Наташка и Харлей-Девидсон - 6

     В траве стрекотали кузнечики. Было ещё совсем светло, несмотря на то, что уже наступила ночь – белая балтийская ночь. Посреди поляны горел костёр. Вокруг него тут и там небольшими группками сидели люди. Уже не было того хмельного оживления, которое царило в баре. На утро был запланирован отъезд, и все разговоры в основном велись на эту тему. Кое-кто ушёл спать, чтобы успеть отдохнуть перед дальним переездом, но ещё очень многие оставались здесь, на поляне.
     Наталья и Кирилл сидели чуть в стороне от остальных и молча глядели на костёр. Иногда Наталья поворачивала лицо к Кириллу и улыбалась ему. Он отвечал ей такой же улыбкой. Ей хотелось спросить, о чём он думает. Но она боялась, что он опять станет отшучиваться. А ей сейчас этого не хотелось.
     - Что-то мы заскучали, - послышался чей-то голос. – Мирон, неси гитару.
     - О’Кей! – ответил светловолосый парень, поднимаясь с травы. – Будет сделано!
     Он сбегал в гостиницу и вернулся оттуда с гитарой в руках. Усевшись в кругу ребят, Мирон стал исполнять песни, которые здесь, как видно, были популярны, так как многие охотно подпевали. Исполнив десяток песен, парень передал гитару Кременю.
     - Санёк, сбацай что-нибудь!
     - Что-то нет настроения, Толик, - ответил тот. – Играй сам.
     - Брось, Кремень! Всё нормально! Покажи класс! – послышалось со всех сторон.
Санька не стал упрямиться и взял гитару.
     - Ладно, уговорили. Что хотите послушать?
     Наперебой послышались заказы. Гитарист мягко провёл пальцами по струнам и стал исполнять одну мелодию за другой. Гитарой он владел мастерски. Это была настоящая музыка – то нежная и волнующая, то будоражащая душу. Закончив очередную мелодию, Санька взял ритм и запел неожиданно мягким, «сябровским» голосом:

     Живёт в белорусском полесье
     Кудесница леса Олеся.
     Считает года по кукушке,
     Встречает меня на опушке.

     Но не только мягкий голос, так не вязавшийся с суровым обликом его обладателя, поразил Наталью. В исполнении было столько чувства, столько светлой грусти, что щемило сердце. А песня продолжала звучать:

     Олеся, Олеся, Олеся –
     Так птицы кричат…

     Вероятно, Санька уже не первый раз исполнял эту песню, потому что несколько человек хором повторили за ним:

     Так птицы кричат…

     И снова Санькин голос, волнуя душу, подхватывал песню:

     Так птицы кричат в поднебесье:
     Олеся, Олеся, Олеся…

     А та, которой была адресована песня, сидела на траве, поджав колени, и неподвижно смотрела на огонь. Её напряжённое лицо словно говорило о том, что в душе у женщины шла борьба, решался вопрос: продолжать ли упорствовать или сдаться, уступить этому волнующему сердце призыву:

     Останься со мною, Олеся,
     Как чудо, как тайна, как песня.

     Наталья переводила взгляд с одного лица на другое, но не увидела ни одной ухмылки. Несомненно, что Санькино чувство к Леске ни для кого не было секретом. Но никто не позволял себе смеяться над ним ни в лицо, ни за спиной. И не только потому, что Кремень мог «высечь искру».
     Наталья вдруг поймала себя на мысли, что уже не злится на Леску, а, скорее, завидует ей. Ах, если бы у Кирилла было к ней столько чувства, она пошла бы за ним на край света. Но Кирилл другой человек, который всегда оставляет за собой пути к отступлению. Он, как и его германский мотоцикл, надёжен, силён и быстр. Но в то же время оборудован прекрасными тормозами.
     Но вот погас костёр, и народ стал расходиться. В гостиничном номере, забравшись в постель, Наталья прижалась к Кириллу. Он повернулся к ней, стал ласкать – сначала осторожно, мягко; потом, всё больше распаляясь, поддался порыву страсти. И счастливая женщина решила, что неправильно думала о нём, о его отношении к ней. Всё у них хорошо, всё замечательно. Лучше не бывает.