Скорый из прошлого. Глава 5. 3. Три товарища

        Антон Кревестов жил в кирпичной пятиэтажке на Северной улице Меднограда. Одна её сторона была застроена полностью, а другая  представляла собой начало безграничной лесотундры. Полярными ночами весь город был щедро залит электрическим светом, но там, за чертой  города, на заснеженной равнине, темнота хоть глаз выколи. Зато с приближением полярного дня можно было до конца мая в охотку кататься на лыжах.
       
        — Ты просто обязан купить себе лыжи! — сказал Валерий, приехавший в Медноград два года назад.

        С помощью массивного калькулятора он строил прогнозы на заманчивую покупку — легковой автомобиль, и Антон добродушно подтрунивал над ним:
          
        — На права сдавать пора?
          
        — Маловато накоплений. Надо больше зарабатывать.
            
       Было Валерию двадцать семь лет. Он называл себя закоренелым холостяком и танцевальные вечера под магнитофонные записи в просторном зале на первом этаже общежития игнорировал, неизменно отшучиваясь: «Вот накоплю на машину, тогда можно и на танцы…». Он не курил, не участвовал ни в каких застольях, но правда, из вежливости не отказывался, если кто-нибудь предлагал ему выпить в буфете бокал кагора или портвейна по какому-нибудь случаю. Упиваться было не в его правилах.
         
      Вместе с Антоном и Валерием в комнате на третьем этаже проживал Игнатий, коренастый и смуглолицый мужчина постарше их. Он приехал на строительство горно-металлургического комбината почти одновременно с Антоном, импульсивно подавшись на Север за длинным рублём для семьи. На Украине, в Николаеве, осталась его жена с двумя детьми, трёх и пяти лет, мальчик и девочка.

       Новичков обычно отправляли на строительство жилья или производственных объектов. Игнатий сумел устроиться на угольную шахту и ещё где-то час-другой подрабатывал. Уставший до крайнего предела, он возвращался в общежитие поздно и, поужинав в буфете, заваливался спать.
         
       К главе немалого семейства Антон и Валерий относились с полным пониманием. Стараясь ничем его не беспокоить, они вечерами вели тихий образ жизни. Перед сном первый из них при свете настольной лампы чаще всего штудировал всякие учебники и книги по радиотехнике, а другой зачитывался любой занимательной литературой, которая попадалась ему под руку в местной библиотеке или в соседних комнатах общежития. Кроме того, для Валерия настоящим увлечением был поиск в нескольких толстых словарях разных незнакомых слов. Если какое из них удивляло его своим загадочным значением, он непременно чуть ли не шёпотом, чтобы не разбудить Игнатия, сообщал об этом другу. Вот и вновь подвернулось любопытное словечко:
      
       — Антон, а ты знаешь, что означает «Фата-моргана»?
      
       — Какая-нибудь особенная фата для невесты, наверное?
      
       — Да нет. Ударение на первую «а»…
      
       — А-а-а, на «а»… Тогда не знаю.
      
       — Послушай-ка, что в словарях толкуют. Есть такая фея Моргана, которая по преданию живёт на морском дне и обманывает путешественников призрачными видениями. Фата-моргана — цитирую — «сложный мираж, при котором на горизонте возникают изображения предметов, находящихся за горизонтом, обычно искаженные и быстро изменяющиеся». Слушай дальше. Когда говорят о какой-либо цели в жизни «призрачной, нереальной, обманчивой» — это есть самая настоящая фата-моргана.
         
       — В моей жизни все цели — реальные. Твоя фата-моргана не про меня. Выключай, пожалуйста, лампу. Спать пора.
      
       Возвратившись в отличном настроении с первого свидания, Антон был удивлён тем, что Игнатий не спал и разговаривал о чём-то с Валерием.
       
       — Антон, тут такое дело,  — сконфуженно произнёс Игнатий, — завтра утром поеду в аэропорт Люду, жену, встречать. Детишки остались временно с бабушками, а она ко мне. Три месяца врозь. Соскучилась. Ну а я, сам знаешь, усердно вкалываю.
      
       Валерий не преминул мигом вставить своё слово:
      
       — Значит, так, Антон, слушай сюда. Игнатий приезжает с женой, а у нас по этому случаю будет готов праздничный стол. Отменной оленины я сам нажарю. Бефстроганов! Картошка жареная. Огурчики, помидорчики. И разное прочее. Игнатий обещал принести чего-нибудь выпить за встречу.
       
       — Конечно, куплю вина, — подтвердил Игнатий. — Культурно посидим, а потом вы где-то... Сами понимайте, дело семейное…
       
       — Считай, что я по поводу «где-то переночевать» договорился, — энергично тряхнул курчавой головой Валерий. — У моего кореша на пятом этаже две койки пустуют весь месяц. Парни в отпуск  на «материк» улетели.
         
       Сильно расстроился Антон. Посодействовать Игнатию должным образом надо, но как быть с назначенным на восемь вечера свиданием? Спросил всё-таки спокойно:
      
       — Во сколько садимся за стол? — следом приврал. — В библиотеку бы заглянуть надо.
      
       — Да оставь ты хоть на один день зубрёжку! — Валерий добродушно толкнул Антона в плечо. — Завтра выходной, суббота, хороший вечерок.      
      
       — Около девяти приедем, — уточнил Игнатий.

       Договорившись относительно завтрашнего дня, они улеглись отдыхать. Засыпая, Антон безжалостно укорял себя: «Действительно, завтра суббота. Надо было назначить свидание Тане намного раньше. Не подумал об этом. Целый выходной день в ожидании встречи с ней. Праздничный ужин образовался некстати! Ладно, впереди будет много свиданий. А что же потом? Неужели я готов жениться?! Таня, такая красивая…».
      
       В эту ночь она странно приснилась ему. Плывут они вдвоём в белоснежной лодке по бескрайнему тихому озеру. Лодка полна до самых краёв роскошных белых роз. Таня обрывает с них лепестки и бросает за борт, приговаривая с укоризной:
      
       — Антон, ты упрямо правишь к чужому берегу, разворачивай лодку и возвращайся назад… Возвращайся, умоляю...
      
       Он долго не соглашается, и ему вдруг становится страшно. Там, где на поверхности воды должны были покоиться лепестки белых роз, сплошная кровь. Она и на вёслах, и на лодке. Тани в ней уже нет.
         
       — Антон, проснись, хватит дрыхнуть!  — Валерий разбудил его. — Жуть приснилась, что ли? Нервничаешь во сне… Игнатий недавно  в аэропорт уехал. Умывайся, пора нам в буфете позавтракать...
      
       Жуть кошмарная быстро забылась. В полдень Антон несколько раз прогулялся по Ленинскому проспекту около кафе «Северная Незабудка», посматривая на знакомые окна. Вдруг Таня стремглав поспешит к нему?
      
       Елена Ильинична увидела его первой:
       
       — Никак возлюбленный под окном. Иди, Таня, взгляни.
      
       — Ах, бедняжка! Договорились встретиться только вечером. Скучает. Может, выйти к нему?
      
       — Пусть пострадает. Полезно на романтической стадии будущей совместной жизни.
      
       — Вы считаете, что мы поженимся?
      
       — Танечка, ты же сияешь от счастья!
      
       — Красивый же, сильный, добрый…
      
       Вечером Таня расстроилась, что свидание будет коротким, но виду не подала:
      
       — Поступай, Антон, как считаешь нужным, хорошо? Раз тебя Игнатий пригласил по такому случаю, то не следует его огорчать.
      
       Они условились, что завтра встретятся пораньше. Смогут посмотреть фильм в кинотеатре, погулять вволю по улицам города, отведать пирожных в любом из кафе. Как и вчера, неохотно расставались у двери тётиной квартиры. Антон держал в своих сильных руках её нежные руки, и она чувствовала, что готова пылко поцеловать его.

       Антон возвратился в общежитие и, поздоровавшись с Игнатием и его супругой Людмилой, симпатичной светловолосой женщиной,  поинтересовался:
      
       — Как долетели-доехали?
      
       — Вся дорога, к счастью, позади, — с некоторой грустью ответила она. — Было непривычно долго добираться. До Москвы  поездом, потом самолётом, электричкой.
      
       — А я сюда и поездом четверо суток, и теплоходом вниз по реке столько же…
         
       Завязался разговор, ни к чему не обязывающий. Валерий хозяйничал за большим столом, прилежно помешивая бефстроганов на чугунной сковороде, а на другой покорно дозревал картофель. Рядом аппетитно смотрелись венгерские маринованные огурцы и помидоры, болгарское овощное ассорти, сельдь с  репчатым луком и подсолнечным маслом; сало, привезённое Людмилой и нарезанное ровными дольками, ароматный яблочный пирог и сдобные кренделя.
      
       Валерий широким жестом пригласил ужинать и пояснил Антону:
      
       — Вот тут Игнатий, как говорится, от всей души угощает нас не вином, а спиртом. 96 градусов!  Признаться, я ни разу не пробовал его пить.
         
       — Я тоже, — опешил Антон.
          
       — Ну и что? Дарёному коню в зубы не смотрят! Кореш с пятого этажа как-то рассказывал вот что. Неразбавленный спирт лучше не пить. А если пить, то надо строго соблюдать инструкцию по технике безопасности, извините, для горла и лёгких. Да, уважаемые товарищи, с чистым спиртом нам, новичкам, не по пути. Побалуемся разбавленным.
          
       — Если бы я знал, что возникнут всякие сложности, то купил бы бутылку обычной водки, — смутился Игнатий.
          
       — Не переживай, дружище! — успокоил его Валерий. — Мой кореш, помню, кое-что советовал на такой случай. Первым делом, я наполняю спиртом стакан на одну треть. Стоп, а где рюмки?! Ставим одну — Антону, другую — мне, третью — тебе, Игнатий.
         
       Тот возразил:
         
       — Этот спирт я для вас купил. Угостишь позже кореша с пятого этажа. Мы с Людой вина, пожалуй.
          
       Никто из парней не заметил, как она ласково и одобрительно взглянула на мужа. Валерий продолжал философствовать:
          
       — Хорошо. Итак, вам вина, а тебе, Антон, и себе из этой загадочной бутылки. Разбавляем спирт водой и накрываем стакан перевёрнутым блюдцем.
         
       — Вот это да! — удивился Антон. — А наоборот разве нельзя? То есть, сначала налить в стакан воду, а сверху спирт?
         
       — Мой кореш с пятого этажа предупредил, что стакан от перегрева может лопнуть. Вспыльчивая реакция в нём образуется.
         
       — И гранённый стакан может треснуть?!
         
       — А кто его знает?
         
       — Блюдце зачем? — полюбопытствовал Игнатий.
         
       — Чтобы реакция шла помедленнее, эх, чуть помедленнее, без резкого перегрева. Терпение, терпение… Была не была! Будем считать, что полезное для праздничного веселья зелье готово. Разливаем по рюмкам. Игнатию и Людмиле — бокалы с вином... Готово... За встречу!!!
         
       Разбавляли — выпивали. И снова разбавляли — выпивали. Понятно, что и хорошо закусывали между рюмками и разговорами. Но спирт есть спирт. Увы, запамятовал Валерий, что кореш с пятого этажа также предупреждал: спирт, разбавленный или неразбавленный, лучше всего выпить только один раз. Столько, сколько выпьешь, а иначе можно оказаться умом и телом в его коварных сетях. И, действительно, пора бы уже отправляться ночевать в комнату на пятом этаже, где проживал кореш, но разговор стремительно развивался по замысловатой спирали и зашёл, само собой, об армейской службе.
         
        — Валера, слушай, какой курьёз получился однажды, — язык Антона ещё не заплетался. — В звании старшего сержанта я был начальником передвижного командного пункта. Как бы проще объяснить? Несколько радиостанций на базе грузового автомобиля. Куда надо, туда и поехали, где надо там и разворачивались для боевой работы. Так вот рассказываю. Однажды развернулись мы по тревоге на большом военном аэродроме, разумеется, недалеко от взлётно-посадочной полосы. Наш старшина Зарифтов, взводный командир, распорядился срочно соорудить курилку напротив СКП. Положено так, чтобы была курилка. Противопожарная безопасность так требует.
      
       — Не понял про СКП. Это что, Антон?
      
       — Я же сказал уже. Стартовый. Командный. Пункт. На платформе грузовика. Сокращённо — СКП.
      
       — Понял. Рассказывай...
      
       — Отыскали за складами короткий отрезок старого топливного бака и вкопали в десяти метрах от СКП. Потом пять берёзовых столбиков — глубже в землю и по точному пятиугольнику. Осталось доски закрепить на столбиках. Нашли и доски, толстые, прочные, но одной, как назло, не хватает, одни хилые. А уже скоро должен подъехать подполковник из авиаполка — командовать полётами. «Эх, кому нужна эта курилка, товарищ старший сержант?» — воскликнул запальчиво один из моих подчинённых. Присобачил он, значит, на последние два столбика самую прочную из тощих досок, прибил гвоздями, присел на неё осторожно. Чуть прогнулась, но выдержала. Ладно, тут и я махнул рукой на эту курилку. Мол, в моём экипаже курящих парней нет, старшина не курит, капитан нашей роты — тоже, командир дивизиона, само собой, не увлекается этим зельем. А тут началось. Зависли над аэродромом сигнальные ракеты, взлетели первые истребители, а вскоре приземлился на «Миге» важный полковник из штаба военного округа. Приземлился благополучно и немедленно к нашему СКП подъезжает на дежурном «газике». Подъезжает, выходит, снимает с головы шлем, выслушивает положенный рапорт и… направляется к этой самой курилке. Тут у меня, Валера, сердце и оборвалась. Ведь упитанный командир, тяжеловесный, с кругловатым животом. Шлем он примостил аккуратно на толстую доску, а сам на ту самую, худую…
      
       — Грохнулся?!! — обрадовался Валерий, разбавляя очередную порцию спирта согласно инструкции, полученной от кореша с пятого этажа, и не замечая, что с некоторых пор он и Антон остались в комнате вдвоём.
       
       — Не то слово!
         
       — И что-нибудь было за это?
         
       — Легко обошлось, но вспоминали про «приземление» долго. Даже не поверишь, столько курьёзных случаев было за время службы!
      
       — Давай... Рассказывай…
         
       — Ежегодно, в разгаре лета… учения проводились. На грунтовом аэродроме. Пылище, когда истребители взлетают. Тьма тьмущая! Лишь бы ветер не в нашу сторону. Все знают, что первые «Миги» и Сушки» — самолёты такие боевые — прилетят только через два дня. Я тоже знаю. А доволен собой и своим экипажем на все сто! Техника в отличном состоянии, отдыхай пока, гуляй по аэродрому.
         
       — Ах, по аэродрому... по аэродрому лайнер пробежал как по судьбе... За Вахтанга Кикабидзе...
         
       — Ты закусывай... Вдруг слышу по внутренней связи: «Кто у пульта?». Я тремя прыжками в СКП, а там — и в кресло руководителя полётов, докладываю: «Старший сержант Антон Кревестов!» Знакомый начальственный голос: «На подлёте «Ил-18» с офицерами на борту. Разреши посадку. Сообщи направление и скорость…». — « Да нет проблем!» — примерно так я утверждаю в ответ. Валера, ты задремал?
       
       — Ни-ни… Внимательно слушаю…
       
       — Позывной наш был мощный — «Лев!». Сижу я гордо в кресле руководителя полётов, руковожу посадкой самолёта с офицерами. Слышу по УКВ: «Я 101-й. Разрешите посадку». — «101-й, я «Лев». Посадку разрешаю». Ну и добавляю про направление и скорость ветра, а доволен я собой — слов нет. Гляжу в знакомую даль из-под руки, как Илья Муромец на известной картине. Вижу, что показался борт, шасси выпускает. Поворачиваю голову в сторону взлётно-посадочной полосы — бурёнка, настоящая живая корова, вышагивает к полосе и, знай себе, по пути траву нехотя пощипывает.
      
       — Что за корова? — Валерия качнуло в сторону подушки. — Военная?
         
       — Да ты что? А впрочем, почти… Недалеко бурят жил, присматривая за цистернами и прочим хозяйством. У него живности полно — эта самая корова, плюс лошадь, с десяток овец. Во время учений он их, естественно, никуда и никогда не выпускал, а тут два дня до начала полётов.
       
       — А где корова? Разбавляю… Эх... Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее… За Володю Высоцкого…
       
       — Закусывай хорошо... На полосе она. Травку упрямо щиплет, ненормальная. Видать, керосин за зиму и весну выветрился — удачно определилась с пастбищем. Я за микрофон: «101-й, я «Лев». Надо уйти на круг…». Слышу в ответ: «Я — 101-й. Ухожу...».
       
       — И корова на круг?!
       
       — Валера, ты что? Коровы не летают... Закусывай... А ей словно уши навозом заложило. Что делать? Не бежать же к ней и за хвост тащить от полосы! И отправить за этой коровой некого — весь экипаж на обеде. Я — в глухой растерянности. «Ил-18»  вновь посадку запрашивает, шасси выпускает…
       
       — И корова… шасси?
       
       — Ага, четыре копыта... Пасётся, вот же равнодушная… Тут я прямым текстом и говорю борту с офицерами, мол, корова по курсу у полосы гуляет… А мне в ответ: «Она нам не мешает…»
      
       — А корова?
       
       — Бурят потом пришёл за ней, увёл.
       
       — Какой... бурят?
         
       — Я же говорил. Жил рядом. А у него корова…
       
       — Воен... на... я-я-я... я?
         
       — Валера… Ты куда?!
       
       Но Валера не откликнулся. Он завалился на кровать и враз отключился, не раздевшись, прямо в домашних тапочках. Спустя минуту-две и Антон впал в полную прострацию. В голове стало пусто, хоть шаром покати. И мгновениями, как будто из какого-то прекрасного далёка, доносился тихий-тихий вечерний звон. Бом-бом, бом...
         
       Антон смог оглянуться вокруг, припоминая усилием какой-то одной-единственной не до конца проспиртованной извилины, что в этой комнате живёт также некто Игнатий и к нему приехала издалека симпатичная жена. Только вот, кроме спящего Валерия, в комнате никого не было. «Что-то я с Валерой обещал Игнатию? А что? Ага! Мы должны переночевать у его кореша с пятого этажа. Надо будить Валеру…»
       
       Несколько раз подряд Антон пытался встать на ноги, но не смог и, в конце концов, утомлённо рухнул на постель. Тоже, как и Валера, в домашних тапочках.
         
       И вдруг железная кровать принялась раскачиваться, как подвешенная к потолку детская люлька. Влево-вправо, влево-вправо. И всё выше и резче. «Когда же кончится мерзкое состояние?!» — недоумевал Антон, не в силах приоткрыть глаза и чувствуя себя полено поленом. Время от времени слух то ничего не улавливал, то необыкновенно обострялся.

       В дверном замке повернулся ключ и щёлкнул выключатель света. Кровать по-прежнему раскачивалась нелепо и с какой-то ужасающе растущей скоростью. «Всё слышу и понимаю. Не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Мы с Валерой тут. Игнатий с Людмилой возвратились. Мы с Валерой тут, а мы тут… тут… тут… А Игнатий с Людмилой… А Игнатий с Людмилой... А Игнатий... А кореш...».
      
       Рассчитанная прежде только на тяжесть тела Игнатия железная кровать деликатно ахнула-скрипнула, и Антон услышал, будто ему прямо  в ухо, ласковый и приглушенный голос Людмилы:
       
       — Не спят, наверное... Погоди чуток...
       
       И в это мгновение незадачливый «любитель спирта» улетел с космической скоростью в какую-то чёрную бездну, разумеется, вместе со своей кроватью, а когда проснулся, то увидел напротив заспанную физиономию Валерия. На столе стояла вымытая посуда, включая обе чугунные сковородки, ещё не пустая бутылка из-под спирта и початая бутылка «Варны».
      
       — Антон, что было с нами вчера?
      
       — Упились мы с тобой, дружище, спиртом, как свиньи.
       
       — Да уж… набухались... Глянь-ка, Игнатий с Людмилой, считай, и не притронулись к вину. Кстати, как ты думаешь, где они сейчас? Может, к моему корешу пошли ночевать?
       
       — А ты разве им рассказал, в какой комнате твой кореш живёт?
         
       — Да вроде нет. Ладно, пить страшно хочу. Спирт беспощадно  воды требует, как и предупреждал кореш.
         
       Валерий стал жадно пить воду прямо из трёхлитровой банки, стоявшей на краю стола со вчерашнего вечера, затем молвил добродушно:
         
       — Ну, погоди, Игнатий! Ведь додумался чем угостить…
         
       — Я теперь на спирт не смогу даже смотреть, — молвил Антон, в свою очередь, основательно приложившись к банке с водой. — Только Игнатия винить не в чем. Сами виноваты.
         
        — Эх, развесёлые лопухи! Подвели Игнатия.
         
       — Не переживай за них. Тут они переночевали. Всю посуду разве ты вымыл, а?
         
       — Да нет.
         
       — То-то же! И надо перед ними извиниться.
         
       — Обязательно, Антон, извинимся. Гуляют, наверное, по городу или в кафе сидят.
         
       Однако Игнатий объявился лишь через неделю, поздно вечером под выходные. С порога сообщил:
         
       — Из аэропорта я. Провожал жену. В гостинице она проживала, и я, разумеется. Договорился с кем надо.
          
       — Ты нас извини.
          
       — Всё нормально. Ложусь спать. Завтра выходного не будет. Надо отрабатывать.
         
       Игнатий и Валерий мирно посапывали в своих кроватях, но Антон никак не мог уснуть и всё думал о Тане. Красивей её нет никого на свете! Ради встреч с ней, а они пролетают стремительно, забросил подготовку к поступлению в институт. Ни разу не поцеловались, не объяснялись друг другу в любви, но Антон был убеждён, что неминуемо ждёт их впереди весёлая свадьба и счастливая супружеская жизнь. Правда, надо будет на Севере неплохо подзаработать, материально окрепнуть. «Вот тот же Игнатий, видать, в беспросветной нужде живёт. Двое детей, а зачем они? Чтобы уезжать на заработки на край света от жены и тех же детей? Поступлю-ка  я на заочное отделение...».
       
       Через несколько месяцев Игнатий объявил, что навсегда покидает Север и возвращается домой, к семье. По его вежливой просьбе Антон отдал ему во временное пользование новенькое пальто чехословацкого производства типа реглан.
      
       — На юге сейчас, считай, весна, и я возвращу пальто к маю посылкой, — пообещал Игнатий. — Не хочется тратиться на обновку, а лететь надо.
       
       — Поработал бы ещё! — предложил Валерий. — Любимая жена прилетела бы сюда в гости. Мы с Антоном точно бы не подвели.
       
       — Забеременела Люда. За этим она и приезжала, не буду скрывать. Хочу, говорит, зачать третьего ребёнка. Домой позвала, вот и уезжаю. Люблю её.
      
       — Тяжело ведь такую семью содержать?
      
       — Думал об этом, а Люда твердит своё.
         
       — Зачем рожать? — запальчиво спросил Антон. — Рожать необязательно, запросто можно аборт сделать. Разрешено законом.
         
       — Люда категорически против абортов. Да и мне в голову не приходит мысль предложить ей совершить, как она правильно говорит, убийство.
         
       На том и оборвался разговор. Однако Антону хотелось бы возражать и возражать по поводу абортов. На его взгляд, аборт — дело простое и возможное. А любимое пальто он востребовал от Игнатия назад в начале мая, когда солнце начало хорошо пригревать. Написал  жалобное, с некоторой укоризной, письмо. Пальто незамедлительно возвратилось. Антону в голову не приходила добрая мысль — не высылает Игнатий пальто, ну и пусть. Может, концы с концами едва сводит.

       Продолжение: http://proza.ru/2021/05/02/982