Оккупация и нац. вопрос. Между мировых войн. ч. 11

Оккупация и национальный  вопрос. Евреи и не только в межвоенное время. ч.11

(Продолжение. Предыдущая часть:http://proza.ru/2021/04/11/649)

Надо бы сказать еще несколько слов о положении евреев и состоянии антисемитизма на Украине в годы Гражданской войны.
Как ни странно это может ныне прозвучать, но одним из самых убежденных и непреклонных борцов с антисемитизмом в то время на Украине был «батько» Махно!

По словам самого Махно, он считал антисемитизм «заразой», которая проявлялась у массы крестьян. Он видел большую опасность в проявлениях антисемитизма и активно боролся с ним.
А обстановка с «еврейским вопросом» тогда в районах Гуляй-Поля, Александровска, Бердянска, Мариуполя была ОЧЕНЬ непростой…

Весной 1918 года, во время германской оккупации Украины, тамошние богатые еврейские «предприниматели», заняли активную «пронемецкую» позицию, формировали «еврейскую роту», которая действовала в интересах оккупантов и правительства «гетьмана» Скоропадского.

Разумеется, среди местных русских и украинских крестьян, против которых действовала еврейская рота, это вызвало всплеск антисемитских эмоций и готовность «рассчитаться» с богатыми (и не только) евреями.



Вот что гуляйпольские крестьяне, летом 1918 года, написали об этом «батьке» Махно:

«Вы, Нестор Иванович, вероятно, еще не знаете ничего о том, при каких обстоятельствах, кем и под чьим руководством во время Вашего отсутствия 14-15-16 апреля были произведены аресты почти всех членов революционного комитета, Совета крестьянских и рабочих депутатов, а также отозвание с фронта анархического отряда и разоружение его. Вся эта гнусность производилась центральной еврейской ротой под руководством ее командира Тарановского и членов полевого штаба И. Волка, А. Волоха, О. Соловья и В. Шаровского.
Еврейская молодежь этой травлей увлекалась.
Еврейская буржуазия приветствовала эту молодежь и всячески ублажала немецких агентов Волка, Соловья, Шаровского и агронома Дмитренко (который, кстати сказать, разъезжал с кавалерийским отрядом по всему району и вылавливал анархистов и большевиков с целью выдать их немецким палачам для казни)…

Тарановский клянется, что если бы он не отпускал взводов из своей роты для производства арестов членов революционного комитета и Совета, то его убили бы Волк, Волох и компания.
Он утверждает, что вышеупомянутые лица действовали по приказу немецкого командования». (Махно Н.И. Воспоминания. — Париж: 1936.)


Махно в своей книге рассказывает:
«Далее крестьяне спрашивали меня: «Как посоветуете нам, Нестор Иванович? Мы хотим убить всех этих негодяев…
Ваши Павло, Лука, Грыцько и Яков».

Я им на их письмо по существу не отвечал, а лишь предупредил их, чтобы они пока что никого из изменников и провокаторов не трогали; и в особенности чтобы они не трогали никого из евреев и не возбуждали против них никого из населения, так как это может создать почву для зарождения антисемитизма…

На этот мой запрос я скоро получил ответ от многих крестьян. Он сводился в общем к тому, что шпионов и провокаторов много, но они оперируют главным образом в центре Гуляйполя…

«Но, — писали мне крестьяне, — больше всего шпионов и провокаторов у нас в Гуляйполе развелось среди богатых евреев. Об этом вы, товарищ Нестор Иванович, подробно узнаете, когда прибудете к нам. Мы много кое-чего вам расскажем и покажем».



Мне лично тяжело было перечитывать все эти записки по одном уже тому, что в них чувствовался антисемитский дух. А я воспитал в себе глубокую ненависть к антисемитизму еще со времен 1905-1906 годов.

Но то, что гуляйпольские крестьяне до 1918 года были чужды антисемитского духа (об этом ярко свидетельствует хотя бы тот факт, что, когда в 1905 году громилы из «Союза истинно русских людей» под руководством Щекатихина и Минаева громили в городе Александровске евреев и присылали своих гонцов в Гуляйполе для организации еврейского погрома, гуляйпольские крестьяне на ряде своих общественных сходов категорически высказались против погромщиков и их гнусных погромческих дел в Александровске), заставило меня отнестись к этим записочкам менее сурово, чем они этого заслуживали.

Я хочу сказать, что, вместо того чтобы порвать с ними переписку и, покинув село Рождественку, не отзываться на их зов, я написал им письмо (одно на всех), в котором постарался, как мог, разбить их неосновательную мысль о евреях.

И сделал я это тогда, когда уже знал, что еврейская рота под влиянием агентов Украинской Центральной рады и немецкого командования первая арестовала всех анархистов, всех членов революционного комитета, большую часть членов Совета крестьянских и рабочих депутатов в Гуляйполе (в апреле 1918 года).
Арестовала с целью выдать всех этих крестьян и рабочих революционеров немецкому командованию на суд.
Я знал, что еврейская буржуазия радовалась поведению этой роты.

Но я считал долгом революционера доказать крестьянам, что не одни только евреи так гнусно действовали в то время по отношению к революции и к революционерам; что среди не евреев было также много негодяев, подобных тем негодяям-евреям, на которых крестьяне указывали мне в своих записках, и что в этом столь серьезном и сложном вопросе мы разберемся, когда я буду среди них.
 
Теперь же, просил я крестьян и рабочих в своем письме, этот вопрос надо отложить в сторону, чтобы если и нельзя его совсем забыть, то, во всяком случае, возвратиться к нему тогда, когда мы, освободившись от гнета гетмано-немецкой власти, сможем свободно, в порядке общественных сходов разобраться в том, почему именно еврейская рота и еврейская буржуазия так гнусно действовали против революции в пользу Центральной рады и немецкого командования.

Я убеждал крестьян и рабочих в том, что еврейские труженики — даже те из них, которые состояли в этой роте бойцами и были прямыми участниками в контрреволюционном деле, — сами осудят этот позорный акт.
Буржуазия же, причастная к провокационным делам в Гуляйполе, свое получит независимо от того, к какой национальности она принадлежит».


Как видим, в своем ответе «батько» убеждает своих сторонников видеть не национальную, а КЛАССОВУЮ подоплеку всей этой кровавой борьбы и приводит им пример зверского убийства украинскими националистами-шовинистами «революционера-анархиста из бедной еврейской среды Горелика»:

«В эти же дни по провокации социалистов-шовинистов, действовавших под предводительством агронома Дмитренко, поймали молодого славного революционера-анархиста из бедной еврейской среды Горелика и зверски мучили его. Ударяли его по яичкам, плевали ему в глаза, заставляли раскрывать рот и плевали в рот.
При этом ругали его за то, что он — неподкупный еврей. И в конце концов убили этого славного юношу-революционера."


«Батько» делает вывод:

«И должен отметить, что письмо мое оправдало мои надежды. Крестьяне и рабочие согласились целиком с моими доводами касательно их нападок на евреев и теперь просили лишь моих указаний…»

Интересно, что некоторые еврейские «анархисты-активисты» тогда решили, что будущее за «нэзалэжной Украиной», под германским протекторатом и начали пытаться «набирать очки» у местных нациков и их немецких покровителей:

«В Гуляйполе, под руководством «анархиста» Левы Шнейдера, владевшего помимо еврейского языка и украинским, было разгромлено бюро анархистов.
На украинском языке он обратился к шовинистическим бандам:
— Брати, я з вами вмру за неньку Украину!
С такими словами вскочил этот «анархист» в бюро анархистов, начал хватать и рвать черные знамена, срывать со стен портреты Кропоткина, Бакунина, Александра Семенюты, разбивать их и топтать. Даже шовинисты-украинцы не делали того, что делал он, этот новоиспеченный украинский патриот, говорили мне очевидцы».


Согласитесь, что это поведение Левы Шнейдера очень напоминает риторику и политику некоторых нынешних «жидобандеровцев» (это их самоназвание) на Украине?!


Махно продолжает свой рассказ:
«Такой поступок еврея-«анархиста» еще более развязал руки еврейской молодежи из роты. Буржуазия, зная, что делать в такие минуты, указывала молодежи на пример «анархиста».
И еврейская молодежь под руководством все тех же агентов Центральной рады и немецкого командования усердствовала.

— А где же теперь этот Лева Шнейдер? — спрашивал я крестьян.

— Он убежал из Гуляйполя, когда немцы и австрийцы окончательно осели здесь. Говорят, он «работает» подпольно где-то в Харкове вместе с большевиками и анархистами, — отвечали мне крестьяне и с особой настойчивостью требовали моего мнения об этом гнусном поведении «анархиста» еврея Льва Шнейдера.

Что я мог им ответить? Я, конечно, старался доказывать им, что еврей здесь ни при чем; что не евреев, игравших гнусную роль в перевороте, было несравненно больше.
Я пересчитал ими же указанные мне имена этого большинства.
Но убедить их не мог.
Они, крестьяне, предложили мне пойти вечером в центр Гуляйполя и убедиться в том, кто по улицам и площадям веселится, кроме евреев, «участвовавших раньше вместе с нами в походе против контрреволюции, а теперь вместе с контрреволюцией веселящихся на трупе революции». Чувствовалась великая злоба у крестьян против евреев — злоба, которой Гуляйполе еще не переживало.


Я тревожился. Предо мною ясно вставал грозный призрак нарождающегося антисемитизма. Я собирался с силами, чтобы преодолеть эту заразу в массе крестьян — заразу, привитую преступлением одних и глупостью других, самих же евреев. Я согласился переодеться в женское платье и пойти в центр Гуляйполя.

— Да, да. Вы, Нестор Иванович, пойдите туда. Вы увидите, что там свободно гуляют и веселятся только те, кто выслужился перед властью немцев и Центральной рады своими позорными действиями против революции, — говорили мне крестьяне.


В один из вечеров я с рядом крестьян и крестьянок побывал в центре Гуляйполя и действительно видел свободно гуляющими только тех, кто жил в центре. (Среди них было много евреев.)
Приходящих же из окраин патрули разгоняли, записывали, нередко арестовывали, избивали прикладами и указывали им дорогу к дому…

Крестьяне рассказали мне подробно о вступлении немецко-австрийских и гетманских отрядов в Гуляйполе; о том, как их встречала буржуазия; наконец, о том, как вели себя и чем занялись эти поистине дикие контрреволюционные банды в Гуляйполе.

Так объезжали эти глупые изверги культурной Европы дворы всех крестьян, сыновья которых были активными революционерами и ушли в подполье, и жгли их дворы, грабя и насилуя…

Еще более потрясающей была сцена расстрела Моисея Калениченко.

Всего через день-два после убийства Емельяна Махно власти узнали, что Моисей Калениченко находится в Гуляйполе.
Калениченко был анархист, из крестьянской семьи.
Один из лучших мастеров-механиков в Гуляйполе. Один из честнейших и мирнейших людей в районе. При организации гуляйпольскою группою анархо-коммунистов отрядов против экспедиционного нашествия, он по постановлению группы принял энергичное участие в этой работе. Во время одной поездки он упал с лошади и сломал себе ногу. Это обстоятельство принудило его остаться в Гуляйполе, в постели, в доме своих братьев.

Теперь по доносу все тех же «социалистов» власти его нашли. Но, зная о возмущении населения за дикий расстрел Емельяна Махно, они решили теперь для вида запросить мнения о Калениченко у общества. Был поставлен вопрос:

— Хто такий Калениченко: злодiй чи добрий чоловiк?

Оставшееся неарестованным трудовое население ответило, что оно за Моисея Калениченко ручается как за хорошего гражданина села Гуляйполя.
Но командование с этим ответом не считалось. Оно заслушало мнение о М. Калениченко собственников-землевладельцев Резника, Цапко, Гусененко, купцов Митровниковых, хозяина мыловаренного завода Ливинского, которые доносили: Моисей Калениченко -"злодiй», он был членом Гуляйпольского революционного комитета и помощником Нестора Махно в организации черни.


Немецко-австрийское командование на Украине в это время устанавливало закон о том, что Украина есть немецкий «тыл», и подумывало просто превратить ее в неотъемлемую часть своего отечества.
Оно нашло, конечно, лучшим признать вместе с землевладельцами, помещиками и купцами товарища Калениченко «злодеем». Оно распорядилось расстрелять его. Товарищ Калениченко был убит…»

Они настаивали, однако, на том, чтобы до открытого вооруженного выступления в Гуляйполе уничтожить руководителей весеннего контрреволюционного переворота: Ивана Волка, Аполлона Волоха (оба офицеры), Осипа Соловья (рабочий-механик), Дмитренко (агроном; по убеждениям украинский эсер), Василия Шаровского (украинский социалист-революционер), командира еврейской роты Тарановского (приказчик лавчонки, прапорщик военного времени), взводного командира этой же роты Леймонского (приказчика по профессии, по убеждениям — куда ветер дует), а также и ряд шпионов, во главе которых стояли: старый испытанный шпион Сопляк, И. Закарлюк и Прокофий Коростелев.

С этим мнением товарищей я согласился, но предложил не трогать командира роты Тарановского и начальника артиллерии В. Шаровского.

Против убийства Тарановского я стоял потому, что он не руководил арестами членов Совета крестьянских и рабочих депутатов и революционного комитета…


Взводный командир Леймонский усердствовал при аресте революционеров, а в то время, когда о нем шла речь, служил шпионом в немецком штабе. Против убийства его, как и Сопляка, Ивана Закарлюки, Прокофия Коростелева, Ивана Волкова, Аполлона Волоха, Дмитренко, Тихона Быка (председатель делегации от заговорщиков к немецкому командованию) и многих других, я не возражал. Как и все мои товарищи по группе, я считал этих людей преступниками, достойными смерти именно от руки нашей организации.

Но в то же время я несколько опасался такого похода против изменников и провокаторов в революции.
Опасался я того, чтобы этот поход не превратился в поход и против еврейской буржуазии.
Разумеется, эта буржуазия радовалась действиям еврейской роты не одна, а вместе с русской и украинской буржуазией, явно поддерживая, угощая и всячески восхваляя главных воротил штаба заговорщиков.

Но еврейская буржуазия осталась в глазах гуляйпольского населения более заметной, чем не еврейская. Поход против нее мог отразиться в тот момент на евреях вообще, приняв массовый характер.

Вот почему я, повторяю, боялся того, чтобы до нашего открытого выступления против немецко-гетманского произвола заняться террористическими актами против провокаторов…

В городских группах было много анархистов-евреев. Для села, для нееврейского населения деревни в этот момент бунта и революции они были как пропагандисты непригодны.
После прихода на Украину немецко-австрийских экспедиционных войск, мещанско-купеческое еврейство дало здесь слишком много, в наших районах по крайней мере, шпионов, предателей и провокаторов штаба этих войск.
 
Благодаря этим отдельным негодяям село, видевшее их гнусную роль, относилось с недоверием к евреям вообще. В этой области село нуждалось в серьезной ломке его мнения о евреях вообще.
И ломку эту можно было бы сделать скоро и успешно лишь при помощи еврейских же революционеров-анархистов, которые не относились бы к широким трудовым массам авантюристически. А таких товарищей евреев я не знал.

Конечно, еврейские революционеры-анархисты неповинны в том, что анархические объединения себя организационно кастрировали для работы среди широких масс…

Еврейские товарищи в таком положении дел не виноваты.
А поэтому от них нельзя было и требовать больше того, что некоторые из них революции дали.
Еврейские товарищи не могли быть в то время ни худшей, ни лучшей средой в рядах революции. Как и подавляющее большинство анархистов вообще, они не понимали ни выгодного для анархических действий исторического момента, ни тем более положительных анархических задач этого момента.

Все это было на руку тем темным силам, которые считали анархизм, большевизм и левое народничество вредным явлением на теле революции и действовали против этих движений в целях уничтожения революции и подмены ее лучших идеалов идеалами черносотенно-хулиганско-погромческой вакханалии под знаменами временно «одемократившихся» белых генералов и республиканцев типа петлюровщины».
(Махно Н.И. Воспоминания. — Париж: 1936.)


Подчеркнем, что «Повстанческая Армия» Нестора Ивановича Махно включала в себя немало евреев.
Причем «батько» Махно совершенно не пугался возможных недовольств и бунтов, связанных с еврейским вопросом, и в случае чего мог и  «успокоить» бунтовщиков расстрелом.
Интернационализм ему привили еще на царской каторге, да и сам анархизм предполагал отрицание различий между людьми, как по религиозному, так и по национальному признаку.
Анархическая идеология признавала лишь свободных трудящихся, которые должны бороться со всеми, кто против них.

Среди сторонников Махно был некий доктор Абрам Лось, благодаря которому был открыт лазарет, а махновской артиллерией командовал Абрам Шнейдер. Махновскую разведку и контрразведку возглавлял известный Лёва Задов (Зиньковский). За культпросвет у Махно отвечала Елена Келлер, а среди членов культпросветотдела армии были Иосиф Эмигрант (Готман), Яков Алый (Суходольский) и др.
Их задача заключалась в формировании у бойцов махновской армии идейного духа.

Коган был помощником председателя высшего органа движения - Районного Гуляй-Польского Военно-Революционного Совета. Рабочий, затем земледелец. Был схвачен в лазарете в городе Умань деникинцами и убит.



Махновщина была, поистине, движением интернациональным. В отрядах «батьки» воевали: украинцы (большинство), русские, греки, евреи, кавказцы и другие.
Как только возникло махновское движение на юге Украины, к нему примкнули многие евреи – анархисты.
Большинство из этих людей, в свое время, принимали участие в революционном движении, сидели в тюрьмах, отбывали каторгу, жили в эмиграции. В повстанческой армии «батьки» Махно они играли значительную роль.
Был у Махно и оркестр, который в шутку называли «Назло всем врагам" – идиш», состоявший исключительно из музыкантов - евреев.


В мае 1919 года Н.И.Махно подписал обращение к повстанцам, в котором говорилось: «Ваш революционный долг – пресечь в корне всякую национальную травлю и беспощадно расправляться со всеми виновниками еврейских погромов».


С участниками еврейских погромов Махно поступал беспощадно. Именно он потребовал у атамана Григорьева ответа за чудовищный погром, учиненный его бандами в мае 1919 года в городе Елисаветграде и за ряд других антисемитских погромов.
"Такие негодяи, как Григорьев, позорят всех повстанцев Украины, и им не должно быть места в рядах честных тружеников-революционеров", - заявил Махно.
Затем Григорьев и его штаб были расстреляны.
В расстреле Григорьева личное участие принял сам «батько».


Местное население в зоне действия махновских войск, надежно ими защищалось, и потому меньше пострадало в годы Гражданской войны от еврейских погромов.  Махновский культпросветотдел выпускал книги, брошюры, воззвания, посвященные борьбе с антисемитизмом.
Зафиксирован еще ряд примеров беспощадной расправы Махно с участниками еврейских погромов на Украине.
 
Интересный случай приводит Аршинов: "4 или 5 мая 1919 года Махно с несколькими командирами спешно ехал с фронта в Гуляй-Поле, где его в течение дня ожидал чрезвычайный уполномоченный республики Л.Каменев с членами харьковского правительства.
На станции Верхний Токмак он неожиданно увидел плакат с надписью: "Бей жидов, спасай революцию, да здравствует батько Махно".

"Кто повесил плакат?" - обратился Махно.
Оказывается, плакат повесил один партизан, лично известный Махно, принимавший участие в боях с деникинцами и человек в общем неплохой.
Он был тут же расстрелян...

Махно сознавал, что с повстанцем поступил жестоко, но в то же время видел, что в обстановке фронта и наступавшего Деникина такие плакаты могут принести огромное бедствие еврейскому населению и вред революции, если против них не действовать быстро и решительно". (Arshinov, Peter, History of the Makhnovist Movement Black & Red (1918-1921), Translated by Lorraine and Fredy Perlman (1923), Detroit Solidarity, Chicago, 1974)


В Приказе №1 Командующего революционной повстанческой армией Украины «батьки» Махно от 5 августа 1919 года указывалось:
"Каждый революционный повстанец должен помнить, что как его личными, так и всенародными врагами являются лица богатого буржуазного класса, независимо от того, русские они или они евреи, украинцы и т.д..
За насилие над мирными тружениками, к какой бы национальности они не принадлежали, виновных постигнет позорная смерть, недостойная революционного повстанца..."

Еврейское население Гуляй-Поля, Александровска, Бердянска, Мариуполя, все земледельческие еврейские колонии, расположенные в зоне действий махновских войск, надежно ими защищались и пострадали в годы Гражданской войны меньше, чем еврейское население других районов Украины.



Нестор Иванович Махно умер в эмиграции, 6 июля 1934года , и прах его лежит в колумбарии кладбища Пер-Лашез, неподалеку от могилы Айседоры Дункан.
(Это то самое знаменитое кладбище где в 1871 году «версальцами» были расстреляны последние герои Парижской Коммуны…)



В Париже бывший боец Красной Армии Шварцбард (Шулэм-Шмил Шварцбурд) был дружен с Нестором Махно, заходил к нему запросто выпить стакан чаю и побеседовать.

25 мая 1926 года на углу бульвара Сен-Мишель и улицы Расина Шварцбард приблизился к разглядывавшему витрину Симону Петлюре и удостоверившись по-украински, что перед ним в самом деле Петлюра, трижды выстрелил в него из револьвера, после чего спокойно дождался подоспевшей полиции, сдал оружие и объявил, что он только что застрелил убийцу. Петлюра скончался неподалёку, в госпитале, через пятнадцать минут.

В те годы Петлюру повсеместно считали ответственным за массовые зверства против евреев, учинённые подвластными ему войсками на Украине.
Все члены семьи Шварцбурда (всего 15 человек) были убиты в ходе прокатившейся по Украине волны еврейских погромов 1918—1920 годов.
 
В ходе массовых убийств и насилия над еврейским населением Украины в годы Гражданской войны были убиты по меньшей мере 50 тысяч человек, более 300 тысяч детей были оставлены сиротами.


Ну, пожалуй и достаточно о Гражданской войне  и судьбе еврейского населения Юга России в ту эпоху.



В 20-30 годы на территории СССР руководство нашей страны с антисемитизмом активно и последовательно боролось. Разумеется, антисемитизм «на бытовой почве» существовал и в то время, но любые его публичные проявления пресекались оперативно и жестко.

В январе 1931 года американское Еврейское телеграфное агентство задало И.В. Сталину вопрос о состоянии антисемитизма в СССР.
И вот какой ответ был им направлен:

«Ответ на запрос Еврейского телеграфного агентства из Америки
Отвечаю на Ваш запрос.
Национальный и расовый шовинизм есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма.
Антисемитизм, как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма.
Антисемитизм выгоден эксплуататорам, как громоотвод, выводящий капитализм из-под удара трудящихся. Антисемитизм опасен для трудящихся, как ложная тропинка, сбивающая их с правильного пути и приводящая их в джунгли. Поэтому коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма.

В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление, глубоко враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью.

И. Сталин
12 января 1931 г.
(Впервые опубликовано в газете "Правда" № 329, 30 ноября 1936 г.)»
Как гласит немецкая поговорка: «kurz und b;ndig» - коротко и ясно.


Ну а что же в это время происходило в «цивилизованной Германии»?!
Как известно, в 1933 году к власти в Германии вполне «демократическим» способом пришел Адольф Гитлер.
Согласно данным всегерманской переписи населения, 16 июля 1933 года на территории Германии проживали 503 900 евреев, в том числе около 70 % в городах. 50 % всех евреев жили в 10 крупнейших городах Германии, включая Берлин (около 160 000), Франкфурт-на-Майне (около 26 000), Бреслау (около 20 000), Гамбург (около 17 000) и т.д.

Начиная с 1933 года правительство Германии приняло ряд антиеврейских законов, ограничивающих права евреев Германии зарабатывать себе на жизнь, пользоваться полными гражданскими правами и правом на образование, в том числе Закон о восстановлении профессиональной гражданской службы, который запрещал евреям работать на государственной службе.
 
В 1935 году были приняты Нюрнбергские расовые законы, лишившие немецких евреев гражданства и запрещавшие евреям вступать в отношения с немцами.

Нюрнбергские расовые законы (нем. N;rnberger Rassengesetze) — два расистских (в первую очередь антиеврейских) законодательных акта — «Закон о гражданине Рейха» и «Закон об охране германской крови и германской чести», провозглашённые по инициативе Адольфа Гитлера 15 сентября 1935 года на съезде Национал-социалистической партии в Нюрнберге и единогласно принятые сессией рейхстага, специально созванной в Нюрнберге по случаю съезда партии.

«Закон об охране германской крови и германской чести» среди ряда запретов запрещал как «осквернение расы» брак и внебрачное сожительство между евреями и «гражданами германской или родственной ей крови», наём евреями домашней прислуги из женщин «германской или родственной ей крови» моложе 45 лет, а также вывешивание евреями национального или имперского флага и использование тканей сходной расцветки.
Нарушение закона влекло уголовное преследование.

Так как в Нюрнбергских законах не было определения понятия «еврей», постановлением от 14 ноября 1935 года была принята поправка к Закону о гражданстве Рейха, в которых, в частности говорилось:
    «(1) Еврей не может быть гражданином рейха. Он не имеет права голоса по политическим вопросам; ему запрещено занимать публичную должность. (…)
    (2) Чиновники-евреи после 31 декабря 1935 г. уходят в отставку. (…)
    5. (1) Евреем является тот, кто в третьем поколении происходит как минимум от трёх чистокровных евреев — бабушек или дедушек.
    (2) Лицом с примесью еврейской крови («полукровкой») считается тот, кто в третьем поколении происходит от одного или двух чистокровных евреев — бабушек или дедушек.»

Этим постановлением, заменившим так называемый «арийский параграф» (апрель 1933 года) действовавшего ранее антиеврейского законодательства, были установлены категории евреев и мишлингов (нем. Mischlinge) — полукровок, «лиц с примесью еврейской крови», и введено понятие «неариец».
Согласно этой директиве, евреями считались только те из мишлингов, кто имел, как минимум, троих еврейских дедушек-бабушек.

Особый случай представляли собой «приравненные к евреям» («евреи по определению», нем. Geltungsjuden). «Половинки» считались евреями только в том случае, если исповедовали иудаизм или сами вступили в брак с евреем, то есть сделали сознательный шаг в сторону еврейского народа.
«Четвертинки» евреями не считались, они подвергались ограничениям, но сохраняли полноценное гражданство.
Если на территории собственно Германии полукровки были в принципе освобождены от депортации, и исключения случались редко, то по мере удаления от территории «старого рейха» их положение всё более ужесточалось.
На оккупированных восточных территориях полукровок уничтожали или сразу же вместе с евреями, или через короткий период после них.

Как видим, нюрнбергские законы последовательно осуществляли изоляцию евреев по национальному («расовому») признаку.
Никакого, сколь-нибудь серьезного, осуждения этого неприкрытого расизма и антисемитизма со стороны западных «демократий» в 30-х годах не было.


Более того, в 1936 году, уже после принятия Нюрнбергских расовых законов, в гитлеровской Германии с большим успехом прошли Зимние и Летние Олимпийские игры, которые, кстати «открывал» лично Адольф Гитлер.

IV Зимние Олимпийские игры проводились в курортном городке Гармиш-Партенкирхене, Германия.
XI Летние Олимпийские игры проводились в Берлине с 1 по 16 августа 1936 года. (Третий и последний раз в истории Зимние и Летние Олимпийские игры проходили в один год в одной стране).
С 49 странами и 3961 атлетами Летние Игры поставили новый рекорд по количеству участников. Самым выдающимся спортсменом Игр стал американец Джесси Оуэнс с 4 золотыми медалями.
 
Самым известным мифом Берлинской Олимпиады и является история об этом Джесси Оуэнсе, чернокожем американском спортсмене-легкоатлете.

Считается, что Джесси Оуэнс несколько омрачил Гитлеру праздник, взяв 4 золотых медали: в забегах на 100 и 200 метров, в прыжках в длину и, совместно со всей американской командой, в эстафете 4;100 м.
По легенде, впечатляющее выступление американских чернокожих спортсменов, особенно Оуэнса, настолько разозлило Гитлера, что он отказался пожать руку Оуэнсу после победы последнего на стометровке.
Это выдуманная история широко распространялась в то время, чтобы показать, что олимпийский дух одержал победу над нацистским расизмом.

На самом деле ещё задолго до того, как Оуэнс вышел на дорожку, президент Олимпийского комитета Анри де Байе-Латур, попросил Гитлера перестать поздравлять победителей на стадионе, что он постоянно делал, если он не готов обменяться рукопожатием с каждым, кто выиграл соревнования.
Опасаясь того, что Оуэнс может оказаться одним из этих победителей, и преисполненный решимости никогда не пожимать руку чернокожему, Гитлер прекратил приглашать спортсменов в свою ложу для публичного поздравления.
 
Сам Оуэнс уверял, что Гитлер, которого он называл «человеком достоинства», дружески ему помахал.
По свидетельству Оуэнса, оскорбил его отнюдь не фюрер, а собственный президент Франклин Рузвельт, не удостоивший победителя поздравительной телеграммы".

Открытие Олимпиады впервые транслировалось по телевидению в прямом эфире, а олимпийские соревнования стали материалом для создания документального фильма Лени Рифеншталь «Олимпия».


Характерно, что перед двумя «своими» Олимпиадами в Германии немецкие специалисты и чиновники провели более полугода в США по обмену опытом, ведь США принимали мировой спорт на двух Олимпийских играх перед Германией.
Больше всего немцев в США воодушевили надписи в общественных местах и транспорте - "только для белых", "для животных и негров".
В Германии объявления, указатели и метки относительно евреев появились именно после этой «познавательной» командировки.


Разумеется, все олимпийские объекты в Германии были буквально увешены флагами со свастикой а Гитлер, Геббельс, Геринг и прочие нацистские «бонзы» красовались вместе с президентом Олимпийского комитета Анри де Байе-Латур и прочими руководителями и почетными гостями этих Олимпиад.
(В интернете сейчас имеется множество очень интересных фотографий этих «олимпиад под нацистской свастикой»).

Ни о каких санкциях, или бойкоте этих «немецких» Олимпиад, из-за принятия расистских законов в нацистской Германии, со стороны «демократического Запада, разумеется и речи не было.


Следующей крупной антиеврейской акцией в Германии была т.н. «Хрустальная ночь».
С момента прихода нацистов к власти и до «Хрустальной ночи» Германию покинуло 213 тыс. евреев.
В августе 1938 года немецкие власти провели массовую депортацию из Германии евреев польского происхождения.
«Хрустальная ночь», или «Ночь разбитых витрин»  — еврейский погром по всей нацистской Германии, в части Австрии и в Судетской области 9—10 ноября 1938 года, осуществлённый военизированными отрядами СА и гражданскими лицами. Полиция самоустранилась от препятствования этим событиям.

Поводом для этих погромов стало убийство депортированным евреем польского происхождения Гершелем Гриншпаном сотрудника германского посольства в Париже Эрнста фом Рата.
По одной из версий ранее у них была гомосексуальная связь, в общем это была «тёмная история».

7 ноября 1938 года Гершель Гриншпан явился в германское посольство в Париже, не нашёл там посла Германии и пять раз выстрелил в знакомого ему третьего секретаря посольства Эрнста фом Рата.
Смерть фон Рата немецкие власти использовали как повод для организации массовых еврейских погромов в Германии, Австрии и Судетской области.

На следующий день правительство Германии объявило, что, за исключением еврейских детей, посещающих государственные начальные школы, на неопределённый срок приостанавливается всякая другая еврейская культурная и общественная деятельность и прекращается публикация еврейских газет и журналов, в том числе на немецком языке.

Также были аннулированы все гражданские права евреев.
В результате нападений во время погромов «Хрустальной ночи» по меньшей мере 91 еврей был убит. При этом треть погибших пришлась на Нюрнберг, 8 погибли в Галле. Ещё 30 тысяч евреев были арестованы и заключены в концлагеря. (Этих данных придерживается агентство Би-Би-Си, тогда как Радио Свобода сообщает о 400 погибших евреях).

Еврейские дома, больницы и школы были разграблены, нападающие разрушали здания кувалдами. Более тысячи синагог были сожжены, а более 7000 принадлежавших евреям зданий и магазинов разрушены или повреждены…

Протест выразили США, Британия и Франция, однако дипломатические отношения с нацистской Германии не разорвали, и послы их остались в Берлине.
Более того, после этого события были выполнены решения Первого Венского арбитража, окончательно поставившие крест на Чехословакии и отдавшие во власть нацистов всех чехословацких евреев.
Кроме того, покушение Гриншпана стало важнейшим аргументом ужесточения по всему миру въездных требований ко всем, особенно антифашистам и евреям, пытающимся эмигрировать из Германии и её союзников, одним из которых тогда была Польша.

В 1938 году Чемберлен трижды (!!!) встречался с Гитлером, а после встречи в Мюнхене вернулся домой со своим знаменитым заявлением «Я привёз вам мир!». Фактически это соглашение, заключённое без участия руководства Чехословакии, привело к её разделу Германией, при участии Венгрии и Польши.
 
3 октября 1938 года У. Черчилль произнес знаменитые слова:
«Англии был предложен выбор между войной и бесчестием. Она выбрала бесчестие и получит войну!»

В октябре 1938 года в результате Мюнхенского соглашения Германия аннексировала принадлежавшую Чехословакии Судетскую область. Согласие на этот акт дают Англия и Франция, причём мнение самой Чехословакии не учитывается.
 
15 марта 1939 года Германия в нарушение соглашения оккупирует Чехию.
На чешской территории создаётся немецкий протекторат Богемии и Моравии. Венгрия и Польша участвуют в разделе Чехословакии: Словакия (кроме преимущественно венгерских южных регионов, отошедших к Венгрии) объявлена независимым пронацистским государством, в Тешинскую область вступают польские войска, а провозгласившая независимость Карпатская Украина, ранее частично захваченная венгерскими войсками, после тяжёлых боёв с местным ополчением, переходит полностью под оккупацию войсками адмирала Хорти.
 
24 февраля 1939 года к Антикоминтерновскому пакту присоединяется Венгрия, 27 марта — Испания, где к власти после окончания гражданской войны пришёл «каудильо» Франсиско Франко.

До сей поры агрессивные действия Германии не встречают серьёзного сопротивления со стороны Великобритании и Франции, которые не решаются начать войну и пытаются спасти систему Версальского договора разумными, с их точки зрения, уступками (так называемая «политика умиротворения»).
Однако, после нарушения Гитлером Мюнхенского договора, в обеих странах всё больше начинает осознаваться необходимость более жёсткой политики, и на случай дальнейшей агрессии Германии Великобритания и Франция дают военные гарантии Польше.

23 мая 1939 года в кабинете Гитлера в присутствии ряда высших офицеров состоялось совещание. Было отмечено, что «польская проблема тесно связана с неизбежным конфликтом с Англией и Францией, быстрая победа над которыми проблематична. При этом Польша вряд ли сможет исполнять роль барьера против большевизма.
В настоящее время задачей внешней политики Германии является расширение жизненного пространства на Восток, обеспечение гарантированного снабжения продовольствием и устранение угрозы с Востока.
Польша должна быть захвачена при первом же удобном случае».

1 сентября 1939 года вооружённые силы Германии перешли границы Польши, также в боевых действиях на стороне Германии приняли участие войска Словакии, чуть позже это спровоцировало объявление им войны со стороны Англии, Франции и прочих стран, имевших с Польшей союзнические обязательства.


О «странной войне» на Западном фронте в 1939-1940 годах написано много, но у нас её мало кто всерьёз изучал.
Очень интересные свидетельства о ней и малоизвестных (у нас) национальных проблемах жителей Эльзаса и Лотарингии в своих военных дневниках оставил знаменитый (уже тогда) французский писатель Жан-Поль Сартр.
Он был мобилизован во французскую армию и проходил службу в каком-то тыловом метеорологическом подразделении, запуская там воздушные шары и собирая данные для предсказания погоды.

Условия его службы там, до самого начала немецкого наступления 10 мая 1940 года, были очень комфортными: при желании он обедал в местных ресторанчиках, никаких артиллерийских обстрелов, смертей и прочих «ужасов войны» там не имелось.


Поэтому Жан-Поль Сартр мог спокойно вести свои дневниковые записи, которые после войны были опубликованы под названием «Дневники странной войны. Сентябрь 1939-март 1940 года» (у нас они переизданы в 2002 году, СПБ, изд. Владимир Даль»).


Думаю, что с некоторыми познавательными и малоизвестными фактами из военных дневников Жан-Поль Сартра, нам следует ознакомиться.
К началу Второй мировой войны французская армия, благодаря стойкости, мужеству и готовности нести «жертвенные потери» которой, Антанте во многом удалось победить в годы ПМВ, изрядно «забронзовела» и «подразложилась».
 
Всерьёз воевать с Германией из-за далекой Польши (которую немцы разгромили за 3 недели) никто из французских обывателей не собирался.
 
В октябре 1939 г. Сартр записывает свои мысли об этом:
«Слова одного англичанина, сказанные в июне 39года капитану Мюнье: «Если Гитлер не объявит нам войну, то мы сами в конце концов ему ее объявим».
В конечном счете МЫ напали на Гитлера.
Из-за любви к Польше? Мрачная шутка.
Почему к Польше, которая была неверной союзницей, предавшей нас в сентябре 1938 года, антидемократической стране, освоившей гитлеровские захватнические приемы?...

Может мы ведем, как говорит «Радио Штутгарт», английскую войну? (Лейтмотив «Радио Штутгарт»: «Англичане дают машины, а французы подставляют грудь»).
Но почему Англия хотела этой войны? Следует ли принять эту очаровательную формулировку, которая ходит в последние дни: воевать, чтобы защитить Мир».

Названия: «странная», «неуловимая», «призрачная», «английская» и даже, почему-то «китайская» война, были очень популярны во Франции и французской армии в то время.
Немцы, кстати, прекрасно знали об этом и всячески старались поддерживать «антивоенные настроения» у французов.
 
Сартр пишет о том, что немцы выставляли на своем переднем крае большие щиты с надписями типа «Мы не воюем против французов» и т.п.
 
После разгрома Польши, Гитлер 6 октября 1939г. выступил по радио с предложением о мирной конференции, а 8 октября он снова выступил в рейхстаге с речью, где был прямой призыв к миру.
Немцы установили на передовой «огромные громкоговорители» и транслировали через них перевод этих речей для французских солдат.
И нельзя сказать, что это не находило отклика в их рядах.
Сартр приводит пример, как французский лейтенант приказывал нескольким своим солдатам «пристрелить» немецкого офицера, открыто стоявшего на перед ними на  позиции, а французы отказывались стрелять, «Ведь это – человек. Он не сделал мне ничего плохого.  Я не хочу лишать его жизни».

В феврале 1940 года Сартр записывает в дневнике:
«Вот уже полгода немцы отдыхают; думая о том, как воспользоваться ситуацией, они повсюду понавешали щитов, свидетельствующих об их мирных намерениях. Впрочем, они ведь нам не объявляли войны, наоборот, они нам объявили мир, когда вторглись в Польшу, это мы агрессоры…

Что же это за война, в которой агрессор не нападает? Хуже того, те несколько квадратных километров, которые мы заняли в Сааре, мы сразу же поспешили возвратить, стоило противнику показать зубы – в общем-то стоило ему расправиться с Польшей.
Ожидания, нерешительность, колебания, отступления – генштаб на все пошел».
 
(Кстати, он несколько раз в дневнике упоминает о том, что французам было «плевать на Польшу»)

Из дневников Сартра я с изумлением узнал, что уже тогда, в самом начале войны, во французской армии были штрафники!!!
6 октября 1939 г. Сартр буднично записывает: «Два штрафника изнасиловали и убили жену мясника. Их расстреляли».

Нам-то сейчас либеральные сочинители рассказывают, что штрафников «изобрел» «диктатор Сталин», с единственной целью, чтобы истребить в РККА побольше «дорогих рассеян».
А оказывается, уже в октябре 1939 года штрафники имелись в армии «демократической» Франции и творили там порой жуткие злодеяния.

Еще один познавательный пример.
19 ноября 1939 г. Сартр записывает:
«Другое скотство… Приказ, который нам зачитали на построении и который призывает нас к доносительству: обращать внимание на пораженческие, антивоенные или подозрительные высказывания и передавать их командованию с описанием особых примет человека, от которого мы их слышали».

Как видим, «доносительство» во французской армии вполне официально ПООЩРЯЛОСЬ  и к нему призывались все военнослужащие.

Кроме этого, во французской армии тогда стремительно падал авторитет офицерства и уважение солдат к ним.
18 февраля 1940 года Сартр записывает:
«Сегодня к нам пришли повидаться два стрелка, знакомые Петера…они говорят, что моральный дух совсем упал. Чему я и был повсюду свидетелем вот уже какое-то время.
Обедаем с пятью стрелками…
Все те же обиды на офицеров.
Они всех их поливают грязью и без всякого хвастовства, с какой-то циничной жестокостью, которая мне по душе самые трудные случаи.
Охотно болтают о том, что прикончат своих офицеров.
Они даже не претендуют на то, что сами их будут кончать, просто объективно констатируют, как какой-нибудь факт, что если полковник Делинь пойдет ночью проверять аванпосты, то его точно «прикончат»…
 
Они исполнены к ним скорее не гневом, а презрением…
Тыл теряет к нам всякий интерес, мы сами не строим против немцев никаких наступательных планов.
Большинство полагает, что «все уладится». Еще вчера один сержант говорил мне: «Я-то думаю, что все уладится, Англия умерит свой пыл».
БОльшая часть солдат довольно восприимчива к гитлеровской пропаганде. Скукота, «боевой дух» падает…

Везде – в школах, на почтах и в мэриях, где есть мужские и женские туалеты, офицеры забирают себе женские, сверху надписи WC пишут «Офицеры».
Это придает им вид барышень, который так хорошо подходит к их форме, к их перетянутым талиям.
Я охотно допускаю, что офицеры – это женский элемент армии. И что мы, шершни в наших грубых башмаках и окоченевшие, мы- самцы.
Но Петер благочестиво ходит в туалеты для офицеров, вот ведь как много нежности в его сердце и и его толстой заднице».

23 февраля 1940 года новая запись в дневнике Сартра:
«Один стрелок по возвращении из Парижа: «У меня там было такое впечатление, что нас принимают за безработных».


5 мая 1941 года, И.В. Сталин, выступая перед выпускниками военных академий, дал очень точный анализ причин сокрушительного разгрома французской армии:
«У французов закружилась голова от побед, от самодовольства. Французы прозевали и потеряли своих союзников. Франция почила на успехах. Военная мысль в ее армии не двигалась вперед. Осталась на уровне 1918 г.
Об армии не было заботы, и ей не было моральной поддержки.
Появилась новая мораль, разлагающая армию.
 
К военным относились пренебрежительно. На командиров стали смотреть как на неудачников, на последних людей, которые, не имея фабрик, заводов, банков, магазинов, вынуждены были идти в армию.
За военных даже девушки замуж не выходили.
Только при таком пренебрежительном отношении к армии могло случиться, что военный аппарат оказался в руках Гамеленов и Арансайдов, которые мало что понимали в военном деле…

Армия должна пользоваться исключительной заботой и любовью народа и правительства, — в этом величайшая моральная сила армии.
Армию нужно лелеять.
Когда в стране появляется такая мораль, не будет крепкой и боеспособной армии.
Так случилось и с Францией.»



Есть в дневниках Сартра и другие интересные примеры, но речь у нас не об этом, а о национальных проблемах той поры.
А они, как выясняется, среди французских граждан разных регионов Франции, имелись, и немалые.

Между территориями Франции и Германии находятся 2 богатые «провинции», Эльзас и Лотарингия, которые на протяжении веков служили «яблоком раздора» между этими странами.
Несколько слов об их истории.

В эпоху правления Карла Великого владения франкских королей были объединены в единое большое государство. Однако после смерти короля Аквитании (преемника Карла) в 840 году, королевство было поделено между его сыновьями, что впоследствии привело к разделу Лотарингии согласно с Мерсенским договором.
Эльзас вошел в состав Восточно-Франкского государства, преобразовавшегося в дальнейшем в Германию.

С X по XVII века  Эльзас и Лотарингия находились под немецким влиянием (в основном через династические узы) и были частью Священной Римской империи германской нации. Однако в XVII–XVIII века Франции вновь удалось постепенно присоединить к своим территориям главные земли древней Австразии.

В 1674 году французским войскам удается занять 10 имперских городов. Несколько лет спустя, через политические манипуляции и запугивание, приносит присягу Франции и Страсбург.
А в 1766 году в ее состав вошла Лотарингия.
Более 100 лет эти земли, и их население, входили в соства Франции.

Однако Франко-прусская война, (1870-1871 годов) между империей Наполеона III и германскими государствами во главе с Пруссией, объявленная 19 июля 1870 года императором Наполеоном III –м, закончился полным поражением Франции.
Произошло два грандиозных поражения французских войск:  1 сентября 1870 г. «Седанская катастрофа», окончившаяся сдачей в плен всей французской армии Мак-Магона, вместе с императором Наполеоном III.
Столица Лотарингской области – крепость Мец – была осаждена прусской армией. После 52 дней обороны город сдался, а вместе с ним – 200 тысяч французских солдат.
Сдача крепости Мец с огромной армией превзошла по масштабам Седан и воспринималась во Франции психологически чрезвычайно тяжело.
Потом последовало еще несколько неудачных для французов сражений на территории Франции.

1 марта 1871 г. германские войска вошли в Париж и заняли часть города; после получения известия о ратификации Национальным собранием Франции предварительного договора они были выведены 3 марта.
Окончательно мирный договор был подписан 10 мая во Франкфурте.
Франция потеряла Эльзас и Лотарингию, а также обязалась выплатить контрибуцию в размере 5 млрд франков. До выплаты контрибуции на территории Франции оставались немецкие войска, при этом расходы на их содержание также была обязана нести Франция.

После подписания мирного договора во Франкфурте Эльзас и часть Лотарингии отошли к Германской империи, провозглашенной объединенным германским государством. Новый раздел границ дал империи военно-стратегическое превосходство.
Теперь граница с Францией, благодаря Эльзасу, была перенесена за Рейн и Вогезские горы и в случае нападения являлась труднопреодолимым препятствием. Лотарингия же стала удобным плацдармом в случае необходимости наступления на Францию.
Были выделены огромные ресурсы для послевоенного восстановления, возобновилась работа в страсбургском университете, реконструировались разрушенные замки.
 
Наряду с этим использование французского языка строго запрещалось, пресса выходила только на немецком языке, переименовывались местности. Шло жесткое преследование сепаратистских настроений.

(Не правда ли, все это очень напоминает современную политику одной шибко «нэзалэжной» державы?!)

Административное деление Эльзас-Лотарингии включало в себя три крупных округа: Лотарингию, Верхний Эльзас и Нижний Эльзас.
Общая площадь региона составила 14496 кв. км. с населением свыше 1,5 млн. человек. Бывший город Франции — Страсбург — становится столицей имперской земли.

Германия не рассматривала приобретение этих территорий как временное – напротив, они должны были крепко войти в империю.
Значительная часть французской контрибуции была потрачена на восстановление провинций, пострадавших от войны.
Находившийся на территории Эльзаса древний замок Верхний Кенигсбург был в 1899 году передан Вильгельму I, который начал реконструировать его, чтобы подчеркнуть принадлежность Германии и немцам.


Самое интересное и важное в таких случаях – ЯЗЫК, на котором говорит большинство населения таких спорных территорий.
Так вот, несмотря на все исторические «кульбиты» и переподчинения своей земли, эльзассцы, сохраняли местные диалекты.
Сейчас лингвисты выделяют эльзасский язык, который близок к швейцарским вариантам немецкого языка.


С 1871 по 1918 год Эльзас и Лотарингия находились в составе Германской империи. (Идеи военного реванша и возврата этих земель была «идеей фикс» всей политики Французской республики этой эпохи и это стало одной из причин развязывания ПМВ).
В годы ПМВ в германскую армию было мобилизовано 380 тыс. эльзасцев.
Надо сказать, что по своим боевым качествам эльзасцы отличались от «имперских» немцев в худшую сторону.
По немецким подсчетам, из числа эльзасцев тогда оказалось 530 дезертиров и 1 тыс. перебежчиков (а это в 80 раз больше чем было среди «имперских» немцев).

Это не значит, что эльзасцы очень уж симпатизировали французам и Франции.
Думаю, что они просто вовсе не слишком-то хотели воевать и стремились, используя своё положение, в то военное лихолетье «усидеть на двух стульях». 
Попадая (или сдаваясь в плен французам), они подчеркивали свое эльзасское происхождение, стремясь получить всякие поблажки в плену. (То же самое явление, кстати, было и в годы Второй мировой войны). 


Французы тоже старались этот фактор использовать.
Вопреки протестам Красного Креста, французские власти в годы ПМВ вели агитацию среди пленных эльзасцев, побуждая их вступить во французскую армию (им предлагалось гражданство, смена фамилии и служба в Иностранном Легионе). Таких эльзасцев оказалось около 8% - (1 650 человек из 20 850 пленных эльзасцев).

В начале 1916 года, по просьбе ряда командиров рейхсвера, воинские части укомплектованные эльзасцами, были в основном, переведены на Восточный фронт, воевать против царской армии.
В России тоже старались использовать эти особенности эльзасцев, исходя их их политических симпатий и предпочтений. У нас даже были созланы отдельные лагеря для пленных «эльзасцев-франкофилов» и «эльзасцев-бошей».
(А.В. Бодров. «Эльзас-лотарингцы между Францией и Германией в годы ПМВ».

Отметим также, что и Франция и Германия в годы ПМВ практиковали взятие заложников из числа «враждебных» гражданских лиц.
Около 10-15 тыс. эльзасцев было взято французской армией в заложники. Всего Франция интернировала в годы ПМВ 65 тыс. гражданских лиц.
Не слишком то отставали от французов и немцы.
В июле 1918 года через Швейцарию между этими странами был произведен обмен заложниками.


После поражения Германии в Первой мировой войне, Эльзас и Лотарингия снова вернулись «во французскую юрисдикцию».
17 октября 1919 года Эльзас-Лотарингия как имперская провинция Германской империи и самостоятельная географическая единица была ликвидирована.
Территории со смешанным немецко-французским населением вошли в состав Французской республики.
В 1919-1939 годах в Эльзасе-Лотарингии, присоединённых к Франции, зрело глухое недовольство «аборигенов», которые были недовольны попытками принудительного офранцуживания.

С началом Второй мировой войны старые проблемы обострились.
Французское правительство, уже в начале осени 1939 года, насильно переселяет вглубь страны неблагонадежное «немецкоговорящее» население Эльзаса из приграничных районов.

(Фактически это была депортация всех эльзасцев, проведенная «без шума и пыли» правительством «демократической Франции.
Подчеркнем, что НИКАКОГО военного обоснования этой жестокой меры не было. Гитлеровская Германия тогда НЕ СОБИРАЛАСЬ наступать на Западном фронте и всячески демонстрировала французам свое «миролюбие».
 
Так что массовые депортации мирного населения, по национальному признаку, (даже названные «эвакуациями») - обычная в то время практика, свойственная не только «тоталитарному СССР»).

Активистов немецких партий, действовавших в Эльзасе до войны, и не успевших бежать, арестовали, а "видного, безобидного" пожилого Д-ра Карла Рооса, местного политика на седьмом десятке, даже засудили как германского шпиона и в феврале 1940, так и не добыв никаких доказательств, казнили.
Из более чем миллионного населения Эльзаса было «эвакуировано» более трехсот тысяч.


Давайте посмотрим, что о ситуации на «эвакуированных» от эльзасцев территориях в своих военных дневниках записывает Жан-Поль Сартр:
«Четверг, 23 ноября 1939 г.
В эвакуированных районах, возле Сааргемина, размещенные там солдаты все перебили, обосрали все кровати, разбили в щепки все шкафы.
Отмечаю по этому поводу, что «внутренние» французы, несмотря на то, что эльзасцы их встретили с распростертыми объятиями…нещадно ругают эльзасцев…

Многие солдаты недовольны, когда слышат, как дети говорят на эльзасском наречии: «Подумать только, один час французского в неделю!» И они с возмущением хлопают себя по ляжкам…
Бывает, что лопая сосиски, они сердито говорят: «Дикари! Во всем Брумате ни одного кусочка копченой колбасы!»…

Понятно, что это законное возмущение легко может привести к тому, чтобы обосрать постели эвакуированных.
К тому же, матери и жены этих добрых французов покажут этим эльзаскам, что не стоит принимать себя за француженок. В Лимузене, в Дордоне к ним относятся как к собакам».

Ну и как вам ТАКОЕ отношение к «эвакуированным» эльзасцам и их имуществу со стороны «настоящих» французов?! 
(Кстати, если кого-то из читателей «фраппирует» грубоватая терминология действий французских солдат с кроватями в эльзасских домах, то все претензии - к переводчикам этих дневников О. Волчек и С. Фокину).

Подчеркнем, что все это они творили на СВОЕЙ территории, в отношении имущества своих, французских граждан, которых они «защищали от немцев»!


Сартр продолжает размышлять о деталях «эвакуации» эльзасцев:
«Эльзасцев… вместо того, чтобы расселить по всей Франции, правительство сочло за благо перевозить их коммунами и деревнями…вместе с муниципальными советами и администрацией…
Теперь речь идет о некоем обществе без земли, которое грезит о своей духовности. Это порождает высокомерию, своего рода защитную реекцию…

Их выслали к лимузенскому мужичью, этому отребью, отсталым, тупым, алчным и ничтожным людям.
Эльзасцы, все еще ослепленные воспоминаниями о своей методичной и ухоженной культуре, о своих красивых домах, попадают в эти деревни, в эти грязные города, к этьим недоверчивым и некрасивым, по большей части грязным людям…

Контраст должен был лишь усиливаться различием языков и комплексом неполноценности эльзасцев в отношении Франции…
Привыкшие к чистоте, они, должно быть, были шокированы такими маленькими городками, как Тивье, где еще 12 лет назад мусор и нечистоты выбрасывались прямо в водосточные канавы.
Результат ясен: все эльзасцы, которые пишут домой, называют лимузенцев ДИКАРЯМИ. Это слово появляется во всех письмах, речь идет о настоящем коллективном представлении: «Мы у дикарей». Лимузенцы, со своей стороны, называют эльзасцев «бошами»…

Там сегодня сталкиваются два вида шовинизма…
Во многих регионах 50% эвакуированных не имеют еще крова над головой. Больные не получают ухода.
В одном сарае размещаются две, или три семьи, они страдают от этой скученности: «Мы уже не раздеваемся, - пишет одна эльзаска, - малыш Терезы (14 лет) всегда наготове, чтобы подсматривать, как мы моемся»…

Местные жители тоже имеют свою выгоду: за 10 су сдают пук соломы и т.п.
Поразительная концентрация эвакуированных эльзасцев (деревня в 1000 жителей должна принять 1100 эвакуированных) …

Письма эвакуированных эльзасцев о дикарях, которые оказывают им прием, вызвали у тех, кто остался, сильное чувство гордости и страха…
Как никогда они боятся эвакуации.  Старухи, с которыми виделся эльзасец Мистлер, повторяли: «Пусть нас лучше бомбят, чем грабят». Ведь для них эвакуация – это грабеж…
Дневальный 68-го полка, который на гражданке живет в Страсбурге, получает много писем от эвакуированных в Перигё.

К эльзасцам там очень плохо относятся.  Население настроено против них, их упрекают в том, что в них ПРИЧИНА войны. В самом деле: Гитлер объявил (?) войну, потому, что хочет вернуть Эльзас-Лотарингию…

Подтверждается, что в районе Виссембурга все было разграбоено французскими солдатами…».

Вот такие реалии жизни эвакуированных эльзасцев в различных департаментах Франции, их взаимоотношений с местным населением и грабежами со стороны французских войск их имущества…

Ну и еще одна запись в дневнике Сартра, от декабря 1939 года:
«Сегодня вечером нас навещал Кляйн, шофер полковника…
Он действительно ВИДЕЛ состояние, в котором находятся эвакуированные деревни… Он попросил сержанта открыть ему один из домов и показать в каком состоянии имущество.
Поучительно: разбитые зеркала шкафов, разломанная мебель, разорванное белье – то, что не смогли взять с собой, разорвали.

Разбитая черепица на крышах, разграбленное столовое серебро. В погребах выпили сколько могли, ушли, оставив открытыми краны на бочках. Погреб залит вином. Швейная машинка разломана на две части. Топором?  «А ведь она чугунная», -  задумчиво говорит Кляйн.
Недавно в эту и соседние деревни вернулись эвакуированные, у них было разрешение на сутки, чтобы забрать белье. Когда они вышли из своих домов, многие из них плакали от отчаяния; там уже ничего не было…

Кажется, что примеры подавали офицеры.
В Херлисхайме распломбировали вагоны с так нгазываемыми сэкономленными припасами: они былти битком набиты бельем, швейными машинками и серебром».

И все эти повальные грабежи и мародерства «цивилизованные французы» творили не на вражеской, а на СВОЕЙ территории!

Как видим, в эвакуации взаимоотношения эльзасцев с местным населением складывались очень непросто. Эвакуированные только и помышляли о возвращении домой, где осталось и все их имущество, только оно, как правило, было разграблено.

В июне 1940 года, не встречая на своем пути особого сопротивления, немецкие войска продвигаются вглубь Франции, и 4 июля граница между двумя странами восстанавливается по состоянию на 1871 год.
Практически все эльзасские переселенцы вернулись домой в 1940 году, после присоединения этих территорий к Германии.
Беженцев там встречали с большой помпой в противовес холодному приему во Франции.

Таким образом, официально со 2 августа 1940 года Эльзас перестает быть французской территорией. В то же время сами эльзасцы, став полноправными гражданами Рейха, не причисляются немецким руководством к арийской расе.

О том, что было дальше очень хорошо (и остроумно) написал Дмитрий Пучков («Гоблин»).
Дадим ему слово:

«Поначалу всё было славно - школы перевели на родной для большинства эльзасцев немецкий язык, принудительному офранцуживанию предыдущих двадцати лет был дан крепкий пинок под зад, а в городах стали устраивать разные народные праздники под сенью свастики.
Невинно убиенного Д-ра Карла Росса перезахоронили с военными почестями, объявили народным героем, мучеником, павшим за свободу Эльзаса, и переименовали в его честь главную площадь Страссбурга.

Интересно, что формально немцы Эльзас-Лотарингию от Франции не отторгли, чтобы не подорвать окончательно шаткий престиж своей марионетки Петена, де-факто ещё в июле 1940 года Эльзас был объединён с Баденом в Райхс-Гау Баден-Эльзас, столица которого обосновалась в эльзасском Страссбурге (к которому даже присоединили находившийся на немецком берегу пригород Кель), а Лотарингию включили в состав Гау Вестмарк вместе с Саарской областью…

       Тем временем Вторая мировая война продолжалась, и требовалось всё больше и больше пушечного мяса. На призывы поступать добровольцами на военную службу мало кто в Эльзас-Лотарингии откликнулся (воссоединившиеся предпочитали радоваться победам Вермахта за столиками пивных), и пришлось помочь гражданам проявить свои патриотические чувства.
       Мобилизация в Вермахт в Эльзасе-Лотарингии для призывников 1907-1927 годов рождения началась 25 августа 1942 на основании приказа Роберта Хайнриха Вагнера, гауляйтера Баден-Эльзаса. Всего ок. 100,000 эльзасцев и 30,000 лотарингцев были призваны в немецкие вооруженные силы.
      Большинство из призывников были отправлены на Восточный Фронт в рядах Вермахта. Меньшее число служило в войсках СС.
На многих из эльзасцев, особенно на тех, кто откосился от первоначальной мобилизации, было оказано давление, чтобы они "вступили добровольцами" в СС. Необходимо отметить, что были и реальные добровольцы.

      То ли солдатами эльзасцы были никудышными, то ли воевать они не очень хотели, но процент эльзасцев, загремевших в советский плен, был необычайно высок.
      В СССР они сразу же на ломаном французском объявляли себя  чуть ли не антифашистами, и эльзасцев собирали в лагере в Тамбове.
Условия там были, скажем так - не ахти, но из десятков тысяч человек, там заключённых, лишь 1500 изъявили желание вступить в ряды Де Голлевской "Свободной Франции", и то - только летом 1944 г., когда стало совершенно ясно, на чьей стороне победа.

В целом заслуживает особого внимания то, как французское правительство мудро выкрутились из ситуации, когда практически всё взрослое население национальной окраины не просто сотрудничало с оккупантами, но воевало в их армии.
      Депортировать их подальше от Германии как Советский Союз крымских татар или чеченцев они не считали рациональным или не могли. Объявлять целый регион изгоями и предателями - было чревато последствиями.

      Поэтому была придумана красивая легенда про т.н. "Malgr;-nous" - "подневольных".
Якобы, всё население Эльзаса-Лотарингии только угрозами и террором заставили поддерживать Германские власти, служить в Вермахе и СС, получать Железные Кресты, охранять концлагеря, бороться с партизанами и т.п., в то время как в сердце своём они всей душой были со сражающейся Францией!

     В подкрепление сказки выпускают иллюстрированные детские книжки, где гневно смотрящих эльзасцев со связанными руками под дулами "Шмайссеров" загоняют в ряды ненавистной гитлеровской армии...

     А на военных кладбищах строят трогательные памятники в честь павших на Восточном Фронте участников "европейского крестового похода против Большевизма", над которыми реют французские флаги».
(https://oper-1974.livejournal.com/454093.html)

 В следующей главе поговорим о трагедии еврейского народа в годы Великой Отечественной войны.

На фото: Берлин. 1 августа 1936 года. Адольф Гитлер с президентом Олимпийского
комитета графом Байе-Латуром (справа от него) приветствуют толпу зрителей Берлинской Олимпиады.Правее граф Байе-Латура видны Геббельс и Геринг (оба в военной форме), а второй слева на трибуне заместитель фюрера по НСДАП Рудольф Гесс. Вся нацистская "верхушка" в сборе.

Продолжение:http://proza.ru/2021/05/21/421