de omnibus dubitandum 111. 72

ЧАСТЬ СТО ОДИННАДЦАТАЯ (1902-1904)

Глава 111.72. ОБРАДОВАЛАСЬ, ДУРА…

    Мой приезд на каникулы ознаменовался целым рядом событий.

    Когда все расселись за столом, сестры смеялись, но это меня не рассердило. Я был счастлив, что Даша смотрела на меня из двери, и как смотрела!

    – Заснула? Давай телятину! – крикнула на нее тетка. Я посмотрел на тетку: «Как ты смеешь?!».

    – Не знаешь, кого слушать! – ловко сказала Даша.

    Мне было так приятно, когда Даша касалась меня платьем, когда я слышал, как ее юбка шуршит за моим стулом. Сегодня она была особенно проворна.

    – Сколько раз тебе повторять… не трепать парадные фартуки, когда нет гостей! – выговорила ей мать. – Выдумала франтить! Все женихи в голове?…

    – Да ведь праздник сегодня, барыня!.. – обидчиво отозвалась Даша. – Сама стираю…

    – Сама стираю! И мыла сколько, и фартук трется… выдумала франтить! В голове все парубки…

    – И вовсе нет!

    – Ты мне не отвечай! Знаю, что парубки все в голове…

    Я с радостью подумал – «я у ней в голове!». Мне стало ее Жалко: всегда бранят! Я смотрел на ее лицо, ставшее вдруг похожим на Богородицу, – и голову она преклонила набок, – и думал: если бы я был хозяин, она всегда бы носила фартучки с кружевцами и даже лучше, – голубые, розовые, с цветочками, а на плече бутоньерку роз.

    Я не мог удержаться и заступился:

    – А вот… в аристократических домах, лакеи всегда в белых перчатках! Это красиво и благородно.

    – А ты не лезь не в свое дело, молчи и ешь! – оборвала мать. – Аристократ нашелся! У аристократа лакей в перчатках, а на стол подать нечего…

    – На брюхе-то шелк, а в брюхе-то – волк! – вмешалась тетка.

    – У нас, в Катеринодаре, листократы-графья живут, на шесть человек фунт людской говядины берут, да и то мясник не верит! – сказала другая тетка. – И лакей рваный ходит. А как к столу подавать – кричат: надень перчатки!

    Все так и закатились.

    – Зато у них благородные манеры! – заспорил я. – У них визитные карточки на серебряной тарелочке!.. И все красиво и благородно.

    – Ты-то это откуда знаешь, перец! Всем дырам покрышка! – удивилась екатеринодарка-тетка. – Правда, барышни у них субтильные, красивенькие… одна за полковника выходит… И карточки на блюдечке подает человек…

    Я вспомнил Зинаиду, и сердце забилось-затомилось.

    – Они далеко от вас? – спросил я тетку.

    – Соседи наши, да дом заложен. Зато каждую субботу танцы, рояль напрокат берут. Люди ко всенощной, а они тра-ля-ля! То забирали у нашего Зайчикова закуски, а намедни назвали гостей, а им отказ: ни колбасы, ни мадеры не отпустил. Ну, ла-пинской воды уж сама старуха выпросила, две бутылки!

    Мне стало больно за бедность их. «Барышни у них красивые!». Но если красивые, к их ногам принесут все сокровища! Все миллионеры будут рады, да только их отвергнут, скажут – «не в деньгах счастье!».

    Недавно я смотрел у Корша «Не в деньгах счастье!». И я сказал, видя, что Даша слушает:

    – Кацапская пословица говорит, что «не в деньгах счастье»! Были случаи, что и бедная девушка выходила замуж… даже за князя! Когда она достойна. А доктор Устриков женился на горничной… из Голицынской больницы!.. «Счастье – в самом себе», у нас сочинение было…

    Опять все захохотали. Я даже рассердился:

    – И они выйдут замуж за миллионеров! А у Лощенова-мясника какие быки громадные и три дома, а сами, мамаша, говорили, что уроды очень и в девках засядут! А смеяться нечего над бедными, но благородными!..

    Опять покатились все, а тетка подавилась телятиной. Все стали бить ее по горбу. Даша так старалась, что тетка стала ее ругать: – Обрадовалась, дура! Кулаки, как у хорошего казака...

    Наконец успокоились и стали хлебать миндальный кисель со сливками.

    Даша смотрела на меня от двери, держала у сердца руку. Она благодарила меня чудесными синими глазами.

    Сегодня я будто впервые увидал их: они говорили со мной!

    Смотрела из них другая Даша, тайная, с которой у меня что-то, которую никто не знает, которая так хорошо шептала – «ну… что?» – не обыкновенная Даша, а… же-нщина!

    Они были сегодня синей и больше, и напомнили мне – круглотою своей и блеском? – «девочку с синими глазами» в картинной галерее, рядом с нашей гимназией в Екатеринодаре. В эту девочку был влюблен пятиклассник Букин и собирался даже ее стащить, и все называли эту картинку «Букина девчонка».

    Но живая Даша была красивей (на фото Даша и Андрей).

    Гришка Волокитин, заходивший, бывало, к нам, – его прогнали за книгу «Парижские камелии», которую он притащил раз сестрам, – сказал мне как-то: «А знаешь, ваша Даша похожа на одалиску из Индии! У ней глаза полны восточной неги!». И принес мне картинку из «Нивы», с «одалиской». Одалиска мне нравилась, но была толста и почти голая, а Даша худенькая, и… я ни разу ее не видал без платья.

    Я вспомнил «одалиску» – это все равно, что «гетера»! – и посмотрел на Дашу. У Даши глаза смеются и сверкают, а у той сонные, усталые. И у Даши глаза что-то хотят сказать. И жалуются, будто… Да, словно хотят сказать:

    «Только вы одни, Андрюшенька, любите меня и всегда заступаетесь!..».

    Мне хотелось показать ей, что я всегда готов заступиться, и ждал, когда забранят ее. Когда мать сказала, поймав у ней пятнышко на груди:

    – Франтиха, а неряха!.. Я не вытерпел и сказал:

    – А вот на пирах у римлян рабы надевали даже венки из роз на свои головы, чтобы капли пота не стекали на кушанья… у Иловайского есть!..

    – Ну и дураки! – сказала тетка.

    Намека никто не понял, но Даша опять радостно на меня взглянула.

    И я подумал: если бы ей венок!..