Часть 2. Глава 1. Пытаемся пробраться к своим

Глава 1.1. Пытаемся пробраться к своим.
Итак, я продолжаю свой печальный рассказ о наших попытках вырваться из окружения.

«Плутово болото», так было видно по карте. «Плутово болото» очень большое, километра четыре в поперечнике и более восьми километров в длину. Через болото прорыты канавы для осушения, рос мелкий, редкий сосняк. Были отдельные возвышенности, островки, поросшие высоким хвойным лесом. Решили сделать привал и немного отдохнуть. Развели огонь, вскипятили воды, была еще крупа и макароны. Сварили кашу, поели, и после чего поспали часа три.

Проснувшись вскоре, мы увидели, что к нам шла довольно большая группа бойцов - красноармейцев. Многие с оружием и с двумя ручными пулеметами. Это была сборная команда, командира не было, люди с разных частей брели, куда глаза глядят, многие шатались от голода и усталости. Сошлись они по дороге в большую группу случайно, по пословице «на людях и смерть красна», не имели ни карты, ни понятия куда идти, чтобы выбраться из окружения. Ребята стали просить меня, чтобы я принял их в свою команду. После некоторых переговоров, я согласился принять их с условием, что все они беспрекословно будут выполнять мои приказания. И выполнять все приказания командиров взвода и отделений, поставленных мной на командование над ними.

Я решил создать из всего нашего отряда, теперь уже более ста человек, взвод и отделения. Все согласились, я дал распоряжение им также отдохнуть и сварить себе обед, у кого что есть. Когда все поели, я подозвал к себе обоих пулеметчиков и сказал, чтобы поставили пулеметы несколько подальше, один вперед, а другой позади, чтобы на нас не напали враги. Пять человек поставил наблюдать кругом нашего лагеря, а остальным велел спать.

Мои люди, санитарки и сестры и больные госпиталя, уже проснулись и окружили меня, они радовались нашему пополнению, да еще и вооруженному, но мне было невесело, какое-то предчувствие нашло на меня.

Я понимал, что эти люди, случайно сошедшиеся в лесу, не связанны узами боевого товарищества, что они - непрочная опора. Надо время и много труда, чтобы сковать из них крепкий боевой коллектив, а сейчас они могут разбежаться «кто куда» при первом же выстреле со стороны противника.

Как они и делали уже много раз за время их скитания в окружении.

О чем они сами рассказывали мне.
И как оно в дальнейшем  и получилось.

Прислонившись к дереву, я думал о том, что надо делать дальше. Легкий свист недалеко от лагеря привлек мое внимание, я прислушался, снова легкий свист, и где-то дальше в лесу ответный свист. Кто-то балуется, решил я и успокоился. Через некоторое время свист снова повторился и в ответ свист....

«Пойди и немедленно приведи ко мне свистуна»,- обратился я к одному бойцу. Тот встал и пошел в ту сторону, где раздался свист.

«Хэндихох!» - рявкнули совсем близко из гущи леса, оттуда, куда пошел мой посыльный, и треск автоматов резанул лесную тишь. Пули с визгом защелкали, ударялись в деревья. Вот мой сброд кинулся кто куда в противоположную от выстрелов сторону.

Пример паники заразителен, за всеми остальными драпанули и мои бедные сестрички, санитарки,  больные.

«Хэндихох!» -орали немцы, наступая и поливая автоматным огнем чащу леса.

«Ложись, сволочи! Огонь!» - бешено орал я своему удиравшему войску.
« Где пулеметчики! Огонь!»
 
Но их и след простыл...
 
Надо задержать врага, во что бы то ни стало!
И, упав за дерево, я бешено нажимал на спуск СВТ. Грохот винтовки сильнее в несколько раз автоматной стрельбы, а особенно в лесу. Немцев было немного, они тоже боялись, поэтому быстро залегли. Я выпускал обойму за обоймой, мое разбежавшееся войско, боясь в лесу друг друга, удирали друг от друга: каждый думал, что за ними гонятся немцы. Открылась беспорядочная стрельба, загрохотал весь лес позади меня, и это все же спасло меня.

Прекратив преследование, немцы повернули назад, стреляя время от времени. Встав, я увидел возле себя безоружных из состава следовавших со мной больных.

«А вы что же не удрали? Чего ждете?» - с бешенством заорал я на моих преданных бойцов.

«Куда мы от вас, товарищ комиссар. Уж помирать так вместе".

«Не помирать, а стрелять надо!»

«Чем же стрелять, товарищ комиссар? Ведь мы безоружные».

«Да разве мало винтовок  этот святой сброд оставил!»

Недалеко, позади меня валялось несколько винтовок.

«А ведь верно! Как же мы не видели!» - горестно вздохнули мои герои, и пошли за винтовками. Сосчитал свои патроны – было 620, осталось 44. Патронов мои беглецы не бросили, некогда, по-видимому, было им расстегивать пояса.

 «Хоть бы одну какую сволочь убили немцы, - думал я, -  все же были бы тогда патроны!»

« Что делать?»

«Пойдем, мои храбрые воины, искать теперь своих по лесу, собирать всех в кучку, двигаться дальше».

И мы пошли на поиски без вести драпавших.

Дело шло к вечеру, а мы все еще бродили по лесу в поисках своих разбежавшихся людей. Теперь нас осталось трое. Но эти двое бойцов, оставшиеся со мной, были для меня дороже всех остальных. Одному было лет 38, другому – 50 лет. Оба были в зимнем наступлении и традиции боевых уральских дивизий в них сохранились. Все же они - безоружные - не поддавались общей панике. Они остались со мной в опасную минуту, готовые разделить мою участь. «Значит чувства товарищества в них сильнее чувства смерти», - думал я. В поисках по лесу мы все же нашли брошенные кем-то 80 штук патронов и теперь все трое имели по 40 патронов, а у меня даже 44.

К ночи мы выбрали хороший остров на болоте, покрытый густым лесом. Развели огонёк, поели и расположились ночевать, чтобы завтра утром возобновить поиски.

Следующий день мы уделили поискам своих. Из всех разбежавшихся удалось встретить только пять человек и шестого примкнувшего к нам старшего лейтенанта Павличенко. Знакомого мне тем, что он когда-то лечился в нашем госпитале. Итак, нас стало девять человек. Многие почти ничего не ели уже пять дней, питались грибами и кислицей. Это кислая, невысокая трава с тремя листиками, растет в хвойных лесах. Сделали привал. Павличенко варит собранные в пути грибы и кислицу, один жует зерна ржи, еще не спелой. Каждый занят тяжелой думой.

«Не лучше ли нам остаться здесь и перейти на партизанскую борьбу, - говорит Павличенко, - я весь прошлый  год, когда попал в окружение,  партизанил, а потом соединились с Красной Армией».

«В таком случае, - говорю я, - надо отойти дальше в тыл врага и там начать формирование отряда, а здесь все кипит немцами, все деревни заняты ими».

«Нет, не хочется уходить дальше! Попытаемся еще раз пробиться через фронт к своим.  До Нелидово ведь не больше 80 км, а там свои».

«Да, надо еще раз попытаться, - говорю я, - сегодня же ночью перейдем шлях и пойдем лесами до Нелидово».

Глухая и темная ночь в лесу.  Идем почти ощупью друг за другом. Время от времени смотрю на светящуюся стрелку компаса. Кажется, идем правильно. Справа речка, она идет мимо деревни Плутово.  Мы должны перейти шоссе в 500 метрах от деревни. Перейдя шоссе, лес кончится, будет поле и мы должны пройти километра два полем с небольшими перелесками, а дальше сплошной лес до фронта. Так по карте…

К полночи вышли на довольно большую поляну вырубленного леса с одиноко торчащими соснами. Шагаем осторожно по кем-то проложенной тропинке, но все же, нет-нет, да и хрустнет где-то сучек под чьей-либо неосторожной ногой. По обеим сторонам тропинки много оставленных порубщиками вершин и сучьев. Идем «гуськом», я впереди. Шагнув еще несколько шагов, остановился, под ногами чуть видна бровка дорожной канавы или «кювета».

«Шоссе», - тихо шепнул я, обернувшись к товарищам.

Вдруг грянул выстрел так близко, что пламя выстрела коснулось лица.

«Назад! В цепь ложись», - громко подал команду. Все быстро залегли.

Взвилась ракета, другая, ярко освещая поляну. Сильный пулеметный огонь, огонь автоматов и винтовок обрушился на нас. Стреляли спереди из-за дороги, с левой стороны и сзади. Вправо за речкой чистое поле и видны немецкие окопы, оттуда и стреляли. Враг рассчитывал, что мы бросимся именно туда.  А на чистом поле нас легко расстреляет засевшая там группа противника.

Мы попали в ловушку. Выход один – прорваться вперед через шоссе, и пользуясь темнотой ночи, идти. Для этого надо подавить огонь противника впереди нас. Мысль работает в такие минуты лихорадочно быстро.

«Огонь!» - кричу товарищам и разряжаю обойму по невидимому врагу.

Редко стучат наши выстрелы, мало нас. Мало и патронов. Мои два товарища залегли вправо от меня, всего в 3-4 метрах. Группа во главе с Павличенко кинулась прочь от засады, через речку на чистое поле. Выскочила на бугор и в упор была расстреляна засевшими там немцами. Стоны умирающих  долетали до нас.

«Глупо сделал Павличенко, -думал я,- а еще кадровый офицер».

Глухо ухнула мина, другая, гром разрывов потрясал лесную тишь, наполняя ревущим гулом весь лес. Земля фонтаном поднималась кверху и падала, засыпая нас. Больше часа длилась перестрелка, и как ни редко мы стреляли, но патроны оказались уже на исходе. Немцы бьют беспрерывно, но бояться подползать ближе, да и на что им это. Они не знают наши силы и ждут рассвета, когда все будет кончено с нами.

«Я ранен», - тихо шепнул мой товарищ рядом со мной.

Пополз к нему, разрывная пуля выдернула у него весь мускул правой руки. Перевязал, но кровь идет не переставая. Пользуясь тем, что мы прекратили огонь, немцы подползли близко к шоссе и стреляли прямо в упор. Спасала нас пока только темнота.

Стреляю снова по близко подобравшимсянемцам.  Те уползают обратно в окоп. Другой мой товарищ прекратил огонь и хрипит… храпит?

«Неужели спит? Можно ли спать в такое время?»

Подбегая, дергаю его за ногу, может за руку, она холодная, он умирал.

« И никто не будет знать, где ты погиб, да и мой конец близок», - думал я.
Резкий удар в левую ногу прервал мои мысли, по телу прошла неприятная дрожь. Я ранен в ногу, посмотреть нет возможности. Сапог наполнялся клейкой густой жидкостью. Пошевелил ногой, слушается - значит кость не перебита. Можно еще встать и пойти. Куда? Прямо под пули врага.

Огонь врага усилился, нет возможности поднять голову. Свинцовый дождь косит траву и сучья над головой. Снова стреляю, надо дать понять врагу, что мы еще может сопротивляться. Выхода нет, скоро все будет кончено, мысль работает сильно, напряженно.
Что делать с партбилетом? Если мой попадет в руки врага, там моя фотография, по уплате членских видно, что я не рядовой боец. Я знаю коварство и хитрость врага. Мою фотографию могут поместить в листовку: «Комиссар такой-то попался в плен и призывает сдаваться» И  прочую клевету!  Враг не раз вытворял подобное.
Кто будет знать о моей гибели? Никто. Меня заклеймят изменником Родины, моим детям вечный позор на всю жизнь, меня проклянут и они, и Родина.

«Нет! - кричу я себе, - «к черту всё и всякие инструкции! Я не допущу этого, уйду из жизни как без вести пропавший, но не опозоренный!» Я глубоко сунул руку с партбилетом в лесную рыхлую почву, все глубже и глубже. Все! Теперь надо умирать…

Наставил винтовку концом ствола под подбородок, правой рукой потянулся к спуску.

Почему-то глаза повернули в сторону…  на лежащую передо мной вершину срубленного дерева. А из-за сучьев вершины на меня глядит мой сынишка Вовка, маленького роста, плотный, круглое загорелое личико, смеющиеся глаза, и слышу его шепот: «Папка! Что делаешь, такая мать?». Ругательство, которое я никогда не слышал от него.
Рука опустилась, коснувшись спуска затвора. Какой-то стыд охватил все мое существо, стыд за позорное бегство из жизни.
И не помня себя, я встал на ноги.
Свист пуль, грохот рвущихся мин, ослепительные вспышки выстрелов, как это ни удивительно, не напугало меня, а очаровали своей страшной музыкой.

«Вперед!» - беззвучно кричу я себе.
Или прорвусь, или погибну. Нога.., она не имеет права не слушаться. Поднял винтовку, выстрелил два раза и кинулся вперед через шоссе.
Смерть или свобода! Страшный блеск и пламя, казалось выжгли мои глаза. Сильным молотом ударили по голове. Горячая пыль плотно забила рот. Огненный вихрь закружил меня, я стремительно полетел куда-то в бездонную пропасть.
Мина, разорвавшись рядом, оглушила меня.

Я видел перед собой огромную, черную, бездонную яму.  От нее меня отделяет 3-4 метра. Кто-то сильно толкает и катит меня к этой яме… Я ужасно не хочу туда падать. Кричу, но вместо крика слабый стон. Напрягая все силы, цепляюсь руками за траву, за землю, делая отчаянные усилия откинуться назад от страшной пропасти...

… Я раскрыл глаза. Солнце светило в лицо, передо мной стояла группа немцев. Поставили винтовки к ноге и смотрят на меня ничего не говорящими оловянными  глазами. Офицер стоит сбоку, направив на меня автомат, рука его слегка дрожит. Четыре красноармейца стоят с лопатами и в гимнастерках без ремней. Грязные, немытые.  Один нагнувшись, очистил мое лицо и рот от набившейся земли.

«Что это такое, -думал я,- где я и что со мной?»
И вдруг - все вспомнилось!  И меня оглушило страшное, смертельное отчаяние.

Я не умер, я в плену.