Кубарем с горы или счастлив непреднамеренно

Предлагаю рассказ из серии про детей и подростков. Надеюсь, будет интересно.

Как же выразить это?... Увы, без понятия.
Просто полон тобой, счастлив непреднамеренно
              Александр Волков-Апостол

Кубарем с горы или счастлив непреднамеренно

Если повернуть время вспять, лет этак на пятьдесят, то окажусь на лужайке за последними домами нашего больничного городка вместе с мамой. Во дворе, конечно же, лето, что же еще может быть в воспоминаниях пятидесятилетней давности, да еще с мамой.

Зеленый луг весь покрыт самыми разными цветами и маленькими такими цветочками. Названий всех цветов я ещё не знаю, для меня они просто цветы. Разве что от мамы известны мне   названия ромашек, колокольчиков и лама-сэсэг (мама зовет так эти гордые высоченные ярко фиолетовые цветы).

Сегодня мама пришла с работы улыбающаяся и довольная. Поужинала и говорит:
- Сынок, пошли собирать цветы.

Я вместо ответа бросаю ложку, быстро соскакиваю со стола и бегу одевать сандалии. Мне очень нравится собирать с мамой полевые цветы, я вижу, как загораются и светятся ее глаза, когда набираю букетик  этих цветов и даю ей в руки.

Чтобы найти самые красивые цветы, я быстро обегаю всю зеленую лужайку по большому кругу, стараясь не пропустить ни один лучший цветок. Красные и желтые маки, белые большие и маленькие ромашки, розовый иван-чай, лиловые васильки и много-много других чудесных цветов.

Мама стоит довольная, в руках у нее уже большой букет цветов, от которых кружащий голову, пьянящий густой аромат, как может пахнуть только сама мать-земля в пору цветения и зарождения жизни.

Мама смотрит на цветы в руках, на зеленый ковер трав и цветов, аккуратные деревянные дома, стоящие неподалеку и нежным голосом мне говорит:
- Давай поднимемся на гору.
- Пошли мама, я сам хотел сказать тебе: пойдем на гору!

Мы поднимаемся на гору, с которой так хорошо виден весь наш городок.

Сразу под нами у подножия горы районная больница. Во дворе больницы всегда сушится постельное белье на ветру. Простыней и наволочек так много, а ветер такой сильный, что они кажутся белыми парусами фрегата, бороздящего необъятные просторы теплых морей.

Паруса эти бешено колышатся на степном ветру, срываясь с проволочных перекладин, на которых они закреплены, а корабль – розовое двухэтажное здание больницы, прямо у меня на глазах несколько раз дергается, и наконец,  трогается с места, отправляясь куда-то в далекое волшебное путешествие.

Я не хочу оставаться на берегу и ждать его возвращения.

Я бегу за кораблем  и кричу маме:
- Мама, видишь, корабль уходит! Бежим! Мы успеем на него сесть!
Мне в ответ слышится или просто кажется:
- Беги, сынок, беги! Я иду за тобой!

Я  бегу вниз с горы вслед за уплывающим кораблем. Вот корабль, кажется, приостановил ход, ожидая, пока я запрыгну на его борт.

Но ноги мои в этот момент цепляются за какой-то камешек, я падаю и бесконечно долго кувыркаюсь до самого подножия горы. Кувырков я сделал, наверно, пятьдесят или может даже сто, ну очень много было этих бешеных на скорости перевертываний через голову.

За это время, короткое и быстротечное, пока кувыркаюсь, успеваю увидеть какие-то незнакомые, в тоже время близкие мне лица многих людей, передо мной проплывают какие-то деревни и даже большие города, причудливые деревья, горы и реки.

Вижу монастырь, только другой, не тот, который в нашем городке, а гораздо больше, он стоит среди высоких гор и там очень много больших комнат. Одна из комнат мне до боли знакома и вещи там, знакомы тоже, но не по памяти взгляда, а  по ощущениям рук, потому что я тысячи раз до этого раньше дотрагивался до них.

Вот даже кое-где от моих частых прикосновений темный  лак  знаменитого японского мастера стерся на крышке шкатулки, внутри которой реликвии из  древних руин. 

Эти все картинки сменяются чудовищно быстро, и  в то же время предельно ясно и отчетливо мне запоминаются. Я ничего не забываю из того, что увидел, все отчётливо помню до самого последнего кадра.

В глубине души я, конечно же, понимаю, что розовая больница не корабль, а развернутые простыни не белые паруса фрегата. Но все же. Возраст у меня был такой, что границы яви и мечты близкие и размытые. Игра тогда казалась настоящей жизнью, а настоящая жизнь игрой. А играл я в том возрасте целый день и допоздна, все сознательное детство - это одни самозабвенные игры и редкие возвращения в реальность, когда бабушка зовет домой поесть…

Мама увидела меня и рассмеялась, когда я вскочил на ноги, как ни в чем не бывало. Спросила,  улыбаясь, как взрослому:
- Сынок, у тебя голова не болит?
- Нет! Мама, не болит! У меня никогда не болит голова!

Услышав ответ, она заливается счастливым смехом.
Впоследствии дома она будет рассказывать бабушке:
- Мы с сыном ходили на лужайку. Он собрал для меня кучу цветов. Потом поднялись на больничную гору. Пока я пыталась отыскать глазами вдалеке наш дом, он кубарем как мячик скатился с горы. Какой он ловкий, сразу вскочил на ноги!

Мне тогда было совсем не до похвалы мамы. Увиденное во время падения с горы ввело меня в  состояние, в котором я никогда до этого не прибывал.

Я в то время часто ходил задумчивый, иногда не откликался, когда меня звали по имени. Мне казалось, что меня зовут по другому, и я уже взрослый человек, знающий нечто такое, что неведомо другим.

Из головы никак не выходили  яркие картинки разных людей, городов, деревень, незнакомые пейзажи дальних стран и морей, и, конечно, комната, где я уже был до этого, и вещи, мои старые любимые вещи.

Передо мной тогда раскрылся огромный мир, который существовал где-то далеко за пределами нашего городка. Возможно, я увидел мир того, кто был мной  в прошлой жизни.

Этот мир теперь манил меня и не давал уснуть по ночам. Это счастье, когда что-то не даёт тебе уснуть по ночам. Жаль, что только сейчас я стал понимать это.

Фото из открытых источников в интернете. Художник Даваахуугийн Соёлмаа