Белые ночи

Белые ночи (road movie).

Москва встретила неласково. Пусть июльским теплом, но висели низкие облака и накрапывал дождик. А настроение было и того пасмурнее. Дело в том, что накануне не пересдал заваленный в сессию экзамен. Для чего и остался в городе вместо того, чтобы ехать вместе с ребятами в Карельский стройотряд. Его командир Серега вошел в положение и выдал мне карт-бланш аж на две с лишним недели. А я вот – не оправдал. И теперь с понурой головой направлялся к «месту службы». Ехал в поселок Тедино, где уже третью неделю квартировали и трудились наши бойцы. Увы, пока без меня.

Изначальный план, – сдать рюкзак в камеру хранения на Ярославском, купить билет на вечерний поезд и вдоволь нагуляться по городу, – сбылся лишь в первой его части. В смысле, рюкзака. Эта стадия прошла успешно, но очередь в кассы удручала. Она была не просто огромной, но казалось бесконечной. И почти недвижимой! Я на всякий случай занял сразу две. Однако скоро понял, что процесс это ничуть не ускорит и одну из очередей «отпустил».

Отлучаться было рискованно. Мест для сидения в огромном зале предусмотрено не было. Уставшие спали на широких подоконниках или прямо на полу. Казалось, никого это цыганское существование особо не удручало. Все стремились по нужным адресам, проклиная в душе не очень гостеприимную столицу, но философски храня терпение и выдержку. Я не проклинал, однако ехать было надо. Потому старался не отходить дальше, чем покурить, предварительно намозолив глаза соседям и предупредив их. Очень хотелось чего-нибудь перекусить. А где?

Кроме естественного желания поесть, возникла и другая физиологическая потребность. Кажется, именно тогда я впервые в жизни увидел очередь в женский туалет. Мужики заходили в свой подчеркнуто неспеша, глядя на соседний с высокомерным превосходством. Вот оно гендерное неравенство в жизни!

Через каких-то шесть часов стояния купил билет в пассажирский поезд Москва-Никель до станции Чупа. Причем не в общий, а плацкарту! Шикануть, понимаете ль, решил, поскольку деньги с собой какие-никакие, но имелись. В целом, пожалуй, не так долго и стоял. Вспомнилось, как отдыхая в летнем Крыму, мы с мамой каждый день исправно ходили отмечаться в очередь за билетами. Иначе могли бы не успеть из Феодосии даже к началу учебного года. Так что полдня – полная ерунда. Я был доволен собой. Жаль по городу погулять не вышло. Зато на площади трех вокзалов нашел кафетерий, где утолил голод парой булочек со стаканом относительно теплого кофе с молоком. А там уже пора было и к поезду.

Пришел минут за 20 до отправления. Состав уже подали к платформе, проводники деловито несли службу, предпоездной суеты не было. Мое место, к удивлению, оказалось нижним и даже не боковым. Честно говоря, предпочел бы верхнее: там можно спокойно выспаться. В купе никого еще не было. Кинул рюкзак под полку и, в предвкушении долгой поездки, пристроился у окошка смотреть на перрон.

«Для того дорога и дана, чтоб души вниманье не дремало (поэт Дмитрий Сухарев)». Как все юные романтики я любил дорогу. Она сулила неведомое и манила. Особо вот это бередящее душу чувство, когда ты уже не здесь, но еще и не там. Как бы паришь меж двумя мирами. Божественное ощущение полета!

В свои неполные 20 я накопил изрядный опыт путешествий. Обожал самолеты, в детстве мечтал стать летчиком, но не срослось. И поезда тоже любил. Пряный запах шпал, скрип вагонных подвесок, ночные переговоры станционных диспетчеров, стук колес на стыках рельс. В особенности момент, когда поезд трогается! И, плавно наращивая ход, разгоняется, оставляя станцию позади. Поначалу колеса перебивчато стучат по стрелкам, но скоро выходят на монотонный дорожный ритм: «Ты-дын, ды-дын. Ты-дын, ды-дын».

Завораживал сам процесс отправления как бы в никуда. Не то, чтобы совсем уж в никуда: конечный пункт был известен. Но движение к нему открывало какую-то новую степень свободы. А если повезет, то неожиданные встречи и открытия. Потому расслабился у окошка и даже малость прикорнул, с легким сердцем отдавшись на волю судьбы, сулившей радость познания и грядущие приключения.

И они тут же начались. Кто-то осторожно потрогал моё плечо. Молодая женщина просила привстать, чтобы разместить под лавкой свой багаж. Рядом с ней стояла лет четырех большеглазая девочка и с любопытством меня разглядывала. А поезд тем временем отъехал от вокзала. Просьбу я с готовностью исполнил, после чего вернулся к окну. Краем глаза заметил, что в купе людей вроде как больше, чем следует, но значения этому легкомысленно не придал. Меж тем дама устроились на моей полке ближе к проходу. Девчушка продолжала сверлить меня черными глазищами.

Прибывшая за билетами проводница внесла ясность, кто здесь лишний. Оказалось, вышла досадная накладка и на мое место продали два билета. Проводник глядела выжидательно, подняв бровь в надежде на понимание. И я все понял. Ну, не гнать же было, в самом деле, женщину с ребенком? Тем более, был обещан визит всемогущего начальника поезда, который внештатную ситуацию в момент разрулит. Потому молча достал свой рюкзак и переместился к проходу. Дама не теряла времени. Попросила снять сверху матрас («Мужчина! Вам сподручнее»), переодела девочку в дорожное и принялась распаковывать сумку с едой. Вареную курицу в промасленной магазинной бумаге не достала. Хоть, – уверен, – она там была. Остальные попутчики в мою сторону старались не смотреть.

Начальник поезда прибыл где-то через полчаса. Был внушителен обликом, в фирменном кителе с шевронами. Согласно кивая, устало выслушал доклад проводницы («Всяко бывает»). Снял фуражку, протер лысину платочком. Не стал утруждать себя сверкой билетов: поверил на слово. Нахлобучил фуражку и жестом пригласил меня следовать за собой.

Не претендую, что изобрел статус бытия под названием бомж. Мы и слов таких еще не знали. Тем более – бомж поездной. Наверняка, не я был первый, и не я – последний. Утешало, что в кармане лежал билет, законность приобретения которого никто не оспаривал. Потому опасений за свою судьбу не испытывал. Накинул на плечо рюкзак и послушно отправился вслед за начальником.

Шли в конец поезда. Оно и понятно: в другой стороне находился вагон-ресторан и купейные вагону, где меня точно никто не ждал.  По ходу начальник коротко общался с проводниками, после чего двигались дальше. Наконец дошли до вагона, где пожилой усатый дядя, пожав плечами, согласился выделить мне единственно свободную верхнюю полку. Шеф, исполнив долг, отбыл, а я, закинув рюкзак на третью, тут же растянулся на матрасе. Раздеваться и брать постельное белье не стал. Тем временем за окном уже было непроглядно черно. Наступила ночь.

Выспаться не удалось. Часа через три меня растолкал проводник и, глядя ласковыми глазами в мои сонные, виновато поведал, что место, оказывается, выкуплено загодя и его нужно освободить. Я опять спорить не стал. Искать грозного начальника поезда и будить его среди ночи желания не возникло. Достав рюкзак, лишь виновато топтался посреди прохода. Проводник вошел в положение и пригласил в свое купе, что, строго говоря, было не положено. Мол, всё равно самому спать уже не придется, потому что полустанки следуют один за одним. Я, привалившись к стенке, под мерное покачивание вагона задремал. «Ты-дын, ды-дын. Ты-дын, ды-дын».

Проснулся, когда рассвело. Добрый проводник выдал полотенце умыться, щедро напоил чаем с печеньем. За чаем пару раз сыграли в шахматы. Я был разгромлен: партнер оказался мастером. Уточнил у него, когда открывается вагон-ресторан и, приютив рюкзак, направился туда. А куда ж еще? На всякий случай, попросил скоро меня не ждать.

В ресторане народу было не изобилие. Ну, не приучен советский человек завтракать в ресторанах, даже в поезде. Я присел за свободный столик и заказал что-то утреннее типа салатика, яичницы и полстакана сметаны. Очень скоро нарисовался мужик старше меня примерно раза в два. Осмотрев полупустой зал, попросил разрешения присесть за мой столик. А я не возражал.

«Вагонные споры – последнее дело, когда больше нечего пить» – писал Андрей Вадимович Макаревич. Не тот случай. И пить у нас было что, да и не спорили вовсе. Так, говорили про жизнь. Командировочному было скучно и одиноко. Мне – тоже. Кто ездил в дальние поездки хорошо знает, как живо и естественно течет разговор со случайным попутчиком. Осознание того, что никогда более встретиться уже не придется, придает общению необычайную легкость. Так и проговорили, пока завтрак плавно не перетёк в обед. Под это дело заказали новый графин.

Мимо целенаправленно проследовал начальник поезда. Круто развернувшись, подошел к нашему столику и поинтересовался моими делами. Я был удивлен, однако бодро доложил, что всё в порядке. Он кивнул, с явным неодобрением покосился на графин с водкой, но ничего не сказал.

Запросто могли бы досидеть и до ужина, но не стали увлекаться. Раз уж все хорошо, то пора и честь знать. Чтобы, так сказать, не нарушать душевного равновесия. Распрощались и разбрелись в разные стороны. Попутчик в свое купе, а я – куда судьба определит. Меняться адресами не стали.

По пути, решив перекурить в тамбуре, познакомился с молодыми хлопцами. Спросили, не сильно ли тороплюсь. А я и вовсе никуда не торопился. Оказалось, им нужен партнер для игры в карты. Мальчики и даже взрослые дяди! Никогда не играйте в поезде в азартные игры! Разумеется, если не страдаете адреналиновой зависимостью или не «катала». Но я рискнул. Сыграли несколько партий в «рамс». Игра незатейливая, если не особо «лихачить». Мне даже повезло остаться в плюсе, хоть игрок и так себе. Ребята на реванше не настаивали и отпустили меня с богом.

Прибыл к моему проводнику, который уже соскучился караулить рюкзак. Подышал на него легким перегаром, а он мне выдал приятную новость. Доверительно взяв за рукав, повлек через один вагон ближе к концу поезда. Там несла службу его хорошая знакомая, у которой скоро освобождалось целое купе. Мы быстро договорились с хозяйкой вагона на верхнюю полку.
 
Пока суд да дело, душевная тетенька напоила меня чаем с печеньем. Малость поговорили, проявила сочувствие к моим злоключениям. Как оказалось, все проводники последних вагонов уже были в курсе. Искренне жалели ничейного паренька. А паренек, присев на лавку, разомлел в предвкушении отдыха.

Через полчаса я занял вожделенную верхнюю полку с надеждой тут же провалиться в сон. И вновь – не судьба! То есть, заснуть-то, положим, удалось, но, увы, до обидного ненадолго. Потому что на оставшиеся места вселились два пацана. Лет четырех и примерно шести-семи, да еще с обоими родителями. Все бы ничего: поначалу соседи вели себя тихо и пристойно. Но на мою беду вместе с ними в обувной коробке с заботливо вырезанными дырочками путешествовала живая черепаха! Вроде, на первый взгляд, тихий и несуетный зверек. Так вот нет!

Никогда б не подумал, что в одном вагоне единовременно может ехать такое количество детей. И бог бы с ними. Однако после первого же «выгула» черепахи, все они оказались в нашем купе. Тут началось прямо какое-то светопреставление! Дети, подобно обезьянкам, вольготно лазали везде. В том числе, разумеется, по мне тоже. Я мужественно терпел разгул стихии где-то с часок, потом сдался и ушел к доброй тете-проводнице пить чай с печеньем.

Ближе к ночи черепаха устала. Была накормлена листиками одуванчика и ушла спать в свое гнездо. Волевым решением родителей угомонились и дети. Соседние нехотя разбрелись по своим купе. Не думаю, чтобы их родители успели сильно соскучиться. А за окном по-прежнему было довольно светло. Легкий сумрак, и не более того.

Посмотрел на часы: двенадцатый час. Не сразу сообразил, что забрались далеко на север, и тут уже вовсю начались знаменитые белые ночи. Во дела! Ехать мне было всего несколько часов. Наш поезд, как положено пассажирскому, исправно останавливался у каждого столба. Проводница сказала, что на ближайших стоянках кроме меня никто выходить не собирается и попутчиков в свой предпоследний вагон тоже не ждет. Намек я понял и решил проявить ответное человеколюбие. Заверил, что без проблем высажусь сам. Подножку открывать не стану, а дверь вагона захлопну. Тетя отправилась отдыхать, я же занял пост в тамбуре. Скверно, что не запомнил названия предыдущей станции. Хоть проводница напоследок и сказала, что идем вроде как в графике, но по опыту знал, что это плюс-минус час. Ладно, упремся – разберемся.

Поезд начал притормаживать. Я открыл дверь вагона, сел на подножку и бережно уложил рядом рюкзак. Мол, если что – спрыгну на ходу. Состав плавно остановился и, символически зафиксировав паузу, тут же начал движение. Станция маячила в дальнем конце перрона, названия не разобрать. Обняв рюкзак, на всякий случай принял низкий старт. Тем временем поезд набрал такой ход, что прыгать можно было лишь с риском для жизни. А на вокзальной будочке уже явственно просматривались четыре буквы названия! Черт побери, неужто Чупа? Ей богу, чуть было не сиганул, но удержало шестое чувство. А скептики еще говорят, что его нет!

Оказалась – «Кемь»! То есть предыдущая перед моей. Перекрестившись в душе, вернулся в тамбур. Чтобы снять стресс, выкурил пару сигарет подряд. Было бы что – выпил. Минут через тридцать поезд начал замедляться. Потом, скрипнув тормозами, остановился. Строго напротив вагона значилось – «Чупа». Я вышел, аккуратно закрыв дверь тамбура. Ф-у-у-х! А поезд, мигнув на прощание тремя красными огоньками, укатил дальше на север. Ну, что ж: мир этому дому – пойдем к другому. Дело привычное.

Людей почти не видно, что по причине светлого времени даже несколько удивило. Ах да: белые ночи! Не скажу, чтобы светло как днем. Скорее нечто предрассветное. Или предвечернее. Солнца, луны или звезд на небе не было. Да и само небо не голубого, а какого-то серого цвета. На всякий случай поискал глазами северное сияние. Не нашел.

Невольно всплыли строки Арика Крупа: «За 67-ю параллель уйдем разделаться с долгами». Он где-то тут совсем рядом, овеянный песнями и легендами Полярный круг! Ведь, как я постиг из расписания, следующая станция именно так и называлась. Но долгов, увы, не вернул, и теперь ехал держать ответ перед строгим командиром Серегой. Который мало того, что сдал тот злосчастный экзамен в срок и, как всегда, на «отлично», так еще и был близким другом. Потому и переживал за меня. Еще километров 40 на север, и мы встретимся. Пустяк по сравнению с теми полутора тысячами, что «отмахал» от дома.

Времени до автобуса было навалом, и, чтобы развеять невеселые мысли, я побрел к море-океану. Городок со смешным названием «Чупа», к удивлению, оказался не маленьким. Со своим портом, обслуживавшим горно-обогатительный комбинат и, кажется, небольшой рыбзавод. От порта доносились тяжелые звуки ночной работы. Ориентируясь на них, и вышел к заливу.

Вообще-то, Белое море я видел не далее, как этой зимой, когда ходили лыжным походом по Ветреному поясу. Но тогда подо льдом и снегом оно действительно было ослепительно белым, а нынче, под стать небу, нерадушно отливало свинцовым цветом. Айсберги, даже мелкие, в поле зрения не плавали. И белые медведи по берегу тоже не разгуливали. Попробовав воду босой ногой, возникшую поначалу идею освежиться хорошей не посчитал. Побросал камешки с берега, покурил на холодном валуне, да и отправился обратно.

В полупустом автобусе занял любимое место у окна. Расхлябанный ПАЗик, натужно форсируя подъемы, мерно трясся по своей грунтовке. Я незаметно прикорнул: сказались-таки две почти бессонные ночи. Проспать не боялся: ехал до конечной.

Акклиматизация на месте заняла пару дней. Поначалу никак не удавалось заснуть, когда на улице светло как днем. Это я еще прибыл с опозданием. А ребята застали время, когда солнце вообще не садилось. Лишь чиркало за краешки сопок, погрузившись в лес до половины. И опять – на небо. Белые ночи, однако!

Потом стало темнеть. Поначалу не очень надолго, но стремительно и до беспросветной мглы. Ушли белые ночи до следующего года. А когда вернутся, нас тут уже не будет…

***

Мой друг и сосед по койке еженедельно писал домой родителям. Подробно описывал работу, прочее наше житьё-бытьё. В одном из первых писем сообщил: «А солнце здесь, между прочим, не садится вообще! Так и ходит целый день по небу». Отвечал ему почему-то всегда отец. Надо думать, написание писем у них в семье считалось ответственным мужским занятием. Папа также обстоятельно рассказывал о семейных делах, о братиках и сестренках, о видах на урожай.

Однажды застал моего Петю, сидящего на кровати с листком в руках и сотрясаемого беззвучным счастливым смехом. Показал мне финал письма из дому, где в качестве постскриптума отец назидательно приписал: «А насчет солнца – не ври. Так не бывает».