Глава XXIX Медведь

Возвращались на Землю Георга на следующий день.
Из залива Де-Лонга вышли около десяти утра. Ничто не предвещало непогоды. Даже солнце показывалось в небе пару раз, создавая тени от всех предметов на палубе.
На полярной станции были к вечеру.
Всё прошло без приключений. Гладко, словно выход в море на яхте.
Особенно был рад путешествию Автандил.
Он, словно побывал у себя на Родине, повидался с Геликой. Что, последнее время, как он начал замечать, не особо была рада его звонкам по скайпу, не сразу отвечала на сообщения.
То восприятие севера, что носил в себе Клим с детства перерождалось в совершенно иное ощущение мира, который теперь не заканчивался для него даже архипелагом Земля Франца Иосифа. Жизнь начиналась прежде всего именно там, за бескрайними льдами, точнее именно в них. Белые медведи, рыбы, тюлени, киты, и многие друге обитатели ледовитого океана, заверяли его в том, что не один теперь в понимании этого. Наталия была всегда рядом, не просто считая так же, как и он, а ещё и оставляя надежду,  останется с ним навсегда, даже если жизнь и разлучит их когда-нибудь. Во, что не хотел верить.
Все мировые невзгоды, шум крупных городов с их многочисленными улицами, пробками, глупыми, стремящимися к счастью, но не понимающими, где именно оно, истинное счастье людьми, тратящими деньги на ненужные, бесполезные вещи.
Зачем это всё им, если есть на земле такие места, где самое важное для жизни становится ещё более ярко, отчётливо. Тепло человеческого тела. Родного, близкого человека, что не подведёт, и будет всегда рядом с тобой.
Нансен, всегда был для него именно тем, кто стремился к пониманию этого, всю свою жизнь отдав северу. И, потом, не имея возможности дальше заниматься научно-исследовательскими экспедициями, отдал себя спасению людей.
Возможно увидев главную тайну человеческого бытия хотел сохранить её в себе, посвятив жизнь спасению нуждающихся
Совокупность тридцати с лишним благотворительных организаций, действовавших в России под руководством великого полярника, принято называть Нансенов¬ской миссией, которая к лету 22-го года.  кормила 1,5 млн детей и взрослых. Как-то на вопрос, не страшно ли ему разъезжать по голодному и тифозному Поволжью, великий учёный ответил: «Было в моей жизни ещё страшнее. А здесь хороший народ тяжко страдает».

* * *

После долгой зимы, время, так медленно, словно поднималось в великую гору идущее вперёд, теперь катилось под неё со страшной скоростью.
Пошла за продуктами на склад. Ничего не предвещало в этот день плохого. Радовалась, что так замечательно сплавали на остров Джексона. Но, не покидало ощущение исполненной мисси. Будто добралась до полюса, в отличие от Нансена в 1995-ом году. Но, это было несколько другое ощущение. Не, как от победы, к которой шёл многие года, а, словно бы от уверенности в том, что свершился очень важный в её жизни этап, к которому стремилась прежде. Была понимаема, но, чувствовала; никогда не будет исчерпана до конца, это оставляло надежду на заинтересованность в друг-друге на долгие годы.
Хотела приготовить что-то вкусное. Испечь пирог. Но, все требуемые ингредиенты хранились на складе из-за того, что редко требовались не были перенесены в холодильник.
Накинув куртку с капюшоном, взяла ключи, мельком бросив взгляд на ружьё, висевшее в прихожей, для такого рода походов. Но, последний раз давно видели медведей возле станции, хоть на острове могло быть вырыто осенью до сорока берлог, но, особо не опасались их.
К тому же та смешная парочка, что видели на берегу бухты Географов быстро забылась ею. Теперь, когда сама в себе чувствовала новую жизнь, не думала, и у медведей бывает потомство.
Никогда раньше не видела белых медведей, а бурые, что встречала прежде на Кольском полуострове, рядом с Ловозером, не были такими страшными. Даже один раз кормила хлебом одного из окна, когда лесные бандиты окружили микроавтобус, словно Новгородцы в романе Староплёсова, требуя урок за проезд.
Хорошее настроение не оставляло её последнее время. К концу лета кончался их срок договора, и предстояла дорога обратно, на большую землю. Отсюда совершенно по-другому казалась та жизнь, что предстояла им по возвращении.
Клим собирался купить машину, и обещал ей показать множество деревянных церквей, что знал в их районе. Он часто рассказывал о них. Говорил, во многих сохранилась даже языческая символика. Его знания нравились ей. Казалось и сама бы с удовольствием занялась изучением истории заонежья.
Сегодня с самого утра всё, как-то ладилось в её руках. Вспомнила, как Андреич похвалил её за праздничный, новогодний стол. И вправду постаралась тогда. Да и все дни рождения, отмечаемые всегда весело и шумно, с песнями под гитару, нравилось ей делать ещё выразительнее за счёт с любовью накрытого стола. Особого шика в Арктике не создашь, но, то, что делала из имеющегося на складе, более чем устраивало всех.
Выскочила на улицу.
Солнце резко ослепило её взгляд.
Надо же, как уже лето берёт свои права, подумала она.
Подходила к складу, щурясь от редкого в этих краях, такого яркого, как сейчас, выглянувшего пусть и ненадолго из-за туч, но уже совершенно летнего солнца.
Глаза никак не могли привыкнуть к нему. Но, не переживала. Знала, не так важно это, как именно увидеть, ощутить на себе его лучи.
Подошла к складу. Долго возилась с ключами, открывая дверь. Никак не могла попасть в замочную скважину. Наконец, попав, провернув пару раз, открыла замок.
Вошла в темноту, прикрыв за собой дверь. Закрыла глаза, после яркого солнца привыкая теперь к темноте. Вспомнила про кнопку включения света. Шарила рукой по стене, в её поисках. Но, никак не могла найти. Но, сквозь зарешёченное окно, проникал дневной свет, его вполне хватало ей для того, чтоб найти нужные ей продукты.
Решётка на окне, надо же, зачем же она здесь? От кого? Думала, ища на стеллажах масло, сгущённое молоко, дрожжи.
Наверно от медведей, догадалась она.
Именно в этот момент, словно, кто-то закрыл на небе солнце. Лёгкое, сиюминутно затмение произошло там, снаружи. Что это было, не поняла, обернувшись к незакрытой двери.
На неё двигался огромный полярный медведь. В глазах его не имелось злости, или обиды. Были грустны и безразличны ко всему. Не видел он в ней никакой агрессии по отношению к себе. Скорее, мешала, в определении того, важного для него именно сейчас продукта, который не мог выбрать, растерявшись в какофонии множества, набросившихся на него запахов, смешанных друг с другом, рождающих новые, незнакомые, возбуждающие больше аппетит, чем разум, ароматы.
Не успела испугаться, даже подумав, что это вовсе и не медведь, а чья-то глупая шутка. Но, кто способен был так пошутить из всех тех, кого теперь очень хорошо знала в таком немногочисленном коллективе станции? Даже попыталась перебрать в памяти, тех, кто мог бы надеть на себя медвежью шкуру. Но, не было её на станции. И, всё же надеялась на чудо, вспоминала образ ходьбы каждого по порядку, начав почему-то с Якова Михайловича. Уж он-то был ей всегда менее всего понятен, как молчаливый, всегда в себе мужчина.
Но, не успела осознать всю несуразность своей догадки, так, как та в одно мгновение сменилась страшным, стремительно охватившим её сознание страхом.
Это настоящий медведь, только и успел понять её мозг, словно защищаемый от полного своего разрушения, практически сразу после этого понимания, выключившийся навсегда.
Страшным для человека ударом когтистой лапы, медведь откинул её в сторону, всё же поняв, надо брать прежде всего то, что имеет самый выразительный запах.
Мороженная рыба! Вот то, к чему теперь стремился.

Клим.
Семья.
Ребёнок, который уже не родится.
Не родится.
Не родится, пульсировало в виске, словно кипятком обожжённой головы.
Выйдя из дизель-генераторной видел, как шла в сторону склада Наташа, но, не придал этому особого значения. Подумав лишь, что надо бы сходить за ружьём. Да, собственно и пошёл тут же за ним, в сторону жилого блока.
Но, заметив тень медведя, крикнул:
- Медведь! Наташа, за тобой медведь.
Уже не шёл, а бежал за ружьём.
Вырвал на себя дверь, проскочив двойной тамбур, не взял, сорвал со стены, слава Богу, никем другим не тронутый ствол. Бежал к складу.
Ненавидел белого, ни в чём не повинного зверя. Никто не был виновен в том, что за зиму тот сильно изголодал, сбросив вес, и теперь уже не способен был соображать, даже как дикое животное, потеряв страх, двигаясь прямо к цели, не задумываюсь о последствиях.
Ледяной ужас пронзил сердце и душу Клима. Собственно, уже и не сомневался в том, что всё потеряно.
Мама. Работа. Лиза. Таська, оставшаяся в Питере, пронеслись мимо него в одно мгновение. Вспомнил о них, так, как был виноват перед каждым в той, или иной степени, и, сейчас хотел во что бы то ни стало искупить вину перед ними. Но, для этого надо было решить самое главное в его жизни. Что!? Что же это главное, смахнул одним движением мысли все сомнения, ворвавшись вовнутрь склада.
Наташа лежала на полу.
Потом.
Не сейчас.
Медведь.
Он. Прежде всего только он, билась в его голове страшная, полная ненависти мысль.
Животное жадно ело мороженную рыбу, свалив с полок на пол всё, что было ему неинтересно. Крупы, макароны, консервы, мороженные овощи, сухофрукты, одним месивом ваялось на полу, между стеллажей,
Не целясь, практически в упор выстрелил зверю в голову.
Обернулся, заваливаясь на бок, поднял лапу, будто хотел проверить всё ли в порядке с его головой. Но, не удержавшись на задних лапах, завалив стеллаж на который невольно навалился, медведь упал на все четыре, тут же попытавшись, видимо от того, что наконец ощутил страшную боль, подняться обратно на задние. Но, не мог. Сделал шаг в сторону Клима, повернул морду боком и искоса, словно с надменным презрением посмотрел на него своими чёрными глазами.
Клим перезарядил ружьё. Но, сил выстрелить повторно уже не имел. Вся его злость была исчерпана. Да и не хотел он убийства.
Медведь попытался ступить ещё раз, но, словно выпивший изрядную дозу алкоголя, только сейчас начавшего стремительно действовать завалился ещё больше к уже упавшему, но не до конца, попавшему враспор с другим, стеллажом, сползая по нему на пол, напротив лежащей Наталии.
Только сейчас заметил, она находится в очень нелепой позе, с слишком заваленной на бок головой.
Сзади послышались шаги и голос:
- Зачем стрелял?
Яков Михайлович, понял Клим, сам того не замечая, севший на пол перед двумя трупами.
Он смотрел в неизвестность. Не хотел, да и не мог видеть перед собой ничего, кроме того, что было внутри него, в его памяти. Лица близких людей представали перед ним. Зачем, почему они виделись именно сейчас? Не хотел об этом думать, как и ни о чём другом вообще, никогда больше.
Чувствовал, не один. Но тот, кто был рядом с ним, не был жив. Понимал это. Но, надеялся на чудо, не в силах проявить интерес, и проверить. Растормошить, заглянуть в глаза, проверить пульс. Ничего не мог сделать с собой. Даже пошевелить пальцами. Выронил на пол ружьё.
Скорее догадывался, чем понимал, что склонился к Наташе Яков Михайлович. Ждал от него чуда. От страха закрыл глаза. Напрягся всем телом. Сжал кулаки.
- Она дышит. Что-то говорит, - словно из другого мира донеслось до Клима.
Сильный удар в бок вернул его к реальности.
- Иди же, скорее! Она хочет, что-то сказать!
- Мне? – сам не понимал, что несёт, боялся даже шевельнуться Клим.
За шиворот подтащил к Наташа Яков Михайлович.
- Прости …  меня. … Не забывай дочь…  - выдохнула из себя с последними каплями остававшейся в ней жизни Наташа.
Её глаза темнели, превращаясь в кусочки промёрзшего серого Арктического гранита.
Сокол кружил на небе, поднимаясь всё выше и выше, на потоках тёплого, словно летнего воздуха. Неизмеримая мощь океана времени смыкалась над её головой. Проваливалась в вечность. Но, ещё остатками своего гаснущего сознания понимала – это воды озера отделяют её теперь от мира живых. Лёгкий, еле заметный луч солнца пробился сквозь толщу воды, коснувшись её сердца.

Два худых, трёхмесячных медвежонка стояли за снежной глыбой, в ста метрах от метеостанции. Они ждали мать, что так и не вернулась к ним сегодня.