Глава 43. Суперагент Волина

Виктор вышел из мэрии и поплелся по Тверской весь потерянный, раздавленный сумбуром мыслей и переживаний. Сначала выволочка у Абдуллаева, а теперь эта встреча со Стрельцовым. Для одного дня многовато... И не только для этого дня. Это меняло все... Абсолютно все! Как теперь жить? Ему — холую и прислужнику убийцы брата?
Назойливое, досадно яркое солнце, неожиданно пробившееся сквозь декабрьские серые московские тучи, слепило глаза, злило и окончательно разбивало поток нестройных и противоречивых мыслей. Ему захотелось уйти от всего, что навалилось на него, спрятаться, отложить на потом… Но не получалось. Снова и снова лезли вопросы, заставляли искать ответа, опять выбирать позицию. Так Виктор доплелся до ближайшего кафе, выбрал столик подальше, сел лицом к стене, чтобы ничто не отвлекало, заказал кофе и попытался во всем разобраться.
Ну, во-первых, можно ли верить Стрельцову? Видеокамера, автозаправка, джип с абдуллаевскими номерами... Может, это блеф, какая-то игра, волинская атака на позиции «Монолитной России»? Ведь они могут... вон что сотворили с Думой, обыграли, как мальчиков. Однако из глубины души сам собой напирал ответ — нет, Стрельцов не врет, зачем ему. Можно, конечно, добиваться, чтобы они показали следственные материалы, и видео, и другие дела, но вероятно, все так и было, ведь Абдуллаев вполне способен...
А может быть, Абдуллаев ничего не знал, и кто-то из его людей сам соблазнился за деньги пойти на мокрое дело? И опять ответ явился сам собой — у Абдуллаева не повольничаешь, он всех за глотку держит, а его кавказцы вообще стелятся перед ним, как слуги перед падишахом. Скорее всего, знал и сам принял заказ Печина... Что же делать?! Что делать-то?
В памяти всплыли свои: мама, отец, дядя Ваня, дядя Петя, Иринка, тут же и Маша... — все они узнают, кто на самом деле устроил охоту на Женьку. Тот, кому Виктор служил верой и правдой, как последняя шавка, с чьих рук принимал подарки и назначения... Как смотреть им в глаза?
«Я его убью, гада! Пущу ему пулю в лоб! И будь что будет! Пусть сяду, но отомщу за брата! И пропади все пропадом! И эти заводы, и эта Дума! Все к чертовой матери! Стрельцов говорит, на нем и другие дела… За всех разом! И за Сызрань, за Гнездилова, за других ребят! За тех, кого за решетку бросили, — Виктор все еще помешивал в кофе сахар, так и не пригубив ни глотка. Висевшая перед ним картина рассказывала о море, о лодке, о красивом закате, умиротворяла, заставляя отбросить мысли о самосуде. — Так он слишком легко отделается. Надо, чтобы этот гадина осознал, что сделал, надо, чтобы он все потерял, остался бы с голой задницей… И деньги, и имущество, и власть. Чтобы на нарах до конца жизни, чтобы шестерки его тр***ли, чтобы окочурился там стариком, до последнего дня проклинающим свою жизнь, чтобы на стенах висели фотографии его жертв… И потом, ну убью я его, дадут мне, конечно, строгача за умышленку… А что будет с моими? Мать уже не выдержит! Ребята без отца… Иринка… И Стрельцов просил без самосуда. А я обещал... Явно он Волину еще нужен, этот Абдуллаев, как живец... чтобы рыбу покрупнее подсечь».
Решив окончательно, что на убийство он не пойдет, Виктор немного успокоился и наконец отпил кофе. Однако волнение улеглось ненадолго.
«Что же мне делать? Завтра он перед всеми назовет меня своим помощником, даст сотню тысяч долларов и перебросит еще три завода… тридцать серебрянников! За предательство брата! А вот фиг ему с маслом! Вообще не приду! Будет звонить — не буду отвечать! Или нет, приду и скажу, что он подлец, г***но и падаль, брошу ему в лицо и деньги его грязные, и документы… Не то, фигня какая-то! Напугал ежа голым задом! Да меня эти же его бараны и скрутят, да еще и отдубасят, чтобы перед ним выслужиться. А меня он точно в дурку сдаст, у него, небось, и там схвачено. Что же делать? — в поисках ответа Виктор повернул голову к окну. За окном ватага студентов тащила куда-то российские и белые флаги, какие-то транспаранты. — Либералы! Совсем распоясались! Опять тащатся на свои митинги! Волин все перевернул! И прет, как танк! А может быть, это и есть правильный путь? Может быть, прав Стрельцов, что старый мир проламывается под новым. И пришло мое время переходить к Волину? Автобус уехал! Сытина не будет! Да если и будет, что мне там делать? Вокруг него одни бандиты и их лакеи. И я туда же... Размечтался... власть, положение, богатство... олигарх-недоносок... владелец заводов, газет, пароходов... Для них я как был шавкой, так и останусь… И не власть это, а междусобойчик. И место мне не среди лакеев, а среди тех, кто этим лакеям и их господам бошки будет откручивать!.. Пойду к Волину! Признаюсь во всем, откажусь от заводов, от места в Думе... Начну все сначала, с нуля. Зато потом буду спокойно в глаза своим детям смотреть... Вот сейчас сразу и позвоню Стрельцову»
— Михаил Иванович? Извините... Но мне надо обязательно снова с вами увидеться. Для меня это очень важно. Много не отниму, от силы пятнадцать минут...
— Вас понял... У меня сейчас люди, но через полчаса обед. Подходите, отобедаем вместе.
Через полчаса Виктор был уже возле мэрии. Помощник Стрельцова встретил его и проводил в столовую, у мэра там имелось отдельное помещение. Ему только что принесли обед, — содержимое тарелок было еще не тронутым.
— Виктор, еще раз здравствуйте! Садитесь, возле вас меню, выберите себе, что душе угодно, вы ведь наверняка с утра ничего не ели.
— Спасибо! Мне особенно не хочется... Ну разве что компот, во рту пересохло. Пожалуйста, принесите стаканчик компота, — обратился он к официантке.
— Виктор Андреевич, я вас слушаю, но не взыщите, одновременно буду уплетать свой обед. Попробуем это делать параллельно, — сказал Стрельцов и стал помешивать сметану в тарелке с борщом.
— Конечно, конечно... Сейчас... Значит так... Может быть, вы знаете, я работаю у Абдуллаева...
Мэр уже был занят борщом и в ответ, не останавливаясь, кивнул, и пробурчал что-то, означающее, что ему, конечно, это известно.
— После того, что вы мне сегодня рассказали, я не могу и дня оставаться там. Я решил уйти из Думы, из команды Абдуллаева, из «Монолитной России», верну ему заводы, все верну... И хочу послужить новому делу, тому, что делает Волин...
На слове “заводы” мэр едва не поперхнулся.
— Как вы сказали — «заводы»? И много их у вас?
— Достаточно много — три, полученные в результате рейдерского захвата, который устроил Абдуллаев... И еще три он мне собирался вручить завтра...
— А что же такое будет завтра? У вас что, день рожденья?
— Нет. Я и еще несколько человек из его группы... мы, так сказать, отличились... Голосовали по волинскому закону так, как он сказал. Так вот, он у других, которые голосовали за закон, заводы отбирает и дает их нам. И мне аж три!
— А другим?
— Другим – по одному.
— А почему вам такая привилегия?
— Не знаю... Видимо, я чем-то ему понравился. Кроме заводов и денег, завтра он собирался объявить, что сделает меня своим помощником. Но я к нему больше не вернусь... Я пришел, чтобы просить вас о содействии... ну, чтобы Петр Алексеевич взял меня на службу, на любую. Я строитель, могу быть полезным в этом...
— Постойте, постойте, — прервал его Михаил Иванович. Он перестал есть и слушал Виктора, глядя на него задумчиво, с хитроватым прищуром глаз, явно что-то прикидывая в голове. — Это, конечно, хорошо, это правильно, но знаете что, побудьте, пожалуйста, здесь без меня, спокойно пейте ваш компот... Я ненадолго, мне нужно срочно позвонить и сразу вернусь, мы продолжим... Извините...
Через пять минут Стрельцов вернулся, сел на свое место, но есть не продолжил, как-то странно посмотрел на Виктора и спросил:
— Вы, Виктор Андреевич, уверены, что ваше решение не спонтанно, и вы твердо решили посвятить себя делу обновления страны? Это ведь дело непростое, считайте, что это сражение, и люди, которых вы до сих пор считали товарищами, могут стать вашими врагами. Если вы приняли это решение в сердцах, из желания мести, тогда, может быть, стоит не спешить, все спокойно обдумать, еще раз взвесить?
— Может быть, мое решение и спонтанно, но поймите, у меня нет выхода, я не могу там больше находиться, быть рядом с убийцей Женьки, изображать, что ничего не знаю, пользоваться подарками этого мерзавца. После нашего с вами разговора я очень серьезно все обдумал и взвесил. Я вспомнил и ваши слова о том, что старый мир проламывается под новым. А кроме того, я поклялся на могиле брата, что завершу начатое им... Думаю, он был бы счастлив, если бы знал, что я посвящу себя делу, о котором он мечтал.
— И что, нет никакого желания мстить?
— Есть, конечно. Но думаю, что самой большой местью для Абдуллаева будет как раз мой переход на сторону Волина. Я буду среди тех, кто воздаст Абдуллаеву по заслугам! Для него станет полным разгромом, когда он поймет, что его законы уже не действуют.
— Убедительно... убедительно.
Виктор почувствовал, что Стрельцов собирается еще что-то сказать, но опять тянет, пытаясь что-то выяснить.
— А вы действительно готовы на любое дело?.. Я, разумеется, не имею ввиду преступление или героизм во имя Родины. Просто мне хотелось бы знать, насколько твердо вы стоите на своем решении. Объясню почему. Пока меня здесь не было, я разговаривал с Петром Алексеевичем как раз по вашему вопросу. Я ему сказал, что вы хотите служить делу восстановления справедливости в стране, вот он и захотел узнать, насколько для вас это серьезно.
— Мое решение твердо. Я уже никогда не вернусь к Абдуллаеву и отказываюсь от всего, что приобрел за последнее время. А что, Петр Алексеевич имеет в виду какую-то конкретную работу для меня?
— Да. — Лицо Стрельцова стало особенно серьезным и даже озабоченным, как будто он не был уверен, что Виктор справится. — Это задание потребует от вас сверхусилий, потому что... потому что нам необходимо, чтобы вы сейчас ничего не меняли в своей жизни, чтобы завтра пришли на сбор вашей абдуллаевской группы и получили бы от Абдуллаева все, что он вам собирался подарить.
— Почему? — Виктор даже вскрикнул. Он мог ожидать чего угодно, но только не этого. После того, как он решил раз и навсегда порвать со старым, от него теперь требовали невероятного — находиться рядом с убийцей брата и демонстрировать ему свою любовь и почитание. — Зачем это вам?
— Объясню. Волин ведет сейчас тяжелую битву с теми, кто не согласен с его политикой, с его курсом. Ему как офицеру ФСБ предельно ясно, как ведутся тайные войны. Он вынужден просчитывать наперед ходы своих оппонентов. А таких немало. И среди них непременно найдется такой, кому вдруг может понадобиться Абдуллаев и его подручные. Если вы в этот момент окажетесь рядом с ним, тогда и у нас будет шанс узнать, кто готовится нанести нам удар в спину. Абдуллаев сам выбрал вас и не догадывается, что вы на самом деле его противник. В этом наше преимущество, и с вашей помощью мы сможем опередить злоумышленников на ход, а то и на два. Надеюсь, вы понимаете, насколько это важная и ответственная работа. Мы не можем ее поручить случайному человеку или человеку, не понимающему этой ответственности. Поэтому прошу вас, подумайте, вы действительно решили служить новому делу честно и самоотверженно? Разумеется, вы вправе отказаться... Вас никто не осудит, потому что это действительно нелегко быть каждый день с убийцей своего брата, не выдать себя и постоянно изображать из себя его верного помощника.
— Хм, выходит, Волин предлагает мне работу агента под прикрытием?
— Ну, считайте, что так... Я бы даже сказал — суперагента!
Брови Виктора слегка приподнялись, на лице застыла удивленная полуулыбка... Он был не из трусливых и любой из корешей по Черниговской дивизии, как говорится, зуб даст за это. Во всех переделках он был первым, не ждал подмоги и действовал на свой страх и риск. Но сейчас было другое. И это был вызов судьбы…
— Я согласен. Приму за честь. Можете на меня рассчитывать.
— Что ж, хорошо. Тогда завтра, как получишь от Абдуллаева новые подарки, ждем тебя здесь. От Волина придет человек, твой связной, с ним обо всем условитесь. Его имя и телефон сбросим тебе еще сегодня вечером. А компот-то допей. У нас тут вкусно готовят!