Воспоминания моего отца. Наш род

   На снимке: Старшая сестра отца Полина с детьми.

3.
 
 Немного расскажу о наших родовых корнях. Дедом моим был Григорий Карман.  Отчества его не помню. Бабушка - его жена - Ульяна Парфеновна Карманова. (Так было заведено, что у мужчин нашей округи фамилии были без окончаний, у их жен и дочерей - с окончаниями). Было у них пять сыновей: Михаил, Иван, Конон, Сергей и Андрей. Михаил был моим отцом.
  Дедушка Гришка (так звали его по-тарасовски) был глубоко верующим человеком. В селе, хоть и небольшая, но церковь была. Называлась она Церковь Вознесения Христова. Дедушка служил там пономарем. Звонил в колокола. Мне рассказывали, что звонил он очень хорошо: его колокольный звон узнавали издалека прихожане нашего и окрестных сел. На сороковой день Пасхи отмечается праздник Вознесения Христова. Значит, в Тарасовке это престольный праздник. Бывало, съезжались, сходились в этот день к нам в Тарасовку родственники. Ко всем. К каждому. Было очень празднично. Песни, веселье, игры, танцы, гармоника, бубны. До поздней ночи. Ведь и время - расцвет весны.
  Сыновья дедушкины - мои дядюшки - с детства пели в церковном хоре. А потом - их жены, их дети (правда, не все) тоже посещали хор, церковные службы. Мои старшие сестры - Поля и Анюта - тоже пели некоторое время. Моя мама Варвара Федоровна не пела, только молилась. Она "не знала грамоту", потому и не вдавалась в суть и содержание церковного пения.
  Михаил Григорьевич - мой отец - был самый грамотный среди братьев. Родился он, кажется, в 1892 году. Читал церковную литературу: ее много осталось после его смерти. Знал порядок церковной службы, молебнов.
  После революции его грамотность была использована и востребована: он побывал учителем (начальная школа была в бывшем доме попа). Когда в селе открыли лавку, отец стал лавочником. Потом взяли его в церковь псаломщиком, и "дослужился" он там до должности дьячка. Из-за этого ко мне на все детство и приклеилось прозвище "Дьячок", а если грубо надо было назвать, говорили "Дьяк". На местном наречии произносилось "Д^ак" - "Дяк". Отсюда получилось прозвище-перевертыш Кидя. А по имени, Егором, сверстники называли меня редко. В основном при матери.
  Отца в селе уважали. После его смерти (отец умел в 1930 году, когда мне было 3 года) его друзья уделяли мне внимание, помогали. Особенно заботился обо мне Филипп Волков - лучший друг отца. В селе он работал почтальоном. Всегда давал мне детские газеты: "Колхозные ребята", "Пионерскую правду". Или специально приходил в школу, чтобы после уроков подстричь мои патлы.
  Отец, как рассказывали мне сестры, был добрым, отзывчивым. Никогда не обижал маму и вообще никого. Выглядел по деревенским меркам очень культурно: зимой носил аккуратный белый полушубок и подшитые валенки. Был общительным, любил быть с людьми. В селе о нем, насколько я знаю, сохранились только хорошие вспоминали. Был он отзывчивым, что сердило маму, потому что часто не умел отказать в просьбе. Мать была посильней характером и руководила им во всех делах. Он ее уважал и ни разу, как она говорила, не обидел. Она же на него поругивалась иногда. Мне рассказывала мама, что, когда ездили они за покупками в Стародуб, то отец часто останавливал лошадь на улице и принимался читать объявления и вывески. И сколько бы ему их не попалось, обязательно все прочитывал. Маму это сердило.
  Из всех моих дядьев самого высокого положения достиг Андрей Карман - военный человек, авиатор. Офицером стал еще до войны. А во время войны был каким-то начальником на военном аэродроме. В 1943 году при освобождении Тарасовки заезжал в село на грузовике с охраной. Мы, пацаны, в это время решили перезахоронить казненного полицаями молодого партизана Васю, зарытого возле реки, в грязи. На сельском кладбище состоялся митинг. Дядя Андрей сказал речь и дал мощный салют из пулеметной "счетверенки", установленной в кузове автомобиля. А вечером разрешил и мне пустить трассированную очередь. Здорово!
  Еще один дядька - Иван по прозвищу Курлэшко (так он был прозван в честь какого-то местного стародавнего разбойника) так же был человек в своем роде выдающийся. Имел своеобразный характер, вел себя свободно, независимо. При любом удобном случае подчеркивал, что он личность и потому имеет право поступать вопреки общему мнению или установленному порядку. И никто не возражал. Я помню только один случай, указывающий на это его своеобразие. Пришло однажды указание из района организовать коллективное посещение кинотеатра в Стародубе. Шел фильм "Великий гражданин". О ком-то из политбюро. Кажется, о Кирове.
  Объявили: раньше уйти с поля, приготовиться и собраться у клуба. Там будет готовы грузовики колхозные с дощатыми сиденьями. Собрались. Гармонист и бубенщик с ними, женщины в пестрых одеждах, мужчины в смазанных дегтем сапогах - чоботАх. И отправились.
  На первом же повороте машина остановилась, ей загородил собою проезд дядька Иван. Прямо с поля: в лаптях, с грязными онучами-портянками, в суконном армяке и рваной шапке с опущенными ушами. Забрался в кузов. Никто и ничто не могло его заставить образумиться. "Я советский колхозник, трудящийся. Мой костюм рабочий - не позор, а гордость!" - заявил он в ответ на увещевания. Такой вот был человек. Откалывал он номера и похлеще, но здесь я не хочу об этом вспоминать.
  Раз уж заговорил о дядьке Иване, то уместно будет упомянуть и еще одного своеобразного человека - его тестя Галича, закоренелого хозяина-собственника, скупого до потери человечности. Когда его дочь Агафья вышла за Ивана, Галич тут же мысленно вывел ее из своей семьи. Однажды она в обеденный перерыв забежала к родителям и по привычке заглянула в шкафчик, где раньше всегда находила что-нибудь схватить и отправить в рот. Галич грозно нахмурился и с нажимом на каждом слове произнес: "Иде работаешь, там и жри!".
   
  Родственников по материнской линии помню хуже. Дедушку Федора, отца матери, не помню и совсем мало о нем знаю. Бабушку Настю, мамину маму, смутно помню. Сохранилось в памяти, что любил ей свою голову совать в колени.
  У них были дети: Варвара (моя мать), Меланья, Агафья, Настя. Был еще сын Яков, который погиб в 1914 году во время империалистической войны.
   
  Мать моя - Варвара Федоровна Шершень - (нас потом в деревне звали "Шершневы") родилась в 1893 году около Дня Святой Варвары, который отмечается 27 декабря. Работящая была и этим славилась. Но абсолютно неграмотная. Знала только одну букву "о". Бывало, спрашиваю: "Почему, мама?" "А она кругленькая", - отвечает. Много работала по дому. Чтобы заработать на жизнь, батрачила у богачей, часто нанималась на работу в другие села за десятки километров. Карманам, родителям отца моего, за трудолюбие она и понравилась.
  В 1913 году родители - Карманы и Шершни - договорились о сватовстве, о женитьбе Мишки Кармана на Варьке Шершневой. Послали нарочного за Варей к богачу, у которого она тогда работала, километров за 30. Нарочный (родственник) привел ее пешком, да еще подшутил над ней. На обратном пути нашел тяжелый точильный камень и заставил ее нести эту тяжесть. А когда пришли домой, подтрунивал над ней, говорил всем, что Варя сама нагрузила себя добровольно на радостях, когда узнала, что ее сватает Мишка Карман. В 1914 году родилась сестра Поля, в 1916-ом - Анюта, в 1924 - Митя (умер), в 1926- мы с Мишей. Мой брат-близнец в скором времени умер.
  Старшая сестра Поля в 1934 году вышла замуж за Федора Руденка (фамилия самая распространенная в Тарасовке). Жил Федор с матерью-инвалидом: у нее из-за болезни ноги отнялись. "Хромиха", как звали ее в селе, была из-за своей инвалидности человеком тяжелым, лютым, и сестра Поля часто приходила к нам плакать от горя и обиды. А вот меня эта калека очень жаловала, баловала. Особенно когда у них в хате появились дети. Я всегда по дороге из школы забегал к ним и играл с детьми.
   
  В апреле 1930 года отец наш умер в Стародубской больнице от тифа. Тогда он занимал какую-то должность в сельсовете (церковь уже к тому времени закрыли). Перед болезнью с селянами ездил за лесоматериалом для строительства школы в лес. Ее построили из тех бревен в 1935 году, и я заканчивал в ней 7 классов. Там в поездке, отец и подхватил болезнь. Мы в семье тоже все переболели тифом, не перенес болезни только он. Отца я помню плохо. Вспоминается, что любил он меня угощать конфетками. Если бывал в Стародубе, то обязательно покупал и прятал где-нибудь на чердаке. А потом по одной выдавал. Это было лакомство-диковинка для меня.
  В день его похорон меня посадили на телегу возле гроба. Помню, как в могилу бросали жестяные кресты с изображением распятия Христа. Как мне потом рассказала сестра, за несколько дней до этого на кладбище была совершена антирелигиозная акция. Должно быть, комсомольцы ее проводили. Сорвали со всех деревянных крестов маленькие жестяные распятия и побросали их наземь. Вот во время ближайших похорон, а это были как раз похороны моего отца, набожные люди и побросали их в могилку, чтобы не попирались они ногами. Потом мы с мамой ходили некоторое время ежедневно на кладбище. Помню: однажды маленький зверек выскочил из отверстия в насыпи могилы. Мать сказала мне, что это батькина душа нам знак подала.