Глава XIX 32 картофелины

Бежавшие из ссыльнокаторжной тюрьмы, распределились по двум поморским карбасам, стоящим у причала. Пётр и Иван были вместе.
- Продуктов нам на долго не хватит. Благо есть винтовка и немного патронов. Будем пробираться на северо-запад, - стратегически мыслил Иван. Вот, где пригодились его организационные качества, так и не задействованные из-за русско-германской войны, закончившейся пленом, а затем революции, заставившей потерять все последние надежды на продвижение к своей цели – освоению Арктики.
Сейчас, невольно задумывался; не случайно попав сюда дважды, теперь вновь приобретает возможность бежать с острова, правда уже не на буксире. Но, тогда, год назад, будто бы данный ему Господом на осмысление, не понимал, что таила в себе власть большевиков, которую невольно поддержал своим сопротивлением английской эскадре. Теперь уже видел на много больше, чем прежде. Знал, не в силах ничего сделать для своей Родины, разве что, только исчезнув насовсем, не мешая ей самоопределиться.
- Тут какая-то картошка разбросана. Да и топоры, аж пять штук лежат, - заметил один из бежавших заключённых, судя по шинели бывший красноармеец. Не сразу признал в нём Иван Антипа.
- Собрать бы её в мешок. Посмотри, есть ли во что. А топоры пригодятся, - отдал команду Иван.
- Да. Есть тут ветошь, какая-то, - собирал картошку красноармеец, ведя счёт: - Одна, две, три… - словно хотел успокоить свои расшатанные пленом нервы.
- Пётр, пересчитай всех на карбасе, - попросил Иван.
Не спрашивая, зачем ему это надо, принялся считать. Сбивался, из-за того, что многие шатались от борта к борту, с той же целью, как и красноармеец с картошкой успокаивая свои нервы.
- Тридцать один человек, - отчитался Пётр.
- Тридцать две картофелины, - дополнил Антип, встав на ноги, и держа в руках последнюю, поднятую со дна карбаса картошку. Из-за своей теперь уже казавшейся болезненной худобы, в сочетании с большим ростом был похож на расправившего на ветру крылья – полы шенели богомола.
- Не может быть, счетовод! – улыбался Иван. - Ну, ка пересчитывай снова. Должна быть тридцать одна.
- Да, нет. Всё точно. Я хорошо считаю. В деревне всем помогал. Арифметика мой конёк, - не сдавался Антип красноармеец.
- Это я наверно ошибся, - признался Пётр. – Сейчас пересчитаю, - принялся считать всех по новой.
- Тридцать два, - поправился он.
- Так это ж он меня не досчитал наверно. Я ж на корточках сидел, - всё же улыбнулся «счетовод».
- Вот, теперь совсем другое дело. Тридцать две картофелины, на тридцать два бежавших. Хороший знак, - отметил Иван. Как никогда прежде, до этого, чувствовал себя мореплавателем, первооткрывателем, исследователем Арктики. И это было не менее рискованное, хотя и не такое длительное плавание.
Новая, только что сочинённая история должна отлежаться, покрыться пылью, обрасти подробностями, привыкнуть к реальному миру. Только тогда обретает своё реальное, правдоподобное звучание, понял Пётр. Последнее время часто задумывался о переделке своего романа.
Какое-то время плыли молча. Слава Богу, среди бежавших, на борту оказалось пара, тройка рыбаков, умеющих ходить под парусом. Ветер дул им навстречу. Но на то и славились поморские карбасы своим умением ходить против него ещё в конце XVII-го века, когда в остальной России на вооружении у Петра I были только галеры.
Присматривался тогда к поморским карбасам, прежде чем всё же связаться с Голландскими корабелами.
Иван ощущал себя путешественником, стоящим у порога великих открытий. Хоть и не умел ходить под парусом, знал, главное порыв, превращающий человеческую мысль в неистовое желание, приобретающее потом реальное воплощение.
Карбас тихо, слегка раскачиваясь, поскрипывал своими деревянными бортами, шпангоутами, плывя под единственным, треугольным парусом, что позволял использовать ненужное им направление ветра в достижении цели; противоположного берега.
Первым нарушил тишину Иван.
- На Пинегу пойдём, лесами. Кто за, присоединяйтесь.
И тут уже мнения разделились. Многих тянуло в Архангельск. Народ зароптал. Вспомнилось недоверие к белогвардейскому офицеришке, проявившееся на Мудьюге. Не хотел настаивать. Да и не имел права. Понимал; каждый волен принимать решение самостоятельно. Но, его в Архангельск не тянуло. Боялся этого города. Готов был сдаться в плен к красным, только бы не оказаться среди ставшей ему враждебной в последние годы, белогвардейской армии.
- В Архангельск пойду, - заявил Славик, нацепив на себя бобровый картуз. Тянуло его в родной город. Надеялся отсидеться там, может даже и у своей жены, что избегал прежде.
- Никого поневоле не тяну. У каждого своя голова на плечах есть.
Подходили к берегу, когда послышались пушечные выстрелы, из оставшихся целыми после обстрела английской эскадрой, год назад орудий. Парочка из которых оставалась с неснятыми затворами.
- Опомнились сволочи, - заметил, кто-то
Но, выхода не оставалось. Плыли дальше, даже не пытаясь увильнуть от то тут, то там падающих снарядов. Пристреляться к быстро удаляющимся карбасам было не так просто неумелым артиллеристам. Удача была на стороне беглецов.
Как только причалили к берегу, бросились в лес.
Видя, стрелять бесполезно, огонь на острове прекратили.
- Топоры! Топоры берите, и айда телеграфные столбы рубить, чтоб сообщение нарушить, - кричал тем, кто ещё не успел выскочить из карбаса Иван, сам прихватив один, но, спрыгнув на берег последним, добравшись до леса, отдал, какому-то попросившему у него мужику.
Вскоре подошёл к берегу и второй карбас. Пассажиры которого так же бросились наутёк под защиту деревьев.
Двое тех, кто порукастей, явно сельские, взяв топорики в руки, принялись рубить парочку из шедших вдоль берега столбов. Остальные спрятались в лесу, наблюдая за островом, не снаряжают ли за ними погоню. Но, было тихо, да и крупных карбасов больше на Мудьюге не оставалось.
Меньшая команда беглецов подошедшая вместе с Михалычем на втором карбасе, узнав, Иван ведёт всех на Пинегу большей своей частью, двинулась к Архангельску. Михалыч не удивлённый взятой на себя инициативой Ивана с небольшой группой присоединился к нему так же потерявшему часть команды, выбравшую северную поморскую столицу.
Но прежде чем расходиться приняли решение разделить трофейное оружие поровну. Отнятую у конвойного винтовку Иван оставил за собой. Вторая, оказавшаяся на пришедшем вслед первому карбасе была отдана тем, кто не пошёл навстречу красной армии.
- Ну, бывайте! – надвинув поплотней на лоб картуз, зашагал в сторону Архангельска и Славик. Хоть и интересовался Арктикой, понимал, вряд ли когда-нибудь решится на участие в экспедиции. Да, и кем они могли теперь вообще организовываться, в стране, где шла гражданская война?
Когда повалили телеграфные столбы, Иван повёл всех на восток. Ориентировался по сучьям деревьев и мху на стволах. Предстоял долгий путь по лесам и болотам без крошки хлеба. Но был уверен в себе ещё и из-за чудом сохранённой им карте.
- Эх жалко Галеты забыли в тайнике, - припомнил Антип.
- Всё-таки задело? – обратил внимание на появившуюся на голове Михалыча повязку Пётр.
- Что!? А! Вы об этом, - дотронулся до головы.
- Я невольно оказался свидетелем удачного для вас промаха, когда потеряли свой картуз.
- Да. Видимо ещё нужен для дела революции. Погибать именно сейчас, когда сделано так много было бы неоправданно глупо.
Полные энтузиазма, казалось им, что и силы появились от радости оказаться на свободе, шли вперёд. Но, на деле, всё было не совсем так. Силы предстояло экономить, рассчитывая на долгий переход в сторону несущей на своих плечах красной армией было утерянную после революции, но, как понимали теперь неминуемо возвращающуюся советскую власть.

- Вы Иван всё же решились с нами? – обернулся на ходу Михалыч.
- Пожалуй так будет лучше, - согласился с ним Иван.
Не хотелось отдавать взятое им в руки командование вольносформировавшимся отрядом Михалычу. Стихийно начав руководить обезумевшими от внезапно свалившейся на них свободы вчерашними каторжанами теперь был огорчён наличием рядом с собой конкурента. Но, где-то в глубине души надеялся, окажется отстранён перенявшим на себя инициативу Михалычем от этой неблагодарной, как понимал миссии. Хоть отряд и состоял преимущественно из людей стоящих на порядок ниже в занимаемом ими по отношению к нему до революции общественном положении, прежде не сомневались в незыблемости такового. Сегодня же, особенно после того, как была получена свобода не желали больше подчиняться тем, кто ещё с утра имел беспрекословную власть над ними. Как офицер царского флота, а значит представитель белой гвардии однозначно теперь являлся для них таковым.
- Это ваше право. Но оно поневоле, - подождав пока Иван нагонит его, теперь шёл с ним рядом.
- Пусть так.
- И всё же мне интересно, неужели недостаточно было вам времени для того, чтобы определиться, сделав окончательный выбор?
- Окончательный!? У меня ещё не менее полжизни впереди. Разве должен торопиться с этим?
- Обязаны, - потёр то место на голове, где сбив картуз слегка задела его пуля. Хорошо наложенная повязка сильно давила на рану.
- Вы угрожаете мне? При царе была свобода мнений. Разнообразие партий.
- Эко вы загнули! При царе! Как не поймёте, с уходом последнего корабля с интервентами, на севере навсегда закрепиться новая власть. И она уже не позволит всех тех сентиментальностей, что были прежде. Идёт борьба добра и зла, в которой просто обязано победить добро. И нечто среднее, полусформировавшееся, неуверенное в себе, разрушающее мозги простого человека не только неуместно сегодня, но и опасно. Настали времена, когда человек обязан принять определённую позицию. С добром он или со злом.
- Вы ставите вопрос ребром. Но сама постановка его таким образом говорит - это не решение, скорее уход от него в диктатуру. В любом виде таковая приводит к одному результату, полному разрушению личности.
- Именно сегодня, в настоящее время зарождается настоящая новая личность человека свободного от каких-либо предрассудков прошлого.
- Вы сами противоречите себе. Как может зародиться, что-то новое если насильно запрещено всё старое. Откуда ему взяться?
- Тяжёлый вы человек Иван. Не так-то просто вас переубедить. Ваш друг не лучше. Будто каждый разочаровались сами в себе и не можете найти правильного пути. В этом очень похожи. Но не стоит опасаться будущего. Кто вам сказал, что приведёт в тупик? Не бойтесь сделать первый шаг. Он так прост. Ведь вы же уже занесли ногу.

На ночлег остановились только к вечеру второго дня. Погони за ними не наблюдалось. Это хоть и радовало, но особой надежды не давало.
Пётр не хотел возвращаться в ту жизнь, из которой был вырван арестом. Знал, уже не будет она прежней, предчувствовал это. Что-то надломилось в нём во время этого заключения. Насмотрелся на всё бесчинство интервентов, сначала в лице французов, затем белогвардейцев, которым была отдана на откуп ссыльнокаторжная тюрьма. Затем, отъезд Чайковского во Францию. Вся эта несусветная суета теперь не волновала его нисколько, впрочем не оставляя надежды увидеть в будущем что-либо человеческое.
И, теперь, спасаясь от возможной погони за ними знал, эвакуация войск интервентов из Архангельска началась. Этому предшествовали события, информация о которых изредка доходила до ссыльнокаторжной тюрьмы. В их числе было взятие Онеги РККА 22 июня, после которой американцы и французы покинули северную область, массово эвакуировавшись из Архангельска.
И, прибывшие в Архангельск 11 августа три пехотных батальона, один морской, две артиллерийских батареи и группы военных инженеров на самом деле были вовсе не силы, предназначенные для будущего наступления, как могло показаться сначала, а подкрепление, которое должно прикрыть предстоящий отход, о чём англичане предупредили своих белых союзников.
Вся эта возня, которая должна была радовать Петра, на самом деле расстраивала, ставя перед ощущением безысходного завоевания севера советами. Не понимал теперь, как мог раньше быть на их стороне. Но, бежать в Норвегию, или через неё ещё куда-то, как беглый преступник не имел возможности, и был вынужден двигаться в сторону наступающей красной армии, видя теперь в этом безысходность.
Единственным, возвращавшим его к жизни, придавая сил было сознание того, что в Онеге ждала мать, находящаяся в полном неведении о его дальнейшей судьбе. Узнав, что отправили в лагерь, на Мудьюг, долго не уезжала из Архангельска. Но, деньги кончались, и пришлось уехать домой.
- Думаю, направление нашего движения верно. Единственное, не могу сказать, когда именно мы встретим красных, - присел у разводимого костра Иван. Потирал левое колено. Болело от долгой ходьбы. И, чем дальше они уходили в лес, тем больше напоминало о себе боевое ранение.
- А красных ли мы вообще встретим на своём пути? – поинтересовался принесший дров Антип, который явно подозревал Ивана в измене. Морская шинель того, изношенная до неузнаваемости, с отсутствующими погонами постоянно способствовала видению в этом морском офицере врага.
- Эх горячий ты товарищ. Везде ищешь врагов. Неужели считаешь, способны повлиять на выбор нашего направления эти двое, кстати немало сделавших хорошего во время побега людей? – присел у костра и Михалыч.
Присматривался к Ивану. Не стремился отобрать у того инициативы. Просто решал для себя, что делать дальше с этими людьми.
- Невольно они на тебя влияют. Что за темы вы вон всё время обсуждаете в пути с морским офицеришкой? – грел руки у костра Федор.
- Да ты я смотрю и меня готов в предатели записать, - хитро, не по-революционному оскалился Михалыч.
Петру показалось, что-то уголовное скрыто за этой улыбкой.
- Ну знаешь! В предатели не в предатели! Дело не в этом.
- Так в чём же? – пристально смотрел на Федора Михалыч.
- А в том, что вот уж вторый день идём, а ни слуху ни духу красной армии нет.
- Не моя, да и не наша совместная в том вина. Просто не так ещё близко от нас она. Запаситесь терпением. А то, что жрать нечего, так это сами виноваты, что ни один из вас охотиться не умеет, - обвёл взглядом измученных голодом, холодом и долгой безрезультатной ходьбой людей Михалыч.
Теперь их было не тридцать два, как соответствовали числу картофелин на карбасе, а чуть меньше. Отнятая Иваном у конвойного винтовка не приносила пользы. То ли сам зверь избегал своей смерти, то ли удача действительно отвернулась от них.
Первый раз ещё был прощён. Но, когда Иван неудачно выпустил по исхудалому зверю второй патрон был лишён трофея Федором. Хоть и видел в Иване уверенность во взятом на себя управлении их вынужденной экспедицией строго блюл дозволенного им, как считал к власти вожака. Убедившись в неумении подстрелить зайца со второй попытки не желал давать на то третью.
- А ну давай сюды! Коли стрелять не умеешь, так и не трать патроны, - схватился за тёплое после выстрела дуло Федор. Сам хоть и был стрелок ещё тот, всё же верил, найдёт среди их отряда более меткого чем Иван. Тому теперь доверялось лишь умение ориентироваться в лесу по компасу и старой карты, всегда носимому им в кармане со времён проявления сопротивления английской эскадре на Мудьюге. Не обнаруженная за подкладкой шинели сохранялась им, как память. Не верил, что сможет пригодиться.
 Не помогла в этом инциденте и защита Михалыча. Теперь за сохранность боеприпасов, впрочем, как и за охоту отвечал невзрачный мужичёк в треухе. Но настолько боялся промаха, что до сих пор так и не нажал на курок. А ведь были ситуации, когда удача, пусть и на миг, но подставляла свои бока.
Давно уже положившись на случай, Иван не задумывался, куда выведет его, либо судьба, либо этот дикий лес. Ветхая карта давно исчерпала пусть и в несколько слоёв сложенные габариты листа. Но отдавать управление Михалычу добровольно не хотелось. Чем дальше уходили вглубь материка, всё больше понимал, а иногда даже ловил себя на том, что молится, чтоб на их пути встретилась белая гвардия. Нет, не изменил своим мыслям. Просто ощущал неприязнь к большевикам, сидевшим вместе с ним на Мудьюге, так и не поверив в его нейтралитет, и, теперь старающимися при случае высказать свою враждебность.
- Если бы у меня тут под боком был телеграф, я бы легко ответил на вопрос, касающийся предстоящего нам до встречи с красноармейцами пути. Но, не имея такового, думаю, не менее вашего осведомлён о степени продвижения оной, - ответил Косому, грея руки у костра Иван.
Не знал о том, что получив сведения о готовящемся отступлении английских частей, РККА перешла в наступление 4 сентября 19-го года, превратив организованную эвакуацию в бегство. Интервенты бросали тяжёлую технику. 17 сентября англичане были вынуждены взорвать два своих монитора. И скоро, 27 сентября Архангельск покинет последний английский корабль. Всего вместе с интервентами ушло около 2 тысяч русских сторонников белого движения.
Но, сейчас не хотел и думать о том, чтоб бежать из России. Ещё надеялся спрятаться среди её северных лесов и глухих погостов, веря в то, что всё наладится и сможет принести пользу своей Родине.