Деревенские диалоги

— Ты — простая женщина из народа. Раньше-то мы и белье руками стирали, и воду коромыслом носили. И, главное, немаркие платья. А у тебя вон куда сиськи торчат, — укоризненно говорит моей кукле Лене соседка в деревне под Рузой, — Вот смотришь на тебя, а в голове одно емкое слово крутится: «Срамота!». Баба то ты, конечно, красивая, пышная и справная...
— Да как же я к нему в Мерседес в немарком платье то сяду? — оправдывается кукла Лена, — Мне неудобно. Он то на меня денег не жалеет. Вы понимаете, тетя Клава, наш первый поцелуй случился во время прогулки по зоопарку. И это, по всей видимости, наложило свой отпечаток на все наши дальнейшие отношения. Как он меня увидит, сам вроде и седой весь, а ведет себя как лютый зверь.
— Половой инстинкт — страшная сила, — почему-то со вздохом констатирует тетя Клава. Особенно у жидомасонов.  Сама то я не пробовала, но наслышана. От твоей мамы. Она то, как твой отец умер...
И с чувством добавляет, глядя вслед уходящей кукле Лене:
— Стерва. У мамашки ее в молодости, отравленной ядом западных влияний, всегда цель была одна — растлевать советскую молодежь темой секса. И это райское яблочко от нее недалеко упало. Воспитание-с. И этот еще. Старый уже, а совсем сорвало парус у парня. Такие деньжища на нее тратит, такие деньжища...
А все потому, что кукла Лена решила сегодня быть ближе к земле. Прям вплотную. Это выразилось в том, что она взяла сапку (то есть небольшую мотыгу для искоренения сорняков под корень) и решительно направилась прополоть что-то в огороде. При этом ее взор горел недобрым огнем. Глядя на нее, чувствовалось, что сорнякам сегодня несдобровать. И вообще, час освобожденья все ближе и ближе.
— Вот это правильно, — наблюдая поступок куклы Лена говорю я, — Обычно евреи мучительно жертвуют всем во имя неизвестно чего. Но, оказывается, и простым женщинам из деревни под Рузой подобные порывы не чужды.
— Ну чего ты лезешь? То, что ты мне деньги на карточку «Мир» переводишь за то, что я с тобой сплю, воспринимаю как изящные и ненавязчивые ухаживания. Но, всё равно, потакать твоим слабостями я все время не намерена, — всё это громким, хорошо поставленным голосом, — Не видишь, я занята.
— Ты — девушка из хорошей семьи с патриархальным уклоном, кукла Лена. Но строгий контроль за нравственностью и тебе не повредит, — сообщаю я соседе тете Клаве менторским тоном, — Так что прекращай этот ударный труд на грядке на благо трех помидор и оного огурчика.
— По попе он меня шлепнул. Как дам сейчас тяпкой. Люди же смотрят! — с неискренним смущением возмущается кукла Лена.
— Прекрати, кукла Лена, не зли своей полной огня внешностью соседей. Давай лучше я тебя на Мерседесе покатаю. В Рузу съездим, купим что-нибудь, на рынок за свежими продуктами зайдем.
Ты меня должна убояться, кукла Лена, я считаю. Думаю, у тебя получится. А при виде тебя с мотыгой в руках, коленопреклоненную, попой к верху, у меня начинает сердце болеть.
— Член у тебя встает при виде меня, а не сердце начинает болеть, христопродавец. Я знаю к чему ты это клонишь. Хорошо, мы сейчас в Рузу поедем. Но учти, на заднем сидении твоей машины не я буду лежать с раздвинутыми ногами, а сидеть мой сын Антошка и моя мама! Ты понял?
Говорит это кукла Лена очень четко, громким голосом. Чтобы и тетя Клава не только услышала и все поняла, но и ярко себе представила. И еще многие на глазах кого она росла. Для меня, как раз, то это было само собой разумеющимся.
Далее, высказав наболевшее, с чувством выполненного долга, кукла Лена ставит тяпку в сарай. А я иду прогревать машину.
— Благовоспитанные девицы иногда превращаются… Нет, не в шорты, — думаю я, сидя в автомобиле, — но в этом и есть их прелесть.
Вскоре появляется Антошка. При взгляде на него я вспоминаю сою давно умершую жену и своих детей (см. картинку над текстом). Мри дети лавное выросли и, вообще, живут в Израиле. Но он сейчас примерно в том возрасте, как они на этой фотографии.
Потом подходят кукла Лена со своей мамой. И мы трогаемся...