У любви, как у пташки крылья. Лагерные хроники

               


                (Из записей Марка Неснова)

Это какую же беспечную и счастливую жизнь должен прожить человек, чтобы  быть уверенным в том, что плохих людей на свете, практически, не бывает?
И каким же наивным и романтичным  должен быть сам этот человек?

Мне кажется, что я знаю ответ на этот нелёгкий вопрос, потому что этим наивным романтиком я сам и являюсь.

Да! Я считаю, что абсолютно плохих людей на свете очень мало, если исключить патологических злодеев, действиями которых руководит больная психика.
Но это уже и не совсем люди. Во всяком случае, до излечения.

И вот каким будет мой ответ:

-Нужно родиться и жить в России, быть евреем с христианской моралью и отсидеть 12 лет на севере в колониях строгого режима, а потом начать всё сначала, чтобы прийти к такому оптимистичному выводу.


…Трудно себе представить, но за весь мой непростой и нелёгкий срок, меня почти не предавали и не сдавали.

А срок мой вместил в себя: побег и ранение,  изоляторы и  БУРы, одиночку и несчётное количество, сопутствующих такому сроку, опасных приключений.

А ко всему этому довольно длительное руководство большим лагерным производством, которое сопряжено с неизбежным нарушением многих статей Уголовного кодекса.

Так вот. Я уверяю, что предавали меня,  может быть, всего пару раз.
И то, прямых доказательств такого предательства у меня нет.

Выручали же меня, и спасали бессчетное множество раз.

Причём, часто это были люди, которые совершенно не обязаны были это делать.

Среди этих людей были мужчины и женщины, зэки и офицеры, судьи и партийные функционеры, христиане и мусульмане, молодые и не очень.

Не могу припомнить, чтобы хоть кто-нибудь из этих людей проявлял какую-либо корысть или низменный интерес.
Я видел только искреннее желания  мне помочь.

После срока постепенно в моём окружении появились  писатели и  актёры, депутаты и министры, прокуроры и губернаторы, а также водители и охранники, рабочие и служащие, многих из которых я уважал не меньше, а иногда и больше, чем людей, облечённых властью и известностью.

Никогда я не скрывал своей анкеты (хотя и не афишировал), но эта информация абсолютно ничего не меняла в наших отношениях, хотя некоторым  она помешала в их карьере, что тоже никак не повлияло на нашу дружбу.

Все эти люди сделали для меня так много, что я и не берусь перечислять,
потому что они сделали мою жизнь.

А если ко всему  этому прибавить мою жену, которая бросила ради меня успешную партийную карьеру, то станет понятно, почему я считаю, что плохих людей на свете почти не бывает, и что  «народы бывшего СССР - это великое, могучее и святое сообщество».

Не скрою, что и сам я стараюсь относиться к людям, лучше, чем к самому себе.
Любой из моих близких знает, что я готов прийти на помощь по первому зову, чего бы мне это ни стоило.

Этому ещё в детстве научил меня отец-фронтовик.

Не помню случая, чтобы я умышленно кого-нибудь подвёл.

И всё же есть в моём прошлом прокол, а вернее упущение, которое  гложет меня всю мою жизнь, потому, что это моё упущение погубило человека, которому я обязан если не жизнью, то уж здоровьем точно.

…Когда мне было девятнадцать лет, я, по глупости и беспечности, забрёл в район, с которым наша компания враждовала много лет.
Меня крепко отдубасили ногами и палками, а может быть и убили бы, если бы не их лидер Иван Белый, который узнал во мне своего школьного товарища.
Ему и в голову раньше не приходило, что грозный Хома со Слободки – это и есть его скромный товарищ по младшим классам Марк Неснов, у которого он списывал когда-то арифметику.
Он раскидал свою озверевшую, пьяную кодлу и дотащил меня на своём горбу до больницы, где  врачи долго приводили меня в порядок.

Он часто приходил меня проведывать с очень красивой девушкой по имени Валя.

Потом судьба развела нас, но я всегда помнил Ивана и дорожил этой памятью.

Прошло, наверное, лет десять, когда однажды мой товарищ Толик сказал, что с новым этапом пришёл из дурдома наш земляк, и надо бы его куда-то пристроить.
Когда он назвал  фамилию, я бросив все свои занятия, помчался к Ивану в барак, надеясь увидеть знакомую физиономию белобрысого красавца-здоровяка.

Но то, что предстало перед моими глазами, повергло меня в ужас и уныние.
Передо мной сидел измождённый, опустившийся старик с потухшим взглядом.
Он узнал меня и обрадовался. Но это была радость обречённого человека.
Я перевёл его в свою секцию, оформил в столярный цех и предупредил всех, что удавлю, если кто-либо его  обидит.

Жизнь в лагере далеко не сахар, но таких изменений с людьми я раньше не наблюдал.
Ни о чём его я расспрашивать не стал. Захочет - расскажет сам.

И однажды, через пару недель, Иван рассказал мне свою историю.

…С Валькой они дружили с самого детства и годам к двадцати поженились.
Любили они друг друга глубоко и искренне, как только  и могут любить люди открытые, простые и наивные.

Через год  у них родилась девочка и, казалось, ничто не способно омрачить их жизнь.
Иван, расставшись с юностью, забросил свою хулиганскую компанию, работал на заводе крановщиком и практически не пил водки.
Валька закончила медицинское училище и работала в рентген кабинете.
Всё складывалось удачно, и даже армия не омрачила их счастья.

Через пару лет после армии до Ивана окольными путями стали доходить слухи, что его любимая женщина и верный друг Валька погуливает на стороне.

Их отношения были настолько близкими и доверительными, что Иван не мог поверить в такую чушь.
И только, когда от слухов некуда было деваться, усадил жену напротив и  задал ей прямой вопрос.

Она расплакалась и заявила, что ей одного мужа мало, и что она без других мужиков жить не может.
А, если Иван её бросит, то она покончит с собой, потому что любит его больше жизни.
Выслушав этот бред, Иван избил жену и сказал, что если она не одумается, то он её убьёт.
Месяца  два он ничего не видел, а потом стал замечать появившееся у жены изменение настроения.
Выражалось это  в блеске глаз,  походке и лёгкости движений.
А главное, она всё время напевала «Хабанеру» Кармен.
«У любви, как у пташки крылья….» пела она беспрерывно.

Он стал следить за ней и поймал с мужиком, которого избил до полусмерти.
Заодно досталось и жене.

Но прошло 2-3 месяца и всё повторилось до мелочей, включая знаменитую арию Жоржа Бизе.

За те несколько лет, что Иван боролся с женой, он и выгонял её и уходил сам,
пил и бил, разговаривал и уговаривал, но ничего не помогало.

Валька  клялась ему в вечной любви, была заботливой женой и пылкой любовницей.
Она говорила, что без Ивана и дочери жизнь для неё не имеет смысла.
Но снова и снова изменяла ему и ничего поделать с этим не могла.

Иван, почувствовав, что находится на грани, решил уйти окончательно, но
 Валька валялась у него в ногах и выла на всю улицу, умоляя не оставлять её.

В одну из следующих размолвок он ударил её ножом в сердце и убил.
Умирала она с  улыбкой на лице.

Затем он распорол себе живот с угла на угол и свалился рядом.

Врачи  спасли его, а суд, учитывая все обстоятельства дела, дал ему восемь лет строгого режима с лечением в психиатрической больнице, как человеку склонному к суициду.

Мысль о самоубийстве его с тех пор никогда не оставляла,  а любимая жена всегда была перед глазами.
Жить без неё он не мог и не хотел.

Но, если бы я был немного внимательней к этой его проблеме, может быть ничего бы и не случилось. Во всяком случае, так быстро.

Месяца через три, после нашей встречи, Иван спрыгнул с площадки башенного крана и разбился насмерть.

После освобождения, я заезжал к его матери. Помогал, чем мог.

Но смерть Ивана лежит на моём сердце тяжёлым грузом, и какие бы я ни находил себе оправдания, и какие бы объективные причины ни выискивал, ощущение тяжкой вины перед этим сильным, добрым и несчастным человеком  меня не покидает.
Никогда!