Три наших соседа

Сосед первый. Призрак.
Довелось мне, знаете, пожить и в общежитии маленечко. Вы только не подумайте, что на полную катушку, нет. Мне не так повезло, чтоб все, там, прелести жизни: пьянки или даже битьё морд, но все же.
Было это на пятом курсе института. Поселили нас с моим хорошим другом, Витьком, вместе, в одну, то есть, комнату. Надо заметить, что мы с этим другом Витьком в одной комнате уже два года как прожили – только в съемной квартирке. Да тут вот решили – что деньги мы платим немалые, а все равно от культурной жизни, так сказать, в стороне. Ведь вся активность социальная – она ж там, в общежитии институтском! И подали заявку. И, главное, вот мистика, ее не просто удовлетворили, а поселили нас-таки опять в одну комнату, хоть верьте, хоть нет!
Не то, что мы просились в разные, отнюдь, мы и просились в одну, но мест, так чтоб два, ни в одной комнате свободных не отыскалось. Записали меня на девятый этаж, а его, стало быть, на первый. И нас это вполне устраивало – чуть позже поймете, почему. А тут вдруг, еще даже до начала занятий, кто-то из моего товарища возможных соседей ушел в съемную квартиру к родной сестре, и место, как раз для меня, освободилось. Вот же как! Так что, жили мы опять с моим другом, и все было очень хорошо, даже немножко получше. Ведь третий наш вероятный сосед оказался самым настоящим призраком! Но вы не спешите бояться, он призрак был в хорошем смысле, а вообще, вполне себе живой, наверное. Точно я не знаю, потому мы его никогда и не видели. Витёк – так вообще, а я лицезрел только расплывчатый силуэт у его кровати – зрение у меня плохонькое, близорукость.
Как-то еще в первых числах сентября, рано утром совсем, я был один в комнате и еще спал, разбудил меня крадущийся шаг и тихий чей-то голос. Я высунулся из-под одеяла – глянуть, что там, да как. Со мной кто-то поздоровался. Ну, а так как я без очков был, то и толком не разглядел, кто да что. Я буркнул «Привет» в обратную и дальше спать. А как проснулся окончательно, чья-то куртка висела на вешалке, и стоял чемодан. Вот так и познакомились. Короче, эта куртка и чемодан оставались без какого-либо движения хотя бы и на миллиметр очень долгое время. Месяц или даже еще больше.
Мы с Витьком жили вольно. Никаких чужих. Ходили знакомиться с девчатами по этажам. Даже правило себе придумали – всегда в разные комнаты. Стучали, спрашивали какую-нибудь ерунду, вроде соли или спичек, и оставались потом до поздней ночи. А в следующий раз шли в другое место. Нагоняли себе, так сказать, таинственности. Только правило свое, про «ни-ни два раза в одно и то же место» нарушили уже очень скоро, потому как в 309 комнате уж дюже общительные девушки жили и милые. Вечером вопрос звучал уже обычно так: «Пойдем в новое место или в 309-ю?»
И разговаривали мы после променадов свои разговоры до полночи, про спорт, да про девчат, и вещи разбрасывали, как нам хотелось, и со стола убирали, когда уже некуда втиснуть тарелку. Да, очень нам было вольготно в общежитии. Только одно нас тяготило – это наш призрак-сосед. Должен же он когда-нибудь объявиться! И тогда небо померкнет, и воля наша сильно уменьшится. Ибо будет среди нас чужак, и разговоры наши разбавит своей фигней, которая нам до лампочки, и со стола надо будет убирать почаще, потому что там ведь будет и третья тарелка. Да и наше барахло с его кровати придется разобрать! Да, страшное будет время! Но проходил еще один день, похожий на прошлый. Потом еще один. И даже вся неделя. А соседа по-прежнему не было ни видно, ни даже слышно. Мы возвращались с занятий и продолжали захламлять обеденный стол грязной посудой, а после убегали на тренировку. Возвращались усталые и счастливые, и шли в гости. А за полночь вернувшись, еще час или больше мечтали общие мечты. О чемпионатах, больших победах и о большой любви.
Вот этому всему великолепию жизни по-прежнему продолжал не мешать наш третий сосед-призрак, какой разместился с нами разве что своей этой курточкой, как будто кем-то оставленной на лавочке в парке и повешенной тут, потому что не повернулась выбросить рука. Да этим своим чемоданом, прислоненным к кровати. Мы так и не поменяли ему положение, задвинув, например, под кровать. И еще этот наш нежеланный сосед поселился в наших головах навязчивой мыслью, что он однажды все же объявится, и гармония будет утрачена. И он-таки это сделал.
Это произошло, как и первый раз, рано утром, я еще спал. Опять меня разбудил чей-то крадущийся шаг. Я высунул только нос из-под пледа, потому что уже был октябрь, и ночи холодные, а еще не топили. Нечеткий образ (я же сплю без очков) копошился у кровати соседа. Завидев меня, поздоровался, я махнул рукой в ответ, и тут же провалился снова в сон. Когда через часок проснулся на занятие – не было там больше того чемоданчика, и место на вешалке, где сиротливо висела еще вчера та курточка, пустовало…

Сосед второй. Спортсмен.
Да, сосед-призрак хоть и волновал порой невидимой угрозой, но с его выбытием из общежития по неизвестным нам причинам (мы где-то слышали, что просто передумал) возникала реальная угроза подселения к нам какого-нибудь хлыща. Жуткое было время ожидания, потому что и не знали, какого к нам могут вписать прощелыгу, и холодела кровь, что могут и самого неприятного.
В общем, сидим, обедаем с Витькой, является он. Рослый, без зуба в верхнем ряду, басит нам приветствие. Мы переглянулись – вот и кончилось наше уединение. Теперь вот придется как-то к пришлому привыкать. Диалоги строить. Общаться. С третьей кровати вещи свои убрать. Да, столько трудностей с появлением незнакомца. «Не дай Бог, он вдобавок еще какой-нибудь зануда и любитель рассказывать дурацкие байки!» - мелькает в голове мысль.
- Я вот, Серега, - представляется чужанин. Мы называем наши имена. Он показывает из пакета бутылочку до серединки. – Сегодня вечерком по чуть-чуть, за знакомство. Ну как?
- Нет, не получится, - возражаем мы, - в другой раз, - мол, - на тренировку нам.
- Так я тоже спортсмен! – Ликует он. – Считай, что не пью!
Ушли мы на тренировку, слегка расстроенные. Он нам, честно сказать, не понравился. Но его ж прямо так ведь не выселишь! Все ж не наше это все – государственное. А значит, и решать не нам. Неужели он с нами до самых выпускных наших экзаменов? Наше лучшее в жизни время у нас будет красть? Ох, не дело это, ох не дело!
На тренировке про Серегу удалось-таки ненадолго позабыть. Вернулись домой, его и тут нет. Можно еще сколько-то времени не вспоминать, слава Богу! Мы, конечно, обрадовались, да не так чтобы, потому что совсем вечерело, и каждая минута без этого Сереги увеличивала вероятность появления оного в следующую. Вот и она, эта следующая минута, пришла. Вернулся наш спортсмен откуда-то в сильном подпитии, да полез в душ прямо с порога и в кедах. А в душе только холодная вода и была! Заорал оттуда Серега истошным ором (никак, от удивления), а после повязал полотенце вокруг середины тела и вернулся к нам. Сидит в мокрых кедах и пытается диалог поддерживать!
На ор его прискакала вахтерша: «Что, - дескать, - у вас тут происходит?» Ну, она поглядела, что это не мы его бьем до смерти, да сразу ускакала обратно. А наш Серега, видать, почуяв, что с нами не поговоришь, а эмоция пёрла – потащился за теть Ниной туда, в фойе. В мокрых кедах и одном полотенце вокруг... В общем, спалился, как только мог в свой первый день наш «считай, не пьющий» соседушка!
Его, конечно, из фойе быстро спровадили назад, в комнату. Тут он как-то смекнул, что мокрые кеды и хлюпают, и вообще, как-то не комильфо. Стащил их, не развязывая шнурков, с ног, и затеялся электроплитку Витькину включать, не спрашивая дозволения хозяина. Мне с моего угла это было не видно, а мой друг на его замысел спрашивает:
- Ты что собираешься делать?
- Так это, кеды вот… Мокрые… Посушить хотел…
В общем, кеды сохли где-то потом за окном в естественном темпе, а наш новый знакомец, получив от нас четкое предупреждение, замолчал. Только вот сон к нему, заразе, никак не шел - он до полночи циркулировал (правда, сменив полотенце на штаны) от нашей комнаты до фойе и обратно…
Хоть идиллия наша и подошла будто к концу, этот случай опять дал нам надежду на вольготную жизнь, потому что был шанс, что этого Серегу вскоре выгонят, и опять заживем.
На первый же раз он отделался предупреждением. Уж не китайским ли?
Прошло дня три. Спортсмен-сосед где-то пропадал вечерами, приходил, однако, трезвый, и почти никак не мешал. Неужто исправился?
Преимущество жизни на первом этаже заключалось, собственно, в том, что только нам одним были не писаны распорядки до 24-00 быть в общежитии. Мы могли приходить во сколько угодно. Так что, в отличие от остальных, кроме девяти этажей общежития для променадов нам был доступен еще и город, где мы могли пропадать, сколько душа пожелает, и преспокойно во время, не дозволенное другим, проникнуть в свою комнату. Для всех прочих наших первоэтажных соседей это регулировалось решетками на окнах, которые для всех и каждого обитателей нижнего этажа были неотъемлемой частью интерьера. Только не для нас. Мы их сразу сняли под предлогом помыть окошки, а потом «забыли» поставить обратно. Начальство, скорее всего, было в курсе этого. Но так как мы были ребята мирные, к тому же тем самым начальством уважаемые, никто нам и слова не говорил, что мы в два или три часа ночи друг друга подсаживаем в окошко. За эту привилегию была, правда, договоренность с комендантом, что, если кто хулиганить будет в фойе или на этажах, мы, как физически крепкие, окажем помощь в усмирении нарушителя. Говоря иными словами - дадим хулигану по морде. А мы, хоть ребята и дружелюбные, очень ждали, когда такой момент наступит. Дюже хотелось нам какого-нибудь славного подвига (ну, то есть, чтоб не просто так в морду ткнуть, а чтоб все девушки были в курсе).
Так вот: окно-дверь – было нашей и привилегией, и авансом за возможный ратный подвиг, да еще и даром богов за все наши в жизни старания (мы ж не просились на первый этаж, а оно вот так вышло – велением с самого верху).
Приезжаю я в понедельник в общежитие, а комендант с вахтершей уже встречают, испуганно тараторя не пойми что. Что-то про окна. В общем, просили срочно установить решетки. А то будет плохо всем.
Как вы, наверное, догадались, то всё Сережа! Который ладно б еще напился в пятницу, когда мы разъехались, так припер к нам в комнату какого-то своего товарища-забулдыгу, а тот спал, не много, не мало, на кровати Витька. Об этом, может быть даже, никто б не узнал, если бы эти два кореша не были такими темными дураками – они не закрыли окно. А то уже конец октября был, и ночь выдалась дюже зябкая. Сквозило аж до вахтерши! Та, дрожа, то ли от страха, то ли от холодрыги, утром с понятыми вошла в нашу комнату, а там точь-в-точь, как в иронии судьбы, только по-другому! Окно нараспах, Сережа лыка не вяжет, и никому неизвестный, окромя Сережи, типчик разлегся тут, как не в гостях.
История мигом дошла до проректора. Который по совместительству оказался дядей нашего «друга»! И, вместо отчисления своего племянника, по неизвестной нам причине, оставил оного, лишь предупредив в очередной раз. Должно, опять, на китайский лад.
- Думаю, правым делом было бы нам нашего соседа поколотить, - рассуждали мы с Витькой вечером, вставляя решетку. – Человек ведь украл, что наше по праву – ключ от городских врат! И бесславный его прихвостень спал, видишь ли, на твоем ложе, без твоего на то дозволения!
- Но с другой стороны, выясняется, дядя. Вместо ратного подвига, ославимся, брат.
Говорили мы, конечно, не этими самыми словами, но суть одна.
А пока мы это самое, дискутировали, Сережа увидал нас в окне, конечно, пьяный в лоскут, и с полным печенюг ртом и светящимися к нам невероятным теплом глазами, просит его простить. Как блудный сын отцов.
Не пил он долгое время потом – такая воля у человека была. Во-вторник – ни грамма, в среду, а в четверг – с новостями. Витек после занятий домой уехал, видать, были дела, а мы с Серегой одни остались. Говорит мне Серега, повесив голову, что кончилась-де его волюшка, потому что в селе его девица есть, какая, значит, заявила на всю их округу, что от него, Сереги-горемычного, ждет она малыша. И был уже и его отец тут, и даже дядя-проректор в курсе сей ситуации. Долг призывает его жениться, и он, конечно, свой долг исполнит, ибо по-другому нельзя. Но горюет, что мимо него пролетит изобильная жизнь, и не сыскать ему своего предназначения. Да и он, можно сказать, и не жил еще вовсе, ни принцессу не спас, ни дракона не обезглавил.
Как-то так, только в выражениях, более ему подходящих.
Еще была вещь, которая терзала беднягу – не было в нем уверенности, что малыш-то его, потому что девица та была до любви охочая, и в компаниях разных в то время частила бывать.
Я ушел тренироваться, рассуждая всякое, в том числе и о нем тоже. Думал я примерно вот что: если он мне весь вечер такую околесину нести будет, то это же хуже каторги!
 Вернулся я домой, настроенный поскорей от него отвязаться и спрятаться от его велеречивых излияний куда-нибудь в 309-ю, у добрых моих подруг.
Серега сидел пьян-пьянёхонек на своей кровати, и, завидев меня, дико обрадовался.
- Я – отец! – с придыханием исторгал он за разом раз! – Представляешь, как же я счастлив!
Он показал мне непочатую бутылку, прикупленную им ко случаю, и предложил отпраздновать это событие в гостях у его знакомок, что жили на 9м этаже. В общем, сманился я, каюсь, новыми знакомствами.
- Только, знаешь что? – придержал меня за плечо уже перед их дверью наш «вскоре-отец». – Ты не говори девчатам, что я-де женюсь скоро.
Пробыл я там не долго. Я точно не помню, понравились ли мне девушки, но, кажется, нет, ведь очень хотелось есть, а нам почему-то не предлагали. Так что я чувствовал себя там неуютно, урча животом. Мой сосед расточал речи о том, что он будет отцом, и это здорово, и он счастливый человек, в общем-то, и жизнь обрела осмысленность. И подливал себе одну за одной, не закусывая. Нечем же было. Я же, уличив паузу, сказал слова вежливости,  и ушел в 309-ю – поболтать и покушать.
Утром, проснувшись, я обнаружил кровать соседа пустой. Сделав наиболее вероятное предположение и слегка позавидовав этой его стороне жизни, отправился на лекции. А вечером меня ждал самый прекрасный сюрприз на свете – Серега собирал-таки вещи! Отчислили!
Вечером накануне, когда я ушел, он здорово нагрузился эмоциями, и все не хотел прекращать праздника, в то время, как его сокурсницы его настроения почему-то не разделили, а хотели лечь спать. В общем, уж не знаю какими уловками, они смогли его выпроводить из комнаты и запереть дверь. А Серега, видать, уже за дверью смекнул, что празднику конец и, так как спортсмен был и с силой воли и упорством, то проявил эти свои лучшие качества – выломал девушкам дверь.
Даже проректор с его возможностями забоялся такого родства в своем вузе. Вызвонил отцу – своему брату, и сказал-де, все, брат забирайте документы. Чем, как говорится, мог. Тем более, что они были даже и не родные братья, а двоюродные!
Ну и напоследок этой истории хочу сказать свою благодарность девчатам тем. Если бы они тогда не пожадничали с едой, такого с их дверью бы ни за что не случилось. Потому что и Серега бы так не набрался, и я бы, возможно, не ушел до поры. Пришлось бы терпеть мне и Витьку такое соседство еще сколько-то времени – до следующего косяка. Хорошо, что девчата жадные оказались!

Сосед третий. Наглючий Боб.
Парнишку звали Володя, но, так как я в то время дюже все иностранное почитал, то и имя ему на американский манер переиначил. Стали мы звать его Боб. А он и не против.
Подселили его нам, помнится, как раз снег первый шел. В ноябре.
Боб был, что таить, дрищ. Спортом даже по телевизору не занимался. Но, хоть и хил был, как воробей, и учился только на первом курсе, дюже, гад, наглючий был. Позволял, то есть, себе, такие вещи, что не мог не бесить. А именно, этот Боб, так же, как и мы, со стола за собой убирать не удосуживался. И что же выходило? А выходило вот такое последствие. Мы, допустим, оттрапезничаем вдосталь, и, не теряя времени на уборку, вздремнем. А потом уж на тренировку. А он, значит, вовсе безо всякой причины объедки свои и немытую посуду на столе оставляет. Нежит свое тельце, сном послеобеденным пробавляется.
 Так до его появления этот вопрос ведь решение имел: мы приходили вечером, и убирали со стола, никуда уж не торопясь. Ну, не сегодня, так завтра, если не завонялось. А тут мало, что приходилось нам есть с его объедками под локтями, так еще и начинало все плесневеть и источать неприятные запахи.
- Боб, - говорю я ему, - ты за собой убирать со стола будешь сам или по принуждению?
- А вы почему не убираете? – вопросом на вопрос отвечает наглючий Боб.
- Мы, - отвечаю я ему, - за собой бы убрали. Но ты ж своим мусором объединил твое и наше. И утвердил совершенно новую, стало быть, проблему, которую надо как-то решить. Тебе придется теперь убирать все, потому что оно теперь общее.
- А почему вы не уберете? – продолжал наглеть наглючий Боб.
- Потому что! – Еле удерживаясь, говорю. - Не мы в твой мусор свой подложили, а ты принял такое решение. Но раз ты не понимаешь своей вины, то я тебе объясню и с позиции демократии. Большинство, так сказать, постановило!
Но Боб этот до того наглючий был, что даже на демократию наплевал, и пришлось нам-таки назавтра убирать и свой, и его мусор, потому что Боб больше в комнату не явился, а запашило, дай Боже, уже.
Так мы его и не дождались для исправительных мер за нарушение демократического закона: как-то в один миг ухитрился перепроситься в другую комнату. К сестре в двушку. До чего не хотел убираться, хамлец!
Мы его, конечно, после встречали. Но зла не держали. Бог с ним, с Бобом. Зато опять одни и аж до самого выпуска! К тому же за наш добрый нрав нам небеса опять даровали ключи от врат в город. Вышла директива окна покрасить – ради чего пришлось решетки снимать. Ну а обратно поставить забыли! Прекрасное время!