Глава 42. Выволочка

Тридцать пять респектабельных мужчин, в изящных, великолепных костюмах от Brioni до Armani, тридцать пять государственных деятелей – депутатов Думы, стояли в одном из залов Центрального правления партии Монолитная Россия, сбившись в кучу и понуро опустив головы. Перед ними туда-сюда прохаживался Абдуллаев и неудержимо орал...
— Бараны! Идиоты! Каждому в отдельности было сказано, как голосовать по волинскому закону! Каждому! И только пятеро проголосовали, как надо! Сахаров, Смышляев, Горчичников, Пинегин и этот… ну, все забываю, как тебя... а, Студенов…
— Студенев, — робко поправил шефа упитанный делегат, делая ударение на первом слоге.
— Какая разница... Кого назвал — выйти из строя и встать у меня за спиной!
Пятеро депутатов, включая Виктора, послушно выстроились за спиной Абдуллаева.
— Вот это люди, которым я могу доверять! Каждому из них я дам надежное будущее. Потому что они знают, в чьей команде работают, потому что они за своего наставника горло перегрызут, а не предадут его, как вы!..
Абдуллаев опять прошелся взад-вперед перед нерадивыми депутатами, зло глядя каждому в глаза, а тем, кто не выдерживал взгляда и глаза опускал, кричал: «Смотри в глаза, сволочь, сюда смотри, скотина!»
— Что это, бунт? Я мало сделал для вас? Я тебя спрашиваю, Свинарев, я мало для тебя сделал? — он протянул руку через других, ухватил бедного Свинарева за рубашку и притянул к себе. — Мало? А почему же ты, с***ка, нарушаешь уговор? Да ты понимаешь, гад, что я слово дал Крышкину, что мои не подведут. А вы меня мордой в г***но! Он сегодня мне говорит: твои, говорит, Василий, уже что, тебе не подчиняются? Так, значит, Свинарев, ты мне уже не подчиняешься? Я вас научу, кого надо бояться. Волина они испугались! И проголосовали за закон, по которому их же в тюрьме сгноят. Вы себе пятьдесят восьмую сталинскую проголосовали. Идиоты! — продолжал неистовствовать Абдуллаев. — Я даже не знаю, как мне вас наказывать... Ну, говори, Ракушкин, как мне вас наказать? Может быть, мне сейчас вас всех тут же вые***ть, или вы женами своими со мной расплатитесь? Что лыбишься, гад, свинья жирная?..
— Да не улыбаюсь я, у меня просто лицо такое...
— Вот я вам сейчас быстро другие лица сделаю... Ладно, сейчас пойдете домой и будете думать. Но завтра — завтра! все слышали?! — к десяти утра чтоб были здесь... Я еще придумаю для вас наказание... Но для начала с каждого штраф — по пятьдесят тысяч евро наличными... можно карточкой. Ну, а кто обманет — вдвойне заплатит. Проголосовали за двойное наказание, вот кто на одну минуту опоздает и придет после десяти — двойное наказание будет, с того сто тысяч. А сейчас проваливайте отсюда... шайтаны!
Абдуллаев стал их толкать, выгоняя из зала. Те послушно и поспешно двигались, наскакивая друг на друга и создавая столпотворение у двери.
— Пошли вон отсюда, бараны! — кричал им Абдуллаев вдогонку, пинками подгоняя последних.
Виктор стоял в группе «хороших» депутатов, подавленный увиденным и услышанным. Благолепие самого демократичного в мире парламента в один миг рухнуло. Страх и тщедушность униженных Абдуллаевым людей воцарились и в нем, выдавливая из него остатки независимой, свободной личности. Он чувствовал себя таким же никчемным безголосым бараном, как те, которые только что, сбившись в стадо, покорно покинули зал и разве что не блеяли хором. Бессилие, беспомощность и стыд овладели им. Что-то подобное он испытал в детстве, когда семилетним мальчишкой прибился к дворовой шайке. Предводитель хулиганов Васька Собакин тогда заставил всех членов шайки по очереди плевать в лицо мальчишке из соседнего двора, захваченному «в плен». Было страшно, но он отказался плевать, за что получил тумаков от хулиганов и был изгнан из шайки. А теперь промолчал, как и все...
Захлопнув за последним дверь, Абдуллаев крикнул злобно: «Мерзавцы, сволочи!» — а когда подошел к своим «отличникам», уже заговорил дружелюбно, по-отечески мягко.
— Ну, вы садитесь, садитесь... Вот вы! Вы и есть «Монолитная Россия». Вы как монолит, твердые, неприступные, единые! Вот такими должны быть все монороссы. Но знайте, вы у меня на минном поле — неверный шаг, и будете просить, чтобы я у вас взял только то, что дал, чтобы не забрал чего поважнее. А кто мне предан, того я в обиду не дам и награжу еще за преданность. Вот, за вашу преданность завтра каждый из вас получит по сто тысяч евро из тех, что эти с***ки принесут. А еще... а еще каждому дам по заводу. Возьму у этих и отдам вам.
Он подошел к Виктору, схватил его нежно за щеку, потрепал:
— Молодец! — потом повернулся к остальным: — Виктор Пинегин будет у вас за старшего — старшим в группе моих депутатов. И чтобы у меня таких провалов больше не было! Будете чем-то вроде моей тайной полиции в Думе. Все, что узнаете, докладывать Виктору, а он уже передаст мне. Будем всех этих хлюпиков вот где держать! Правильно я говорю, товарищ Студенов? А?
— Так точно, Василий Магомедович! Только я не...
— Знаю, знаю, не мелочись... Если мне легче говорить Студенов, значит будешь Студеновым... И вот что еще. Троих из этих свиней сдадим Волину, подбросим ему косточки, пусть подавится. Одного сдам я лично, другого ты, Студенов, а третьего... третьего вот ты, Смышляев. Завтра назову фамилии. Придете к Волину или напишете ему, так, мол, и так, такой-то такой-то нечестно приобрел заводы, участвовал в таких-то махинациях, брал взятки в таком-то размере. Завтра будет у вас весь компромат. А теперь все, идите!
Все пятеро разом поднялись и, буркнув: «До свиданья, Василий Магомедович!» — гуськом отправились к выходу.
— Пинегин! Останься!
Виктор замер у двери. Улизнуть с другими и вырваться поскорее из овечьей шкуры ему не удалось. Он послушно повернулся и тихо произнес:
— Я вас слушаю, Василий Магомедович!
— Он меня слушает, он меня слушает... Ты что такой кислый? Радоваться должен! Расслабься, тебя ждут большие дела! — он шлепнул Виктора по плечу, да так сильно, что тот потерял равновесие и шага на два сдвинулся в сторону. — Абдуллаев делает на тебя ставку... Далеко пойдешь! Если будешь делать все, как надо, конечно... Будем готовить тебя в мои замы! Зам председателя фракции партии власти в Государственной думе — как звучит, а?
Виктор продолжал молчать, лишь кивками и мимикой подтверждая, что рад и благодарен.
— А для начала получишь три новых завода, из тех, что отберу у предателей... ха-ха-ха... и без всякого рейдерства, как ты говоришь. Принесут сами документы, как миленькие, и еще попросят, пожалуйста, возьмите!.. Ну, что не благодаришь?
— Спасибо, Василий Магометович! Постараюсь вас не подвести...
— То-то... Ну ладно, иди. Завтра в десять скажу перед всеми, что тебя ставлю главным. И будешь у меня вот здесь их всех держать! — Абдуллаев помахал кулаком у Виктора перед носом.
Когда Виктор вышел из здания ЦК, в голове было пусто. Хотелось поскорее уйти подальше от этого ужасного места. Радости от неожиданного повышения он не испытывал.
Он сделал несколько шагов по слегка запорошенной снегом дорожке и, не заметив под снегом льда, поскользнулся, и во весь рост распластался на снегу... Но вместо досады от того, что упал и ушиб локоть и голову, вдруг пришло облегчение. Падение вернуло его на землю в прямом и переносном смысле. В глаза спокойным серым цветом светило огромное небо, и казалось, в мире нет ничего, кроме неба... Прохожие предлагали помощь, но он отказывался, благодарил и говорил, что сам. А самому хотелось хотя бы еще немного полежать вот так, навзничь, не отрывая взгляда от этого огромного серого фонаря перед глазами, за миг превратившего его из ничтожного барашка в великана, владетеля всего небесного пространства. Так продолжалось недолго. Конфузность ситуации заставила его подняться, к тому же загудел сотовый, сообщавший о какой-то назначенной на сегодня встрече. Виктор хлопнул себя по лбу — из-за утренней абдуллаевской взбучки вылетело из головы, что ему на двенадцать дня назначил встречу Стрельцов. Он позвонил вчера вечером, заинтриговав фразой: «В деле вашего брата появились важные факты».
Стрельцов сам открыл Виктору дверь своего кабинета, когда узнал от секретарши, что тот пришел и ждет в приемной. В этот раз на его лице не было прежнего радушия, скорее, участие и озабоченность...
— Сразу к делу, Виктор Андреевич, — сказал Стрельцов, после того как Виктор сел возле длинного стола в трепетном ожидании рассказа о ходе расследования. — По делу вашего брата работают очень квалифицированные криминалисты. Исключительно ценными оказались данные из флешки и снимки автомобиля, которые вы сделали на месте аварии. Самого автомобиля, к сожалению, уже нет. Дело было закрыто, автомобиль передан в скрап. Так что этой улики нет, и ваши снимки — единственное, что можно было использовать...
Слова мэра, как всегда, говорившего скороговоркой, в этот раз текли для Виктора слишком медленно, ему казалось, что его собеседник умышленно тянет и почему-то ведет к главному обходными путями.
— Ваш брат, Виктор, действительно оказался на пересечении интересов двух крупных олигархических кланов. Я думаю, что вы были правы, когда считали, что никто и никогда не взялся бы распутывать это дело… Если бы не исчезновение Сытина и не арест заговорщиков. Столкнулись клан Печина с кланом Чувалова. Да, извините, забыл предложить... Вам чай или кофе?
— Нет, нет, спасибо, вы же понимаете... Мне сейчас не до чая... Я внимательно вас слушаю.
— Да, да... понимаю... Я вам все скажу, не спешите, прошу вас... Разменной монетой в споре больших кланов стал прокурор Московской области, на котором люди Печина решили отыграться в споре с Чуваловым, но стали действовать не напрямую, а через оппозиционеров-либералов, собирающих компроматы на недобросовестных чиновников. Для этого они использовали внедренного в группу либералов агента, который подбрасывал Евгению компрометирующие материалы на прокурора.
— В «Гражданской альтернативе» есть агент спецслужб?
— Да, хотя прямых доказательств нет, но в записях на флешке Евгений намекает на это, хотя и не упоминая конкретного имени. Другие данные тоже косвенно свидетельствуют об этом… В какой-то момент ваш брат почувствовал подвох и начал догадываться, что кто-то дирижирует его расследованием. Догадался, кто заказчик, и стал заниматься им. Он далеко зашел в расследовании печинских дел, собранные им материалы очень ценны для расследования преступных деяний олигарха. Ему удалось разгадать хитрую комбинацию Печина по управлению капиталами в стране и за границей. Когда Евгений начал распутывать схемы их финансовых комбинаций и был близок к раскрытию секретного агента, он стал для них слишком опасен. Поэтому его и убили.
— Так, заказчик известен... А кто исполнитель?
Стрельцов замолчал. Только барабанил пальцами по лакированной поверхности стола.
— Он ведь вам известен?
— Да, убийцы нам известны. Лично у меня нет сомнений, но...
— Что вам мешает сказать? Вы же именно для этого и позвали меня?
— Да, я собирался вам об этом сказать, хотя и не имею права, расследование формально не закончилось... но сейчас подумал, что это может перевернуть весь ваш мир с ног на голову.
— Я не боюсь, говорите. Для меня правда о Женькиной смерти важнее.
— Ну что ж, я скажу, но при одном условии. Вы должны мне обещать, что не будете устраивать самосуд.
— Обещаю!
— Хорошо. Я вам верю. Виктор, покушение на вашего брата организовали люди Абдуллаева. Это установлено по видеозаписям на АЗС, что в пяти километрах от места убийства. Хаммер Ибрагима Галаева, человека очень близкого к Абдуллаеву, незадолго до убийства находился на территории автозаправки, будто чего-то выжидая, а потом в какой-то момент, а именно за пять минут до трагического инцидента, резко сорвался с места. Расспросили и автомонтера из абдуллаевского гаража. Он признался, что правое крыло сменили, а машину перекрасили. Таким образом, лично у меня нет сомнений. А вас я вызвал, потому что считаю, что вам следует это знать.
Мысли перемешались в голове Виктора. Первым появилось подозрение в коварстве Стрельцова, но он сразу же его отбросил. Потом ему показалось, что все эти аргументы не очень-то убедительны — мало ли что делали люди Абдуллаева на той автозаправке и куда потом сорвались... Но постепенно потребность в доказательствах и аргументах стала сама собой отпадать, слишком уж объективной была картина, описанная Стрельцовым.
— И вот что еще немаловажно: раскрыты и другие случаи, когда Абдуллаев обслуживал олигархов с подобными заказами.
Разум Виктора все еще искал зацепок.
— Что-то не сходится... Вскоре после того случая у меня состоялась первая встреча с Абдуллаевым. Он меня пригласил работать в его команде.
— Да, и мне это пока непонятно. Но других версий нет.
— Хотя еще первым своим партийным заданием он меня фактически отправлял на верную смерть... И все же потом приблизил еще больше...
— Может быть, так ему было легче вас контролировать, держать на коротком поводке? Не знаю, все прочие версии были отброшены как нелогичные... Но дело еще не окончено. Нам очень помогло бы одно вещественное доказательство, которого у нас пока нет. Это запись с хаммерского видеорегистратора. Обычно исполнители заказов их передают заказчикам при получении денег. Будем надеяться, удастся отыскать ее в тайниках Печина или у его людей.
— Что же мне делать? — произнес Виктор едва слышно, задавая вопрос скорее самому себе, нежели ожидая услышать ответ от Стрельцова, и сразу, опомнившись, добавил: — Нет, нет! Это я так... Надо осмыслить... я сразу не могу...
— Виктор! — Стрельцов подошел к нему и положил руку на плечо. — Я понимаю, вам сейчас будет трудно, в этой ситуации и дров можно наломать, не подумав. Я вас очень прошу — будьте осторожны. Не показывайте Абдуллаеву, что вам что-то известно. Он опасен. Мы пока не можем его арестовывать… к нему тянутся более сложные, запутанные нити. Он нам еще нужен на свободе. А вы будьте очень осторожны и, еще раз прошу, не предпринимайте ничего на горячую голову.