Дорога

   



   Я давно иду по этой дороге: десять лет, двадцать... век... тысячелетие? Не помню. Умирают молодые и старые - от болезней и возраста, но я живу и живу. Очень надеюсь, что когда-то это закончится. Пусть и не скоро. Но закончится. Я не жалуюсь, но... Завтра опять дорога. И сколько мне еще?
   Она всегда разная - дорога: в ямах и выбоинах, гладкая как шоссе и сплошная топь. Разная... Порой другие звезды окружают меня, чужие миры. Я не знаю, как попадаю туда. Но всегда возвращаюсь. Дорога появляется ниоткуда, и я снова шагаю по ней.
   И кто-то врывается в мою память. Кто-то с рваной раной в груди, с трудом передвигающийся, истекающий кровью и оставляющий после себя заляпанный темными пятнами ковер. Он кричит на незнакомом мне варварском языке. Так кричит, что доводит меня до исступления, и мне хочется вырвать его язык. Кто он? Кого я обидел? И только ли я? Не помню.
   Дорога всегда упирается в низкую глинобитную харчевню. Там те же люди, которых я давно знаю. Они задают мне те же вопросы, но без особого интереса.
   - Тебя давно не было. Расскажи нам, что с тобой случилось, что ты видел...
   Они такие же, как и я. У всех за душой грехи, у кого-то большие, у кого-то меньшие. Но все мы обречены, и всех нас ждет дорога.

   Здесь время течет по-другому...

   Ночь зашторила облаками лунное светило и расползлась по земле. Стало холодно, пальцы заледенели. Утопая в снегу и стиснув зубы, я медленно двигаюсь вперед. Ветер кружит снег под мрачную музыку холода. Слезы замерзают на глазах. Сквозь неистовые завихрения метели ничего не видно. Непонятно с какой стороны доносится вой. Волки? Наверное, они. Страх завладевает мной. Лучше упасть и не двигаться, ни о чем не думать, пускай ветер заносит меня снегом. Наконец-то наступит тишина и покой. Но надо, надо идти... Я обязан. Но кому? Ноги заплетаются, становится все холодней и холодней.. Куда идти? В каком направлении? Падаю, с трудом встаю и опять иду.
   Но вот что-то вроде видится вдали. Я напрягаю зрение. Нет, не показалось. Но дойду ли? Смогу ли?
   Дошел. Разгребаю руками снег, заваливший вход в пещеру. Вхожу. Передо мной мрачная, сырая и извилистая галерея. На стенах чадят факелы. У меня нет сил удивляться.
   По бокам, на одинаковом расстоянии друг от друга, проделаны отверстия-окна без стекол, или чего-то их заменяющих. Из ближайшего ко мне окна доносились дикие крики. Я заглянул в него: там с бешеной яростью сокрушали друг друга звери и люди. Поспешно отпрянув от окна, заглядываю в другое. Русалка, прильнув к отверстию, завлекала меня обольстительным голосом: "Ну же, иди ко мне, возьми меня..." Слов не было слышно - они звучали прямо в голове.
   За каждым из окон разыгрывались разные сцены. Но всех их объединяли грубость, бешенство, похотливость... Это жуткое подземелье разветвлялось на множество рукавов. И много окон, за которыми свои, чуждые мне миры. Спотыкаясь о почти истлевшие кости и скопившийся за долгое время мусор, обдирая кожу об отвесные стены колодцев, я с трудом пробираюсь дальше. Куда я иду и что пытаюсь отыскать? Стены то сужаются, и мне едва удается протиснуться, то расширяются до такой степени, что между них может пройти танк, буде он здесь окажется. Поверхность стен то рыхлая, то склизкая, словно покрытая сырой и липкой кожей, а то и твердая  и гладкая, как алмаз. И опять кости, кости... Вдали слышен плеск воды, но ее самой не видно. По-видимому, подземная река или озеро.
   И вдруг я вижу женщину. Она стара. Я тоже не молод. Мы робко движемся навстречу друг другу. О, как долго я путешествую! Но узнаю ее сразу, едва разглядев лицо. Эвридика! Мой друг, мой бесценный дар, моя жена... Ты, дарованная мне, несмотря на мои измены и предательства... Но ты всегда была рядом со мной. Эвридика! Помогающая всем...
   Мы улыбаемся. Наверное, юные улыбаются по-другому. Но нам все равно. Нет, несмотря ни на что, любовь жива. Наконец-то мы вместе!
   И шальная память уносит меня на мгновение к берегу моря, где стоит она - и я, на палубе корабля машу ей рукой. Корабль слегка покачивается, волнуемые легким колыханием волн; сегодня он уходит в бой, и уже никогда не вернется назад.
   Но рядом с ней появляется высокий и худой человек, с глубоко надвинутым на глаза капюшоном, так что лица его почти не видно.
   - Я знал, что ты придешь, - говорит он. - И я не убил твою женщину, меня тронула ее красота и безмерная к тебе любовь. Увы, но красота скоротечна!Мне ли это не знать.
   - Кто ты?
   Человек в капюшоне издает короткий смешок, ухмыляется и отвечает:
   - Я тот, кто убивает, сжигает и разрушает, лишает крова, насылает мор. Достаточно? Могу продолжить. Я делаю людей сиротами и безвозвратно отнимаю любимых, заставляю голодать, подыхать от голода и жары. Ну теперь, думаю, довольно. Хотя опять же могу приумножить свои деяния. Но я только слуга, правда, обладающий большими полномочиями. И не могу быть добрым и даже справедливым. Так мне определено.
   - Кем?
   Он опять ухмыльнулся, откинул капюшон и в его лице на миг проступила звериная и безнадежная на веки тоска...
   - Но я могу и позабавиться, - продолжал он, - пожалеть кого-нибудь... Нет, нет, временно, конечно, не навсегда. Потому что я страх, мрак и ужас. Там, где я, нет надежды, только обреченность. И хотя люди проклинают меня, так как я заставляю их плакать и отчаиваться, им уже не обойтись без меня - ни в жизни, ни в смерти. И повторю, я только слуга.
   Но в конце концов, он не пожалел - ни ее, ни меня.
   И вода врывается сперва в одно окно, потом в другое, третье... Она сметает все препятствия на своем пути, рычит от удовольствия, от своей ненасытности и прожорливости, увеличиваясь и распухая, захватывая все большее пространство. От нее нет спасения. Вода быстро и неумолимо накатывается на нас. Она чувствует себя хозяйкой этих мест, но хозяйкой грубой и безжалостной, жадно заглатывая все, что находится на ее пути. Еще миг и...
   И наконец появляется спасительная дорога. Я ухожу по ней...

   День перестал бороться с наступающей ночью. Он устал и уступал ей пядь за пядью. Делалось все темней. И наконец день сдался, утомленный бесцельной борьбой. Навалилась ночь, победа осталась за ней.
   И хотя я знал, что все осталось по-прежнему и все стоит на своем месте и никуда не делось, но я словно перенесся в чуждый мне мир, полный дурных предзнаменований и угроз. Этот мир, древний и необжитый, недоброжелательный словно часовой, стоял передо мной, вызывая во мне чувство незащищенности, одиночества и безнадежности, заставляя меня пристально и беспокойно всматриваться в черноту тревожной ночи. Мир растушевался, лишился четкости и растворился в темноте.
   И я ложусь спать.
   Я лежу на скрипящей кровати в скверной и дешевой гостинице зачуханного городка, ворочаюсь и ворочаюсь, комкая серые и несвежие простыни. Капли из неисправного крана тяжело стучат по дну ржавой раковины. Заунывные, тоскливые и протяжные звуки проникают в мой номер сверху. Кто-то бьет через равномерные промежутки времени в стену, напротив которой я лежу. За окном слышны крики.
   Наконец я засыпаю, и тут же просыпаюсь, пытаясь унять разбушевавшийся будильник. С трудом справляюсь. Течет кран. Я звоню дежурному и требую водопроводчика. Тот дает мне телефон. Я звоню. В трубке рев, непечатные слова, пожелания скоро мне сдохнуть. И в заключение - требование звонить ему позже, поскольку он не в себе и ему нужен отдых. Я вешаю трубку и вздыхаю.
   Одна из утопических надежд человечества - заставить водопроводчика изъясняться по-человечески. К примеру так: "Сударь, вы обеспокоили меня слишком рано. Сейчас я читаю "Критику чистого разума" и должен хорошенько поразмыслить над прочитанным. Соблаговолите позвонить позже. С уважением, водопроводчик такой-то..." Я вздохнул еще раз.
   Сполоснув лицо, одеваюсь и, не завтракая, спешу выйти из гостиницы. Площадь перед гостиницей пуста. Туман, еще накануне опутавший городок, исчез. Море, окрашенное в розовое восходящим солнцем, спокойно и тихо. Вдалеке плавно скользит, как фантастическое видение, катер. Светлеет и свежо.
   Кругом никого не видно. Наконец мне попадается застывший на месте человек. Взгляд его отрешен и ничего не выражает. Я пытаюсь его расшевелить, но все мои попытки ни к чему не приводят.
   - Что с ним? - спрашивает подошедший небритый, с трехдневной по меньшей мере щетиной, мужчина.
   - Не знаю, - отвечаю я.
   Мы оставляем окаменевшего человека и идем дальше вместе.
   - Вы что-то слышали ночью? - задает вопрос незнакомец.
   - Каки-то крики. Я не обратил на них внимание. Здесь такое не редкость. И потом, в гостинице, в которой я живу, творится такое...
   Встречаем еше двоих, а затем и целую толпу застывших людей. Мой попутчик выругался. Но что мы можем сделать? Что-то непонятное происходит вокруг нас.
   Люди стали попадаться чаще - и поодиночке и толпой. Они неподвижны и ни на что не реагируют. Мужчины, женщины, старики, дети... Иногда издалека доносятся хлопки выстрелов.
   Вдруг один мужчина пошатнулся и упал, за ним - женщина, затем стали падать другие. Наша помощь им не требовалась - все они были мертвы.
   Мы вламываемся в одну из пустующих квартир, находим приемник и пытаемся ловить голоса. На всех волнах беспорядочная, отчаянная речь, обрывки голосов... Но везде то же самое.
   Да в чем же дело?
   День разгорается. Море лениво катит маслянистые волны, тяжело ударяющие о берег, и словно от боли глухо ухающие. По перламутровым волнам опять скользит катер. Становится теплей.
   Мы встречаем еще троих, таких же, как мы, живых и обеспокоенных, не знающих - что делать?
   Держим совет у меня в гостиничном номере. Решаем разделиться и на машинах поездить по окрестностям, благо брошенных машин сейчас в достатке.
   Я сажусь в первую попавшуюся, завожу мотор и выезжаю из города. Повсюду одно и то же. Изредка мне встречались люди, выглядевшие весьма подозрительно и угрожающе. Некоторые даже пытались меня остановить, но были удержаны другими, в свою очередь остановившими их. Что-то в этих людях настораживало меня. Похоже, они знали, что происходит. Но что? Я не решился войти с ними в контакт.
   Наступает вечер, и я возвращаюсь в город. Заходящее солнце огненно горит, тихо, но зловеще зыблется море насколько хватает взгляда. Горизонт окрашивается в пурпур.
   Припарковав машину рядом с гостиницей, я добираюсь до своего номера. Нужно собраться с мыслями, попытаться разобраться в том, что происходит. Вдруг в дверь стучат. Впрочем, это формальность. Дверь не заперта.
   Входят трое.
   - Не ожидал, что найдем? - пронзительным голосом говорит самый старший из них, сверля меня единственным зрячим глазом, другой покрыт черной повязкой.
   - Твоих друзей больше нет, - сообщает он далее.
   - Они не друзья, а знакомые, - говорю я в ответ. - Что с ними?
   Одноглазый хмыкает.
   - Согласно стандартной процедуре, ты был предупрежден три раза.
   - Но я не помню, - говорю я растерянно. - Я совсем ничего не помню.
   - Это не оправдание. Больше предупреждений не будет. Дальнейшее - уничтожение. Такие в нашем обществе не нужны.
   - Какие? - опять непонимающе спрашиваю я.
   Он не отвечает на вопрос и поворачивается к сопровождающим его, потом опять ко мне.
   - Тебе не надо ничего знать. Живи пока... Это и будет твоим наказанием.
   - Но за что? Что я сделал? Что сделали все эти люди?
   Я не услышал ответа. Да и был ли он? Стена раздвинулась, в ее раме показалась дорога и позвала меня в путь...

   
   Память, рвущаяся сквозь ушедшее время...
   
   В лагере становилось невыносимо. Над нами издевались как могли, не считая нас за людей. Побои, истязания, карцер... Все это было нормой. И я решился на побег.
   Вместе со мной бежали и два блатаря. Один - уже в годах, но крепкий и на подъем не тяжелый. Вот мозгов, правда, маловато. Но что есть. Других не дано. Второй - молодой парень, но уже известный как жестокий насильник и убийца. Терять ему было нечего.
   Но первому не повезло. Отставшего и обмороженного, его разорвали волки. Они же не пощадили и второго. Мне же удалось добраться до дому.

   Уже стемнело, когда я спустился вниз земляного откоса, где маленькие девочки прятали свои секреты. Откос упирался в полуподвальные помещения жилого пятиэтажного дома. Напротив находился довольно большой ведомственный стадион с теннисными кортами и волейбольными площадками. Зимой там под музыку, льющуюся из репродуктора, катались на коньках.
   Я нагнулся и посмотрел на мать, сидящую перед ткацким станком и о чем-то задумывавшуюся. Внутри меня разливается тоска и боль. Но появиться я не могу. В подъезде и рядом с ним, наверное, уже пасут. Я ухожу.
   И вот я стою и смотрю в другое окно. Я любил, да и люблю сейчас эту девушку. Странно, не знаю почему, но я забыл как ее зовут. Отчего так?
   Окно прямо над аркой - низкое. Виден ее силует... и какого-то мужчины. Но не ее отца. Того бы я узнал сразу. Ребенок заползает на широкий подоконник и прижимается лицом к стеклу, внимательно смотрит на меня.
   Я не хочу больше ничего помнить. Не каждому дано удерживать такой груз в памяти.
   И тут меня схватили.
   По дороге в зону, трясусь в столыпинском вагоне. Нет, бежать, бежать... Туда я не вернусь!
   Меня не порвали волки. Я не замерз и не умер от голода. Меня застрелили при попытки к бегству.
   Но падая, я еще успел увидеть, как рельсы, вдали сходящиеся в одну линию, превращаются в мощеную серым и седым камнем дорогу...
   И вот я уже шагаю по ней, забыв о старой дороге, о прежней жизни, навстречу новому миру, новой дороге...

   Когда-то я был художником. Я рисовал и картины оживали. "У меня получилось!" - закричал я, когда это произошло в первый раз. "Так это правда? - вспомнил я про птиц, клюющих нарисованные ягоды. - Я всегда знал, что это правда!"
   Я никогда никому не говорил о случившемся. Боялся, что тайна ставшая явью вдруг нарушится, пропадет, исчезнет, что тогда я не смогу больше рисовать живые картины. И я молчал. И рисовал.
   И всегда рисовал город: улочки, дворики, переулки, протекающую сквозь город речку, мосты, фонари, магазины... Входил в картину и выходил - город родной, вся моя жизнь в нем, все знакомо и близко. И с любого места я всегда могу возвратиться домой.
   Но однажды я нарисовал планету и перенесся на нее. Планета оказалась холодной, пустынной и безжизненной. Там ничего не росло и никого не было. Один ветер гулял по пустыне, вздымая тучи песка и пыли.
   И я не знал, как вернуться назад в город, пределы которого я никогда не покидал, как пройти домой... Не было никаких ориентиров.
   Сгорбившись, я сидел на валуне, всматривался вдаль и ждал. Чего? Сам не знаю. Наверное, дорогу. И она появилась. Как всегда, как всегда...
 
   Дорога по-прежнему упирается в харчевню. Там те же люди, которых я давно знаю. Они задают мне те же вопросы, но без особого интереса.
   - Тебя давно не было. Расскажи нам, что с тобой произошло...
   Они такие же, как я. И завтра снова в дорогу. Она ждет нас, обреченных вечно скитаться.
 
   Здесь время течет по-другому...
 
   Вечность понять нельзя, вечности можно только ужаснуться.