральска ожидается эшелон с хлебом на Москву.

       – Если сойдёмся в цене, то посажу вас в вагон и через неделю будете уже в Москве, – шептал на ухо Вениамину жадный кондуктор. – Не обессудь мил человек, но бумажные деньги в наше время ничего не стоят, поэтому беру только царскими империалами. Заметил у вашего старика золотые часы на цепочке. Тоже может стать достойной платой за проезд без билета.

      – Договорились! – Вениамин закивал головой в знак согласия. – Только часы получишь, когда посадишь нас в вагон…

       Ждать поезда долго не пришлось. После налёта на Лбищенск, красные стали вывозить из Уральска излишки хлебных запасов в центральную Россию. Комиссары опасались, что город вновь окажется в осаде, потому отправляли эшелоны ежедневно. Кондуктор посадил уральцев в товарный вагон с яркой надписью на двери: «В Москву из Уральска». Вениамин сразу же вспомнил агитационный призыв, опубликованный войсковой газетой «Яицкая воля» накануне январского отступления казаков из города Уральска:

       «Братья станичники!
       Войско в опасности!
      Вы знаете, что ожидает его, если фронт не устоит. Беспощадно расправятся Чапаевы со всем казачеством, как только увидят, что оно им больше не страшно. Наши станицы, посёлки и хутора будут преданы грабежу. Наши семьи, наших жен и дочерей подвергнут оскорблениям и насилиям. То чем веками безраздельно владело войско, будет у него отнято. Отнята будет земля, каждая пядь которой засеяна казачьими костями. Будет отнят Яик, каждая капля в котором куплена казачьей кровью. Весь хлеб, весь скот, который ещё уцелел у Войска будет вывезен в голодающую советскую Россию.
      На войско будут наложены контрибуции и налоги, от которых стон пойдёт по станицам. А потом мадьяры силой погонят нас в красные полки и под угрозой расстрелов заставят драться против наших братьев казаков, против наших союзников».

      – Ну и где сейчас этот хвалёный Чапаев? – подумал Вениамин. – Сгинул и следа не оставил. То, что станицы наши красные разграбили и сожгли, так всё это можно восстановить и отстроить. Ништо мало было больших пожаров в войске? Главное, чтобы наши люди уцелели…

      – Ништо о чём задумался, Вениамин? – спросил старик Маркелов своего молодого спутника, укладывая серебряные часы в карман жилетки. – Как знал, что часы лучше всяких денег в дальней поездке, вот и прихватил все свои наградные хронометры. Пстрели – те, заразой!

       – Зачем же было отдавать золотые, когда серебряные имелись? – наивно спросил Вениамин и снова погрузился в раздумье о судьбе войска.

        – Зато кондуктор сразу же позарился на «золото»! – весело проговорил Маркелов. – Только не всё золото, что блестит. Хорошая подделка это была, а настоящие золотые часы я для другого случая припас. Ну, а ты о чём думу думаешь, Вениамин? Али ты против замирения, с красными антихристами?

       – Перебирал в голове, что мы уже потеряли и, что можем ещё потерять! – выпалил почти скороговоркой Вениамин. – Собственно, терять нам, по сути, уже и нечего. Людские жизни уберечь бы от полного истребления…

      – Вот, и я про наших людей думаю! – оживился Маркелов. – Богачи давно убежали от войны, кто куда, а бедному казаку и бежать то некуда. Детей бы уберечь от погибели. Столько сирот война наплодила, а сколько ещё будет, если не остановимся. Пстрели – те, заразой!

      – Твоя правда, Карп Маркович! – согласился Вениамин. – У самого сердце заходит, когда вижу голодных, чумазых сирот. Кожа и кости, прости Господи!

      – Были бы кости, а мясо нарастёт! – загадочно улыбнулся Маркелов. – Эти дети, наше будущее. Войско канет в лету, а память об уральских казаках, благодаря нашим детям, будет жить вечно…

      Поездка в товарном вагоне, конечно, резко отличалась от путешествия в пассажирском, даже, 3 – го класса. Но, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Поезд с продовольствием следовал без особых задержек на станциях и уже к вечеру прибыл на паромную переправу через Волгу. Перевоз вагонов через реку осуществлялся между станциями Сазанка на левом берегу и станцией Увек – на правом. Рельсы подходили прямо к реке, куда причалило судно «Переправа вторая», взявшее на борт 28 вагонов. На станции Увек все вагоны растолкали по запасным путям и уральцам пришлось сутки ожидать, пока их вагон прицепят к новом составу, идущему в Москву. На подъезде к Тамбову начались частые остановки в пути, а участок от Тамбова до Козлова, поезд и вовсе преодолел с трудом. Всюду были видны последствия недавнего рейда конницы донского генерала Мамонтова. Были разрушены не только пути, но и многие станции и, даже, полустанки.

      – Натворил дел Мамонтов, будь он не ладен! – проворчал Маркелов. – С такой конницей прорвался в тыл красным, а получился один пшик. Говорят, еле ноги унёс от какого – то Семёна Будённого.

       – Донцы всегда числом воевали, а не уменьем! – поддакнул Вениамин. – Им бы по Москве ударить следовало, а они шкуродёрством в прифронтовой полосе занялись. Хотя, паника вышла великая. Пстрели – те, заразой!

      В воскресенье, 5 октября, блуждая по станции «Козлов» в поисках воды, Вениамин случайно прочитал свежую сводку с Туркестанского фронта:
       «В Уральском районе противник вёл энергично наступление в районе форпоста Скворкин, в 55 – 45 верстах юго – западнее Уральска, но контратакой наших частей был отброшен.
      В 35 верстах юго – восточнее города Илецка, конные части противника заняли Сухореченское. На остальном фронте без перемен».

       – Генерал Мамонтов за месяц свой конный корпус растерял, а наши Горынычи, похоже, только ещё силу начали набирать! – подумал Вениамин.

       В среду, 8 октября, уральцы прибыли в Москву, а в это время Уральск вновь переживал тревожные дни. Дыхание войны чувствовалось всё ближе и горячее. Город снова превращен в военный лагерь. Коммунисты поставлены под ружьё. Обыватели мобилизуются для устройства полевых укреплений. Поползли слухи, что городу угрожает непосредственная опасность. Однако большевики уверенно заявляли, что положение их прочное и устойчивое. Мол, ничего удивительного, что Уральск, расположенный так близко от фронта, время от времени переживает тревожные дни, но наш противник не способен и не может решиться на широкие и серьёзные операции.

      «Мы ведём полевую, маневренную войну, разбросанными по необъятной степи пехотными частями, – писала большевистская газета «Яицкая правда». – Обессиленный и изнурённый до последней степени противник в последнее время ведёт исключительно партизанскую борьбу, малочисленными, но подвижными конными частями, избегая серьёзных столкновений. Они суются в стыки, забегают в тыл, охотятся на обозы и на отдельно торчащие слабенькие части с определённой целью посеять панику и внести расстройство в наши ряды.
       При таком положении вещей не может быть и речи о спокойствии в ближайшем тылу. При самом идеальном положении фронта при наших силах и условиях противник всё время будет просачиваться сквозь редкие слои нашего расположения и всегда возможны всякого рода случайности местного характера и осложнения, как например сейчас…».

       – Похоже, Вениамин, момент для переговоров с большевиками самый подходящий! – заявил Маркелов, услышав известия с Уральского фронта. – Где твоего товарища искать станем, ума не приложу? Может к Ружейникову заглянем, пусть на постой берёт к себе. Пстрели – те, заразой!

      – Айда к Ружейникову, Карп Маркович, а товарища завтра отыщу! – согласился Вениамин. – Утро вечера мудренее, тем более, что знаю место его теперешней службы…

      Доктор Ружейников удивился появлению в Москве земляков – уральцев, но лишних вопросов задавать не стал, хорошо осознавая кто к нему пришёл. Он был давно знаком с Вениамином, а также имел возможность беседовать с уважаемым стариком Маркеловым, поэтому ждал от них конкретных слов или предложений по разрешению ситуации на Уральском фронте. Однако, приехавшие уральцы странным образом молчали, лишь, просили знакомить их с последними новостями с фронта. Наконец, через неделю Седой дал знать Вениамину, что Сталин встретится с уральцами на конспиративной квартире. Внутрипартийная борьба в стане большевиков не утихала ни на минуту, поэтому встреча была обставлена по всем правилам конспирации. Седой сказал Вениамину, что Сталин ненавидит Троцкого и собирает вокруг себя союзников для борьбы с главным врагом казачества. Председатель Реввоенсовета РСФСР Л. Б. Троцкий мнил себя «вождём» Красной Армии, созданной его титаническими стараниями. Во главе этой армии нового типа, он мечтал раздуть пожар «мировой революции», особо не заботясь о судьбе России и её населения. Не все руководители Центрального Комитета партии большевиков разделяли его взгляды, даже, были противники, среди которых выделялся Иосиф Виссарионович Джугашвили – Сталин. Этот амбициозный грузин постепенно сформировал вокруг себя активную оппозицию Троцкому, а победоносное руководство обороной Петрограда, во время наступления армии генерала Юденича, возвысили авторитет Сталина в Красной Армии.

       Тайная встреча уральцев с товарищем Сталиным началась затянувшимся молчанием. Сталин был один в сумрачной московской квартире, а два парня – охранника остались стоять у входа, после того, как ощупали одежду гостей. Указав уральцам на стулья, он сел супротив старика Маркелова и уставился в его глаза. Карп Маркович не стал отводить взгляд, а тоже смотрел не моргая, на хозяина квартиры. Наконец, грузин не выдержал и нарушил молчание.

       – Что молчите, казаки? – спросил Сталин. – У меня лишнего времени нет, с вами в молчанку играть!

       – Ждём первое слово от хозяина! – учтиво сказал Маркелов.

       – Хозяина? – переспросил Сталин и улыбнулся в усы. – Меня так, ещё никто не называл. Ладно, на каких условиях желаете сдаваться, казаки?

      – Уральцы не желают сдаваться на милость победителя, а желают замириться с советской властью на веки вечные, – проговорил Маркелов.

       – Впервые слышу о таких условиях мира! – воскликнул Сталин. – Как это будет выглядеть на практике?

       – Казаки, которые пожелают признать Советскую власть, сложат оружие и перейдут на вашу сторону! – огласил Маркелов. – Несогласные, с оружием в руках, покинут пределы Советской России, навсегда!

     – Если мы не согласимся на ваши условия, как долго вы намерены воевать с Советской властью? – спросил Сталин.

       – Будем сражаться до последнего казака! – заявил Маркелов. – Но, мы понимаем бессмысленность такой борьбы, поэтому и предлагаем Советской власти замирение! Воевать против России, вообще, уральцы не желают!

      – Хорошо! – произнёс Сталин и, подумав, добавил. – Мы решим с товарищами, как сделать так, чтобы «овцы были цели и волки сыты»…

       «За последние дни в городе наблюдается лихорадочная нервозность, – писала большевистская газета «Яицкая правда». – Обыватель ни больше ни меньше, как с часу на час ждёт прихода казаков в Уральск. Уральская белогвардейщина дошла до того, что вчера в городе определённо говорили о занятии казаками Чалыклы, Соболева, Трекинской. Одним словом, выходит, что Уральск чуть ли не со всех сторон окружен…
      Он (Толстов) рвался на Уральск и железнодорожную линию, чтобы закрепиться. Но игра не удалась. Тут же случилось Актюбинское несчастье, когда нам сдалось всё оренбургское казачество; и таким образом уральское казачество оказалось в полном одиночестве и совершенно обессиленным непрерывными боями. Положение стало безвыходное».

        В пятницу, 17 октября, доктор Ружейников принёс свежую сводку с фронтов гражданской войны, и Вениамин углубился в чтение известий с Туркестанского фронта:
      «В Уральском районе, нами после боя оставлен форпост Чижинский 2, 75 вёрст к северо – востоку от Александрова Гая. В 10 верстах юго – восточнее Уральска в районе Менового двора идёт бой с наступающим противником».

       – Ну, что, Малин, ждёте ответ товарища Сталина? – спросил при встрече Седой. – Правильно делаете! Приближается страшная для казачества зима, когда на снежных равнинах негде будет разгуляться вашей коннице. Тогда и выйдет на простор степей наша тяжеловесная пехота, обрушившись всей своей мощью на неуловимых, летом, казаков.

       – Не зимы мы страшимся, Седой, а эпидемии! – ответил Вениамин. – Не ваша хвалёная пехота нанесёт урон уральцам, а тиф. Пстрели – те, заразой!

       – Так, что стало с Чапаевым? – спросил Седой. – Удрал или пленён вами?

       – Я не участвовал в налёте на Лбищенск! – резко ответил Вениамин, но подумав, спокойно добавил. – Наши говорят, что он был убит при попытке пленения. Тело отдали пленным мадьярам, а куда уж они его дели, мне неизвестно.

      – Ладно, Бог с ним, с Чапаевым! – заключил Седой. – Сталин велел вам сказать, что он и товарищи принимают ваши условия, но детали замирения будете обговаривать непосредственно с Фрунзе. На Туркестанский фронт направят и вашего казака – доктора Ружейникова…

      В воскресенье, 23 ноября, уральская газета «Яицкая правда» победоносно известила жителей области:
       «Взяты Лбищенск и Уильское укрепление!
      Фронт уральских казаков трещит по всем швам. Красная Армия, перейдя в наступление, всё дальше продвигается вперёд, стальными щипцами сжимая врага с трёх сторон.
       Ответом на энергичные удары Красной Армии явились быстрый рост числа пленных казаков и приток беженцев, изъявляющих покорность Советской власти и ходатайствующих о разрешении вернуться на старые места».

       В ноябре 1919 года армия Деникина потерпела поражение на Южном фронте. Адмирал Колчак отступал вглубь Сибири. Сопротивление Уральской отдельной армии в создавшейся ситуации теряло всякий смысл. Положение уральских казаков усугубила разразившаяся эпидемия тифа, который словно косой выкашивал боевой состав полков, дивизий и корпусов. В середине ноября красные войска перешли в наступление и медленно продвигались на юг. Здоровые казаки, практически не сопротивляясь, отступали на Гурьев, а кого свалил тиф, лежали по посёлкам, в беспамятстве, смиренно дожидаясь прихода Красной Армии…