В Одессе 50-тых. Ч. 3 Вечер и дуэт с В. Солоухиным

      (Окончание)
 Начало в http://proza.ru/2021/04/28/661
И работа закипела.
    И в одну из пятниц  Виталий  пришёл не один.
   - Знакомьтесь, одесский гость и мой товарищ, Владимир Солоухин. -  Сказано это было мне,  мама в коммунальной кухне  жарила картошку для ещё не пришедших с работы брата и отца.  Узнав, что брат скоро придёт, гости  расположились его ожидать. И мне нужно было их чем-то занять.   
   Фамилия гостя мне была знакома,  брат незадолго
до того купил  новый  сборник стихов Солоухина «Ручьи на асфальте» и хвалил его больше, чем Евтушенко, моего кумира, что меня, в общем-то, огорчало.  Почитательницей Солоухина я стала позже, в 70-тых, когда «заболела» его прозой. Как бы мне сейчас хотелось перечесть его автобиографичную повесть «Приговор», его замечательный сборник рассказов-миниатюр «Камешки на ладони», книгу «Ветер странствий» и особенно «Письма из Русского музея».  И ещё с большим интересом я прочла бы его статью «Читая Ленина», из-за которой было столько шума и споров, и которую мне не пришлось в своё время прочесть. Увы, теперь проблемы со зрением  лишили меня такой возможности…
   Но вернёмся назад.
В то время, Солоухин,  окончив в 1952 г. Литературный институт  им. Горького, работал в редакции журнала «Молодая гвардия».   Там с ним, вероятно, и познакомился Виталий Логвиненко,  когда  искал возможность пристроить свою первую повесть в один из толстых художественных журналов.  Не получилось. И вот через год , по служебным делам, Владимир Алексеевич Солоухин приехал в Одессу, и даже несколько  месяцев  поработал в редакции  местного издательства.  И здесь,  снова встретившись, мои герои – не возьму на себя смелость сказать «подружились»  - более точно будет сказать по-украински «потоварышувалы».

    У них, как мне кажется, было много общего.  Почти одногодки  -  было им от 30 до 35 лет тогда, контактные, остроумные, схожих литературных предпочтений – одинаково поругивали Пастернака за «Доктора Живаго». (Я тогда его ещё не читала, но «на ус мотала», что следует читать.)  Но главное, оба были просто красивые мужчины  -  согласитесь, это немалое достоинство в глазах 20-летней девушки!   

   Конечно всё моё внимание принадлежало кумиру в военной морской форме. Он мне говорил «ты», а я ему «Виталий Андреевич». По пятницам мы с ним с обоюдным интересом и дружескими «подначками» общались на потеху брату.  Но в эту пятницу нам не удалось   переброситься и парой фраз.   Как же мне мешал в тот вечер Солоухин!    Он задавал мне вопрос за вопросом! И краткие ответы его не устраивали! Он   задавал тотчас дополнительные.
Виталий скучал, а меня постепенно беседа с Солоухиным увлекла. И когда я поняла, что ему действительно интересны подробности студенческой жизни, я, как говорится, «вошла во вкус», и на вопрос «Почему я поступала на филфак? Не потому ли, что была в контрах с математикой?» я сначала ответила кратко:
     -  Потому что мы с подругой были в контрах с математикОМ, который активно мешал нам любить учительницу истории!.
    - Это каким же образом?! Давай подробнее, - приготовился слушать Солоухин.- только сначала  вопрос: филфак причём?
    - Да  всё взаимосвязано. И опять же – любовь, хотя иного рода…
   В общем, удалось мне развеселить гостей откровенным рассказом
о том, как опасна месть, и как в момент она меняет историю на литературу!
     - А давай-ка напиши  всё это, а мы найдём, где напечатать…
Я потом таки описала наши приключения, но остались они только в моём дневнике…   

   А брат всё не шёл.  С партсобрания кто посмел бы уйти?!  А телефонов ни у кого даже в  близкой округе не было.
    У соседа через тонкую стенку громко играло радио. Солоухин стал подпевать:
       Ехал я из Берлина  по дороге прямой…
 А меня хлебом не корми, а дай попеть! Активный участник студенческого хора, и даже квартета, как-никак!
    С берёз, неслышен, невесом, слетает жёлтый лист,
     старинный вальс «Осенний сон» играет гармонист…
 Виталий никак не решится вступить, смущается.
 К нам заглянула мама: « Готовьтесь, ребята, сейчас ужинать будем!».
 Маме 52,  она может их так назвать. у неё сын такой же!
     - Засиделись гости, однако. Давно пора на выход! -  решительно говорит Виталий, но никаких действий не предпринимает. Солоухин  же отвечает на это очередной песней:
    « Пришла и к нам на фронт весна,
     сОлдатам сталО не дО сна , НЕ пОтОму, что…»
  Он не поёт, а как рубит с плеча, с акцентом на «О».
  Я слова запева  знаю плохо, потому молчу, выжидаю припев. И вот к его суровому, как утёс «О»
   СОлОвьи, сОлОвьи, не тревОжьте сОлдат…
 прижимается ласковой кошечкой моё одесское мягонькое,
 сладенькое «А»:  САлАвьи,  сАлАвьи …
     Виталий,  не сдерживаясь, хохочет:
     - Забавный у вас, братцы, дуэт получился:  он  про соловьёв, а она – про сало!

    - Кто тут сало вспоминает? -  в комнату вносит мама
полную  сковороду  жаренной с салом и луком картошки.
Откуда появилась на столе бутылка красного вина, я не заметила. Запаслись, видать, ребята на всякий случай!
 К месту пришлась и заквашенная недавно мамой капуста.
 В общем, «у нас с собой было!» - как говаривал  Михаил Жванецкий .  Были у нас знакомые на мясокомбинате.

     Накормили гостей мы хорошо.  Сами мы с мамой успели перекусить «дО того, до тогО».  Лишь пригубили за компанию по чарочке вина.  Мама  с умилением смотрела на «ребят», со скоростью  уминающих картошку.  Они немного смущались сначала, но после её признания:  « Даже представить себе не можете, как приятно смотреть на людей, кушающих с таким аппетитом!».  Она работала медсестрой и в то время выхаживала в стационаре  тяжело больного  своего отца, моего деда. Я её поняла… Мама попросила спеть для неё «Тёмную ночь», знала, что  песня эта мне «удаётся». «Ты  поёшь её своим голосом!» - хвалила она меня. А я  обижалась: «А  каким же ещё мне петь?».  «Не бери высоко - я волнуюсь…»
   На прощанье  Солоухин предложил всем вместе спеть что-то украинское. Виталий пожал плечами. И вдруг моя не поющая мама затянула:
    Вивци  мои, вивци! Горэ мэни з вамы…
    ХТО Ж ВАС БУДЭ ПАСТЫ,
    Як мэнэ нэ станэ, э-гэ-гэй,…..
    як мэнэ нэ станэ, гээй!
   В глазах её зависли слёзы, и быстро собрав в сковородку тарелки со стола, она поспешно ушла в кухню, жарить добавку отсутствующим. И наш концерт закончился без аплодисментов…
    Я пошла провожать гостей.  Возле Городского сада стала прощаться.  Виталий  отдал свой чемоданчик Солоухину, сказав ему : « Увидимся в гостинице!  Я провожу девушку обратно, у нас же тут кошки чёрные до сих пор водятся!»
    Вечер майский, тёплый. Жаль, что идти нам всего пол-квартала, от Горсада до Гоголя! Но как светло и людно
на улицах!  Дерибасовская майская, вообще –река огней!
А вот в парадной нашей одна тусклая лампочка . У нас семь
ступенек вверх, бельэтаж. Провёл меня Виталий до самой входной двери  и неожиданно притянув к себе, крепко поцеловал. Потом вздохнул,
сказал странные слова: «Как жаль, что ты такая молодая!», и,
перепрыгнув, как мальчишка, через все семь ступенек одним махом, выскочил на улицу и... из моей жизни навсегда. Но навсегда остался в памяти первый
поцелуй! И вот прокрался, незабываем,на страничку воспоминаний...



    Брат был уже дома, огорчённый, что не застал Виталия.
     - Проводила? Что он сказал?
     - Что в следующую пятницу надеется забрать окончание.
     - И всё?
     - И всё! (А всё остальное, братишка – это только моё, табу!)

   Через  несколько дней мы закончили переводить повесть Виталия Логвиненко. Она была напечатана. Более того, по
 ней на Одесской киностудии был снят художественный фильм  под таким же названием, как и повесть «Годы молодые».  В благодарность за нашу помощь  Виталий  подарил брату собрание сочинений М.Горького.
Наши пути  никогда уже не пересеклись. Он
переехал в Киев, жил и успешно работал там всю жизнь.
Но мы с братом не теряли из виду его творческую  деятельность  и радовались каждой новой его книге.