Глава XXX II семейный склеп

Клим, проснулся рано утром от еле заметного скрипа половиц.
Кто-то надевал обувь, сидя в прихожей на низкой табуретке. Без особого желания, спустил с кровати ноги на пол. Откинулся на стену. Закрыл глаза. Представил Наташу. Сидела рядом с ним, положив ему руку на руку. Поглаживала его пальцы. Делала так, когда считала, что он нервничает. Тем самым успокаивала его, как она думала.
- Я не способен выжить в этом мире. Он отвернулся от меня, - вздрогнув, испугался своих же слов.
- Ты сильный. Ты справишься, - ответила ему.
Жива! Согрело радостью понимания.
- Но, ведь ты покинула меня, - всё же сомневался.
- Глупый. Оставила тебя Лиза. Я же с тобой навсегда. Прикоснулась губами к его.
Теперь знал - это сон.
Но, уже не боялся просыпаться. Тут, наяву теперь отчётливо чувствовал это – ждала другая жизнь. Никоим образом не связанная с пониманием остальных. Теперь был полон самим собой, освободившись от тяжести окружающего мира. И, несмотря на то, что ничтожен по отношению к нему - самодостаточен. Ничего не требуется ему сегодня. Может работать, рыться в архивах, преподавать историю. Знает – никто не посмеет помешать, ведь делает это, прежде всего для себя. И, пусть все позавидуют его открытиям. Впрочем, они и не нужны ему.
Сам процесс.
Всепоглощающий, с головой заставляющий нырять в прошлое, уже не показываясь в настоящем, чтоб набрать воздуха для следующего погружения. Теперь кислород был в нём самом, а окружающий мир, не способный более на созидание, умеющий теперь только разрушать не имел к нему никакого отношения. Был сильнее его. Знал; умеет создавать, и вновь будет жить в нём.

Словно возвращаясь из небытия, с трудом разомкнул глаза. Её не было рядом. Зачем Староплёсов убил Та;ррьй? Когда прочитал роман впервые, не думал, что всё в этой жизни взаимосвязано, словно прошито тонкой нитью событий, судеб, общих мыслей.
Тяжесть навалилась сверху. Сердце заныло. В прихожей, кто-то надевал пальто.
Встал. Начал одеваться и сам. Не хотел этого делать. Было всё равно. Ничего не интересовало сейчас, кроме этого мимолётного воспоминания, только что коснувшегося его руки, памяти, сознания.
Застегнул ремень. Накинул рубашку. Пиджак.
Носки!
Надо надеть носки, промелькнула мысль. Нагнулся за ними, услышал еле заметный щелчок закрываемой двери. Где же они!? А, чёрт с ними!
Выскочил в прихожую. Нашёл свои туфли. Надел правый, кое как зашнуровав. Левый был с узлом. Выругался. Напялил помогая пальцем сзади, не найдя ложечки.
Сбежал вниз по скрипучей лестнице.
Перед дверью из подъезда на улицу остановился. Она была приоткрыта. Свежий утренний воздух, коснулся его лёгких. Глубоко вздохнул. Сделал шаг в утренний туман.
Надо же, такой силы тумана ещё никогда не видел. Разве, что только в армии, много лет назад, когда стоял в карауле. Было страшно, как и тогда. Но, ступил в «молоко». Сделал первый шаг, растворившись в нём для всего мира. Пропав, словно и не жил на земле.
Вот он.
Увидел вдали тень Ивана Никифоровича. Не знал, да и не мог себе предположить, куда он идёт сейчас, в такую рань. Но, догадывался, сам не зная почему, тот держит путь в сторону церкви.
Шёл за ним, не отставая.
Иван Никифорыч не спешил. Прихрамывая на правую ногу, уходил вправо, время от времени возвращаясь обратно за счёт того, что левой корректировал движение.
Вспомнился отрывок, где Ёгра спрашивает у своей, переселившийся в мир иной, бабушки:
… - Бывает ли так, что иногда люди возвращаются?
- Бывает. Но, только один раз, и в том случае, если у них осталось что-то недоделанное среди живых. …
Что же было недоделано Иваном Никифоровичем при жизни, если пришёл прочесть повесть своего друга Петра? Думал над этим, но не мог ответить на свой же вопрос.
Идти предстояло несколько кварталов. Для центра города, с исторической застройкой это было совсем мало. Показалось, кто-то идёт сзади. Обернулся.
Наташа!
Нет. Показалось. Сильно забилось сердце. Остановился. Перевёл дыхание. Неужели такое бывает, промелькнула в голове мысль. Нет. Не может быть. Всё это только мне кажется. Да и зачем, я пошёл за ним? Может потому, что подумал; был прав в своих выводах о его появлении в моей квартире и теперь, хотел убедиться в этом? Но, нет же, нет! Не надо мне никаких подтверждений. И так всё отлично понимаю.
Еле заметная в тумане тень, свернула за угол.
Точно идёт к храму. Но, в такую рань не начинается служба. Ещё, как минимум пара часов до самого первого прихожанина, что появится в его воротах. Куда же он меня ведёт?
Меня?
Удивился своим мыслям. Ведь сам же, сам шёл за ним, боясь при этом упустить, потерять в утреннем тумане, спустившемся над городом, словно некая субстанция, лишающая его времени, размывая в пространстве, среди веков. Прошедших, и ещё не наступивших.
Сейчас должен повернуть направо.
Точно!
Но, зачем?
Зачем?
Зачем?
Шёл за ним, не отставал.
Впереди еле заметно виднелись купола собора Троицы Живоначальной, и устремлённая ввысь свеча колокольни. Сейчас он перейдёт площадь и войдёт в храм.
Так и есть!
Тень остановилась перед собором. Повернулась к Климу.
Страх пронзил его тело. Показалось, раскрыт. И, теперь не узнает, к чему шёл столько лет.
Лет?
Почему лет?
Ах да! Он имел ввиду то, что последние годы посвятил истории края, отвык от жизни, спрятался от неё за стенами библиотеки, музейного архива, своего дома, только лишь на короткое время оказываясь на улице, перебегая от одного укрытия к другому.
Долго смотрел на него. Но, что-то было не то в этом остром, словно молчаливо кричащем о чём-то взгляде. Пронизывающее, и, главное, говорящее, он его не видит. Глаза Ивана Никифоровича, словно прожигая Клима смотрели сквозь, куда-то назад, в туман, ища там то, что никак не мог увидеть, так же обернувшись, вглядываясь теперь в прошлое.
Наташа. Её там не было. Улица полностью пустая не имела цвета, запаха, звуков, словно Антарктическая тишина наполнила её своим холодом. И, даже лёгкого ветерка не могло пронестись по ней. Полный штиль в его памяти.
Захотелось вернуться домой, но, тянулся за Иваном Никифоровичем. Тот, обернувшись к храму, перекрестился, двинулся дальше
Вошёл в ворота, но не пошёл в храм, будто знал, его двери ещё закрыты. Мимо. Но, куда? Куда мог идти в это раннее утро?
Теперь уже не спешил. Думал об острове Земля Георга.
Солнце освещало линию горизонта далеко впереди. Остров уходил в океан своей тоненькой полоской, спускающегося по его краям низкогорным плато, накрытым толстым ледяным куполом.
Словно лунный пейзаж раскрывался перед ним видом этого тихого, спрятанного от множества людских глаз места. Небольшие волны доходя до берега, распластывались по его песчаному пляжу, такому красивому и лаконичному, что если бы не снег на вершинах скал, можно было бы подумать, он в Сочи. Ни одной души, или живого организма не мог наблюдать его глаз. Даже птиц на небе не было. Только уносящиеся прочь сильным ветром в сторону, рваные облака, на недолгое время открывавшие солнечным лучам путь к его сердцу, согревая, делая теплее и тише.
Тише.
Оно больше не билось с той неистовой силой, как пару минут назад, пока бежал к самой воде, чтоб войдя в неё, нагнувшись, намочить в ней руки, как в детстве, на Белом море, в Онеге.
Где-то далеко, у самого горизонта шла Наташа.
- Наташа! – кто-то крикнул. Но, она не обернулась.
Но, это же она! Он прокричал её имя! Почему же не поняла - это был его крик! Исчезала на глазах в утренней дымке, словно видение.
- Наташа, погоди! Я тебя умоляю! - кричал уже он, или ему казалось. Но, не слышала. Да и была ли это она?
Качество цифровой фотографии, сделанной Вильямом, позволило напечатать её довольно большого размера. Пытался добиться максимума, ездил для этого в Архангельск. В Онеге не было возможности. И, теперь, висела в рамке, купленной в ИКЕА, над камином.
Залив Географов, и она, рядом с ним. Всё, что теперь осталось у него.
Скрип ржавого железа вернул к жизни.
Но, что это!? Звуки возвращаются, или ему показалось?
Силуэт Ивана Никифоровича пропал.
Он свернул на кладбище, понял Клим, увидев открытую, металлическую, ржавую калитку, и ускорил шаг.
Уже практически нагнал его, вернув сохраняемое между ними в пути расстояние, когда тот остановился подле незнакомого Климу памятника. Снял шляпу, опустил голову. Пошёл дальше. Но, уже медленно, не спешил. Да и надо ли спешить, здесь, на кладбище, где всё так тихо и размеренно?
Старые могилы располагались в непосредственной близости от храма. под кронами могучих деревьев, за последнее столетие сильно поднявшихся вверх.
Клим узнал в предутреннем тумане надгробие Староплёсова.
Когда же я был здесь последний раз, задумался он. Приходил сюда с Наташей тем самым летом, что познакомился с ней в поезде. Нет, пожалуй, был ещё один раз. Когда приходил с учениками из колледжа. Показывал им место, где похоронен местный Онежский писатель.
Хотя нет. Был ещё раз.
Не мог найти себе места. Метался по городу, искал её следы. Ходил везде, где ранее были вместе. Словно ещё раз переживал свою жизнь, точнее тот её, самый важный для него промежуток, когда понял - живёт по-настоящему. Теперь же просто существовал, замкнувшись в себе.
Но, у него была дочь. Помнил о Лизе, но не в силах был сделать шаг к жизни, окружающей его, кипящей вокруг своими новыми днями, событиями, обязанностями.
Сколько лет прошло с того дня, как похоронил Мать?
Задумался.
Три? Нет. Четыре. Точно, четыре! Уже шёл пятый. Она похоронена там, на краю старого кладбища, что совсем недавно начал заполняться. Город теперь уменьшался количеством своих жителей, постепенно переезжая на кладбище. Старые могилы приходили в упадок. Никто за многими из них не ухаживал. Последние родственники умирали, а те, кто уезжал, не возвращались. Кладбище не росло, а, скорее сокращалось, зарастая травой и кустами.
Шёл за Иваном Никифоровичем скорее на автопилоте, подсознательно стараясь не оторваться от него, не потерять из виду, настолько уже привык к тому, что дорогу сейчас выбирает не сам.
Иван Никифорович вилял между старых памятников, будто выискивая что-то знакомое, но давно забытое им. Наконец, остановился подле одной, начала прошлого века могильной плиты, которая почему-то была сдвинута на бок, открывая тем самым черноту, похожую на склеп, хранящий в себе известное ему пространство.
Присел на краешек. Снял шляпу. Достал платок и протёр лоб. Долго сидел на краю надгробия. Затем, встал. Надев шляпу, посмотрел вдаль. И, взобравшись на надгробие стал осторожно втискиваться туда ногами. Поместившись по пояс, приседал, так, чтоб не испачкать своё пальто, до тех пор, пока не осталась торчать одна лишь его голова медленно погрузившаяся в отверстии. Рука со шляпою так же скрылась в проёме.
Клим не боялся исчезновения его гостя. Стоял, какое-то время перед могилой. Потом, сам не понимая зачем, сказал:
- Иван Никифорыч, вы забыли попрощаться.
Туман начал стремительно рассеиваться. Наверно свежий утренний ветер потянул с реки, попав туда с моря.
Клочьями, застревая на стволах деревьев и редких кустах, оставался некоторыми островками ещё какое-то время, но и эти места вскоре растворялись в утреннем, прогревающемся солнечными лучами воздухе.
 Клим подошёл к надгробию. Заглянул в отверстие.
Там, в небольшом помещении, два на два метра, выполненном из камня, вдоль стен, слева и справа, стояли один над другим, каменные саркофаги закрытые плотно сверху, такими же, сделанными из известняка крышками. У самого нижнего из них по правой стороне, крышка была не совсем до конца закрыта. Так, будто слегка, на пять сантиметров осталась не до двинута в своё время.
Отшатнулся.
Постояв немного, пока перестанет кружиться голова, прочитал на надгробие: - «Семейный склеп, купцов Басаргиных».
Среди перечисленных на нём членов семьи, был и Иван Никифорыч Басаргин 19 мая 1884-го года рождения – 5 ноября 1919-го года смерти.
Надо найти мамину могилу. Как давно там не был.
Встал. Пошёл наугад. В памяти ещё оставалось то место, где не помнил, когда и был последний раз. Да и был ли вообще после похорон.
Венок, скорее пугающий редкого прохожего, забредшего в это грустное место, только лишь отдалённо напоминал собой то, чем назывался. Траурная лента, с надписью: - «От работников школы» была забрызгана грязью от недавно вырытой, но дожидающейся сегодняшнего дня, соседней могилы.
Надо его выкинуть и купить свежих цветов, подумал, нагнувшись за венком.
Всё надгробие, в виде бетонного цоколя и, такой же вертикальной плиты, имитирующей памятник, заросло высокой травой, которая торчала теперь в разные стороны.
Прислонив венок к какому-то надгробию, сел на корточки, принялся рвать траву руками, складывая в венок. Поцарапался о высохшие колючки и репейник. Не обращал внимания на кровь. Работал. Надо было возвращаться к жизни. Словно просыпался после какого-то крепкого, похожего на анабиоз сна.
Закончив, присел на краешек цоколя.
Подумал; надо бы протереть всё тряпкой. Но нет у него тряпки. Поискал глазами на соседних могилах. Не нашёл.
Решил; приду завтра и приведу в порядок.

 Шёл домой.
Солнце, постепенно завладевающее городским небом, освещало Онегу ещё только по касательной, не в силах сразу забраться на самый верх небосклона.
Сегодня же позвоню Лизе. Если не захочет приехать ко мне, сам поеду к ней в Питер. Остановлюсь в гостинице. Хотя бы на пару дней. Но, надо, что-то делать. Продолжать жить.


15.03. 2021 г.