От пост-советского информ-бюро...

                «В истекшие сутки на идеологическом фронте происходили отдельные бои местного значения…»

   Константин Вайтенко был рождён в первый год войны. Той самой, страшной, Великой Отечественной. Отца, как и многие дети его поколения, живым не помнил – ушёл отец на фронт и не вернулся. Матери пришлось одной растить его и сестру, двумя годами старше. Работала она в колхозе. Дети росли под присмотром престарелых деда и бабки, родителей отца. Как у всех в селе, при доме был спаситель-огород, и Костя с сестрой рано узнали вкус труда на земле, узнали, что почём в жизни и каково выживать в стране, вышедшей из войны победителем, но ценой миллионов человеческих жизней…
     А страна, несмотря ни на что, поднимала своих детей. Сестра Кости, окончив семилетку, выучилась на учительницу младших классов, а через несколько лет устроила и личную судьбу – вышла замуж за видного и перспективного молодого рабочего – механизатора широкого профиля. Константин же тем временем успешно заканчивал среднюю школу – семейным советом было решено, что при благоприятном стечении обстоятельств он должен получить высшее образование. Правда, по окончании средней школы рассудительный Константин решил не бросаться куда попало, наобум. Год, оставшийся ему до призыва в армию, он потратил на получение профессии радиотехника в ДОСАРМовской (добровольное общество содействия армии) школе. Логично, что армию он отслужил в качестве оператора радионаблюдения на станции дальней связи. И надо же было такому случиться, что однажды выпала ему невероятно ответственная смена (никогда раньше не ощущал он такого строгого контроля за своей работой), а сменившись, узнал, что в космическое пространство вторгся советский корабль «Восход» и пилотировал его наш лётчик старший лейтенант Юрий Алексеевич Гагарин. Костя был настолько потрясён этим событием и своим (пусть и очень скромным) участием в нём, что вместо отдыха засел за бумагу и в какие-то десять минут написал стихотворение. Пусть это стихотворение, строго говоря, и не было фактом поэзии, но эмоции выплеснуты были бурно, подобно шампанскому. А потом открылся командиру роты и отпросился в город, в штаб дивизии, где находилась и редакция дивизионной газеты. Стихотворение было размещено, Костя стал постоянным, хотя и не штатным корреспондентом, и подполковник-редактор на дембель сделал ему шикарный подарок – рекомендацию для поступления на журналистский факультет университета.
   А возвращаться в гражданскую жизнь ему было некуда – в родном селе его никто не ждал. Сестра с мужем, ещё соединяясь в семью, озаботились перспективами своей жизни и наметили, оказывается, переезд в промышленный центр Южного Урала Пересветинск, областной к тому же город. Там умелый и хваткий зять Константина быстро сделался бригадиром в мощной промышленно-строительной организации, с перспективами дальнейшего роста. Получив квартиру и обустроившись, продали в селе родовое обиталище предков Вайтенко и перевезли к себе мать. Престарелые дед и бабушка к тому времени уже давно легли в родимую землю, сделав потомкам последнюю привязку на их малой родине.
   Так что, демобилизовавшись, Константин не возвращался куда-то, а делал прыжок в новую жизнь. Он поехал в Пересветинск; перекантовавшись у сестры, устроился в заводскую газету крупного завода на должность литсотрудника, получив кстати и место в общежитии.
   Однажды в редакцию пришёл молодой, по виду сверстник Вайтенко, инженер Дмитрий Фаростин. Как оказалось, он в Пересветинске недавно, прибыл по распределению из Сибири; пишет стихи и хотел бы встречаться с «собратьями по перу». Завязалось их знакомство, продлившееся несколько последующих лет. Вайтенко за эти годы окончил заочно факультет журналистики Уральского госуниверситета и начал восхождение по ступеням журналистской карьеры – областная молодёжная газета, областной комитет радиовещания… Фаростин же за это время отработал обязательные три года по месту распределения…
   Дмитрий Фаростин субъектом был довольно своеобразным. В раннем своём золотом детстве удивлял родню способностями – в четыре года легко научился читать и с тех пор глотал книги запоем. Казалось бы, и мудрости человеческой должен был бы набраться соответственным образом – так ведь нет. Прочитываемые события в перипетиях сюжетов захватывали его ум не логикой своей, не внутренней обусловленностью, а внешним антуражем, яркими деталями. Какие-то важные мозговые центры юного Димы явно оказались закрытыми, не получили должного развития. Это и на психологии неизбежно отразилось – лидерские качества у него напрочь отсутствовали, был вечным ведомым. Хорошо ещё, что отличал хорошее от дурного, никаким боком не приблизился к чему-то криминальному, даже курить не научился. Попробовал – затошнило. Понял – ни к чему это.
   Начал школу бойко – шли сплошь пятёрки. Прочили золотую медаль. Однако же ум постепенно развратился первоначальной лёгкостью учёбы, изленился, стал сторониться трудных вещей. Ближе к окончанию школы частично, в отдельных предметах съехал на четвёрки. Тем не менее в институт поступил легко, планку конкурса перелетел с некоторым запасом. Институт же был выбран технического плана – в рабочем посёлке, где рос, как-то само собой подразумевалось, что мужчина должен быть технарём. Гуманитарность считалась какой-то сферой обслуживания, которая не для мужчин.
   Постижение профессии в институте шло не без трудностей, да и как иначе-то? Но, само собой, молодость требовала и духовной жизни. Определился друг-одногруппник, психологически близкий Дмитрию. И когда у этого друга открылась чакра писания стихов, причём небесталанных, удивительно ли, что через не очень большой промежуток времени начал писать стихи и Дмитрий. Друг ободрял, отмечал то небанальный образ, то рифму, и Дмитрий старался соответствовать мнению друга. Тем временем, не сказать что незаметно, но пришло время защиты дипломов, и друзей разнесло по просторам Союза Советских Социалистических Республик…
   И вот Фаростин отработал свои обязательные три года по месту распределения, по ходу этого времени женившись и начав новую жизнь в ипостаси семейного человека. Отправляясь в поход, всегда что-то откладывают на хранение, а что-то и выбрасывают как хлам. Муза Поэзии и всегда не очень-то одаривала Дмитрия яркими мгновениями, а к данному моменту и вообще ушла к другим, более интересным поклонникам. Ну, и он, то и дело забывавший её то в производственных, то в семейно-бытовых хлопотах, наконец-то осознал: «…наша встреча ошибкой была…». Так-то вот, уже осмысленно, и даже без горечи Дмитрий Фаростин отбросил от себя имидж поэта, а это было единственное, что связывало его с прежним кругом общения и тем же Константином Вайтенко.
   Разнесло их на добрых четыре десятка лет. Хотя добрыми эти годы можно назвать лишь наполовину, а то и того меньше.   
   Как «Юнкерсы», пролетевшие десятилетия разбомбили прежнюю жизнь и Вайтенко и Фаростина. Как-то ежедневно что-то жизненно важное убывало. Убывала, истаивала ясность целей, прозрачность завтрашнего дня. Никто уже не вспоминал, что когда-то, уже десятилетия назад ныне забытый лидер партии и государства обещал живущим сейчас поколениям построенную материально-техническую базу коммунизма. Лишь иногда, смешком: «Так это в 1980-м году олимпиадой заменили». Сами политбюрошные старцы в междусобойных дрязгах позабыли руководить страной и проглядели главное.  Наступила невиданная ранее политическая весна. Монолитная ранее, всё накрывающая собой льдина, оторванная подводными течениями от всех берегов – поплыла. Поплыла, дробясь на большие и малые обломки, так называемые «платформы». Спохватились – великая Русь, сплотившая «союз нерушимый республик свободных», не имеет собственной коммунистической партии. Создали структуру, чтобы на ней угнездился весьма амбициозный и беспринципный политикан. А потом отнюдь не святая троица, тройка открестившихся от социализма перевёртышей, партийных республиканских лидеров-предателей, собравшихся каждый со своей челядью в легендарном белорусском лесу, объявила о ликвидации Советского Союза, тем самым оставив без места недолгого «президента СССР». Похоже, именно это и было вдохновляющей и конечной целью вышеназванной троицы…
   Вайтенко, в отличие от Фаростина был профессионалом-журналистом, и это «прикрепляло» его к литературе. Не будучи очень плодовитым на этой стезе, он тем не менее издал несколько книжек и вёл регулярные занятия в созданном им же литературном объединении «Взлёт». Фаростин же, когда-то решительно отошедший от этой сферы духовной жизни, долгие-долгие годы даже не вспоминал о прежнем увлечении.
   Но жизнь, как это ни банально, полна неожиданностей. А порой ими и прекрасна. Для Дмитрия это произошло в знаменательном возрасте семидесяти лет. Из довольно большого количества всяческих «полу»- и «чуть-чуть» друзей друг у него остался один. Но – давний и, стало быть, проверенный, из легендарных, послеинститутских лет. И приближался неизбежный, «как дембель», семидесятилетний юбилей друга.
   Начинался июнь. Город был прекрасен. Троллейбус катил по промежутку между районами, с одной стороны трассы был городской сад, с другой – не очень застроенный спуск к реке. Окна были открыты, дышалось замечательно. И – «Остапа понесло».
   Не Остапа, конечно. Понесло Дмитрия. Вспомнились те самые послеинститутские года, те прекрасные дурости, над которыми хохотали, описывая их в совместном дневнике «комнаты молодых специалистов», хотя никто эту комнату общежития, кроме них самих, так не обозначал. И - покатили стихи – легко, без натуги.
   Сперва не поверил. Но – вскрылась некая чакра. Переживания рождали строки, строки складывались в стихи. Второе пришествие? А, может, первое? Ведь те, давние стихи давно уже были забыты за их ненужностью. Считать ли их чем-то серьёзным?
   Как-то подсознательно обновился Дмитрий Фаростин. Заностальгировал. Стало интересно узнать – кто где сейчас из тех, с кем пересекался в истекшей жизни. Кто бы мог прояснить? А вот кто – Костя Вайтенко. На виду человек. В тех, коммунистических структурах, начать поиск хотя бы с их областной газеты…
   Так-то и случилось, что в литобъединении «Взлёт» появился новый участник – Дмитрий Фаростин. А для Вайтенко неожиданным оказался строй его убеждений. До того, что однажды по окончании занятия, оставшись вдвоём, они сцепились не на шутку в вопросе оценки истории собственной страны – почившего в бозе СССР.
- У тебя что выросло на том месте, где у людей совесть? Тебе государство, советская власть дали всё! С первого класса до десятого включительно у нас все обучаются, кто хочет! Бесплатно! Способные – и ты в том числе – бесплатно высшее образование получают! Лечат тебя всю жизнь – бесплатно! Квартиры дают – бесплатно! А ты эту страну, матерь свою, обсираешь! Да молчи! Слышать тебя не хочу!.. Всё. Выходим. Помещение мне закрыть надо. И некогда мне. Дела ждут…
   Дмитрий, очень спокойный внешне, бросил напоследок:
- Нет. Не будет так – ты моё возражение получишь, рот ты мне не заткнёшь…
   И вышел. В мозгу, подобно ленте телетайпа уже бежали друг за другом строчки… А вечером отсылал по электронке:
К оценкам истории. Собрату.
Порою мир в своей прекрасен цельности. Тогда гармонию преступно нарушать. Но: мухи и котлеты – по отдельности! Никто ей-Богу же не станет возражать.
Давайте ж по местам по должным всё расставим, чтоб, как в шнурках, не путаться в концах. И рассуждать, прошу, давайте станем не как в той притче о слоне и о слепцах.
Там бестолковый спор, вы помните, пошёл, о том, что каждый смог узрить рукою ловкой, примерно так: «Я понял, слон похож на столб!» «Ну нет, скорей на толстую верёвку!»
Ну, слон – объект. Не так уж, кстати, и большой. А вот явленье протяжённостью в столетье. СлабО оценку дать? К тому же и душой завязли сами мы в годинах этих.
Друг друга нам не бросить, не уйти. Мы вместе против мерзости, кто честный. Банально: «жизнь - борьба». Покоя не найти. Но ясность в отношеньях – ох, уместна!
Богоподобным каждый в мир внесён. Преступно Божий дар упрятать втуне. Но – мыслить лишь с тобою в унисон? Не много ль взял себе? Мне Бог не так диктует!
ВольнО ж тебе! Неистово, взахлёст о частностях твердя – о том, другом, о третьем, такой пустяк – мильоны жизней – не заметить! Да это ж как слепцу слоновий щупать хвост!
ВольнО ж вам, с ностальгичным вашим чувством трясти истлевшими хоругвями в борьбе, мировоззренье ограничив «Кратким курсом истории ВКПб»

   Перечитал сам. Оценил. «К чему призываю партфункционера? К плюрализму мнений в одной голове? Для них ведь это - шизофрения. А что делать? Вынужден. Если приходится очевидные вещи человеку – по собственной воле дураку растолковывать… А это вообще-то надо? Может, лучше просто отойти от него? А у него окружение симпатичное. С ними временами очень комфортно, а временами подискутировать – это же тренинг… Да и он человек не самый хреновый. Что-то очень человечное в нём есть… За социальную справедливость он всех порвать готов… Кроме своего начальства, правда… Закваска у него крестьянская, это ж не выжечь. А другой фактор – кем выкормлен, тут вечная благодарность дающим, измена им – преступление, социальным расстрелом карается…»

   Вайтенко, боец неугомонный, практически на общественных началах выпускал некую, так сказать, «местечковую», газету, выходила она на двух полосах дважды в месяц. Называлась она несколько вызывающе – «Красный восход». Когда утверждали на бюро обкома, ехидный собрат бросил реплику: «За красным восходом – розовый закат?» Вайтенко, конечно, знал эту строчку из рокерского хита и без обиняков ответил:
- А нам что – уклоняться от наскоков этой либерасни? Мы с открытым забралом с ними должны сражаться! И будем!
   На что Чепигин, первый секретарь одобрительно хохотнул:
- Верно, Вайтенко! С открытым забралом влупИм либералам!
   Вот к очередному выпуску этой газеты  и собирался Вайтенко написать сегодняшним вечером передовую статью. А перед этим прочесть почту от своих корреспондентов, вдохновиться конкретикой с мест. И – ого?!.. Только-только пришедшее письмо – от Фаростина. Ну-ка, ну-ка…
   Почему-то его стало душить. Даже расстегнул ещё две верхних пуговицы рубахи, покрутил шеей, пытаясь набрать в грудь побольше воздуха. Встал, подошёл к окну, раскрыл створки. В комнате и в самом деле было душно, окно выходило на запад, а вечернее солнце сегодня долго парило, не унимаясь в  своём усердии. 
   Вайтенко нечем было возразить оппоненту. «Да, что делать – против лома нет приёма. Да, народ многими, многими жизнями заплатил за свершения социалистического строительства. Слишком многими, и отрицать это бесполезно. Доказательная база у Фаростина – неоспоримая.
   Взять хотя бы Беломоро-Балтийский канал. Результат рабского труда заключённых, само-то слово «зэка» произошло от сокращения «з/к», то есть «заключённый каналоармеец». «Заключённый», вот так-то. А оправданы ли эти жертвы, есть ли весомая экономическая отдача? Тот же Солженицын приводит свои наблюдения. Понятно, Солженицын враг. Но он не дурак. И, конечно же, бьёт в уязвимое место. Надо бы выяснить насколько это в самом деле так. И если да, то… что ж делать, надо впредь это уязвимое место прикрывать.
   Странно, а что я сразу-то не озадачился этим аспектом? Из всех орудий гвоздил туда, куда он и не совался… Дурак, что ли? Горячиться не надо…
   А передовицей сегодня бесполезно заниматься. «Стрессло» сегодня мозги напрочь, и отвлечься нечем.  Придётся «вогнаться в градус», снять напряжение».
   Достал с верхней полки буфета «дежурную», на всякий случай хранимую бутылку водки, пошарив в кладовой, добыл немудрёную закуску. Не затягивая процедуру, налил в чешский резной бокал граммов сто двадцать – на один хороший глоток – водки. И – разом шарахнул. Добыл вилкой из банки перчёный острый огурец, тщательно прожёвывая, закусил. Откинувшись в кресле, задумался.
   «Вот ты, идеологический боец Вайтенко, сражаешься. А где ты, на каком плацдарме? Не смешон ли ты? Где ты и где современность? Может, ты вроде того японского солдата? Его забыли на каком-то тихоокеанском острове, и он тридцать лет до самой смерти воевал с американцами. А те про это ни сном ни духом и не знали, ха-ха-ха. Или, того хуже, может, ты вроде того белорусского партизана - до сих пор эшелоны под откос пускаешь…
   Нет, одно ясно: если разоружиться и руки поднять, то от этой либерасни пощады тебе не видать. Но вот какой плацдарм надо держать хоть зубами, хоть голыми руками, а потом с него наступать? Надо хоть завтра с этим Фаростиным очень внимательно, очень предметно поговорить. В любом случае толку будет больше, чем как сегодня по-дурацки, нахрапом на него налетать. Ведь у него железобетонная база под ногами: всякая революция, как Сатурн, жрёт своих детей. И этот факт никаким колом не вышибешь… Наверно, от этого и танцевать надо…»
   Вот если бы Костя Вайтенко был как личность пошире, чем он был, как бы легче было ему идти. Сколько раз он мог бы получить поддержку тех, кого он ближними, боже упаси, не считал. Ну, вот сейчас, некий Наум Коржавин мог бы подсунуть ему костыль, бросив двустишие:
«Кто осознал пораженье, того не разбили. Самое страшное – это инерция стиля».
   Но этот самый Наум Коржавин изначально и навеки был позиционирован как враг – идеологический, его подсказка была бы отброшена, даже будучи услышанной. А потому Константину в этой его партии (с кем? Или – с чем?) увиделся лишь один следующий ход – «накатить» вторую. И снова размышлять…
  «Ну, он молодец… Стихами, как дрыном, припёр, не возразить… Да, стихи – это всё же сила. Идеологическое оружие.
   А этот Сатурн, кстати… Припоминаю, альбом Гойи смотрел… Жуткий… Значит, вот такая она, свет наш ясный, революция? Историческим взглядом если поглядеть?.. Что-то в абстракции меня понесло… Нет, надо отключить мозги, накатить ещё и спать. Лучше пораньше встать. Наши бои ещё не окончены. «Покой нам только снится…» …Сатурны на котурнах… Ха…»
   Боец Вайтенко заснул…