Советская политика в чечено-ингушской республике

Реформация  под  руководством   М.С. Горбачёва,   пришедшего к вершине власти  в   1985  году,   которая   получила  название   «перестройка», глубоко всколыхнула Чечено-Ингушетию. События тех лет, завершившиеся  развязкой 1991 года,  можно  сравнить с вулканом, годами сдерживавшим в своём чреве огненную лаву,   чтобы в какой-то  момент  выплеснуть  её наружу. Я в тот период руководила редакцией   информационных     программ  Чечено-Ингушского государственного телевидения, где работала к тому времени уже в течение 23 лет.
   Последней  каплей  в чаше терпения    населения    республики    стало строительство крупнейшего в мире биохимического комбината  по выработке БВК  –  опасных  для  здоровья   человека   биохимических веществ. И это в экологически   неблагополучной   Чечено-Ингушетии,  где   в   одном   лишь Заводском районе три  нефтеперерабатывающих  завода (имени Ленина, А. Шерипова и Анисимова), завод  «Грознефтемаш»,   а  также химический комбинат имени 50-летия СССР   выбрасывают  в   воздух   ядовитые вещества,   количество   которых перекрывает все допустимые нормы  в сотни раз. А   существуют  еще  Вознесенский   газобензиновый  завод,    завод химической    промышленности    (бывший парафиновый),   не    говоря  уже о машиностроительных – «Красный молот», «Автоспецоборудование», «Промавтоматика»; «Мединструмент» в г. Гудермес и др.
   Вспоминается случай   более  25-летней   давности,   когда  одна из членов делегации,   прибывшей  из Москвы с инспекционной целью, заговорщически поделилась   с   моей коллегой:   «Если   бы  вы знали, чем вы дышите,   вы бы взяли за руки своих детей и ушли бы отсюда ночью пешком».  И вот на фоне такой   критической обстановки – строительство нового  биохимического завода, проект строительства атомной электростанции  в Шелковском районе, строительство    заводов   по    производству шин и свинцовых аккумуляторов в   Шалинском   и  Урус- Мартановском районах.
    Впервые  о     нездоровой     экологии  в республике заговорили учёные. Преподаватель Чечено-Ингушского  университета  кандидат физических  наук Рамзан    Гойтемиров  создал  и  возглавил организацию  «Зелёное движение», которая    ставила  своей   задачей охрану окружающей среды. Гудермесцы, в знак протеста против строительства комплекса  БВК, организовали марш в столицу республики. Шли всю ночь, с факелами, преодолевая  сопротивление властей,  пытавшихся        препятствовать    их   продвижению.  Хорошо осведомлённые       о том, чем грозиланаселению,проживавшему  в непосредственной  близости от места намечавшегося производства, подобная перспектива,    они   решительным   образом  воспротивились   надвигавшейся катастрофе.
   Массовые  митинги   начались    в    Чечено-Ингушетии    в 1988 году. Их организатором  и ведущим был председатель Союза содействия перестройке Хож-Ахмед Бисултанов.
     Если  в  начале  главной темой на митингах была обеспокоенность экологической обстановкой,    то   впоследствии   эти  митинги стали местом выражения   годами   копившегося    сдерживаемого гнева.  При   помощи громкоговорителя    каждый    имел  возможность поделиться с собравшимися наболевшим.    Здесь  назывались    виновники бед чеченского  и ингушского народов, приводились убедительные примеры вопиющих фактов  геноцида. И все, от  мала  до    велика,    будь    то   представители интеллигенции или домохозяйки,   несли сюда то,   что не могли вынести на страницы прессы или экраны телевидения.
   Здесь   могла   выступить    преподаватель    вуза,    уволенная  со службы за «национализм»,  который  заключался в  выражении собственного мнения по поводу политики московского Центра в отношении ингушского народа, часть которого   так   и не смогла вернуться на места своего прежнего проживания в Северной    Осетии.   Или   мать,   которая родив   и   в  труднейших условиях воспитав сына, отдала его в ряды Советской Армии, а назад  получила в цинковом гробу, да ещё с грифом «Не вскрывать!
   Выступавшие говорили о том, что в Чечении нет места для чеченцев. При наличии большого количества заводов, они не могут трудоустроиться из-за своей национальной  принадлежности и вынуждены скитаться по свету в поисках работы в то время, как рабочие места занимаются русскими.
   Такая проблема в республике     действительно     существовала.   В некоторых    сёлах    в  летнее время трудно было встретить работоспособного мужчину.  Все    на  заработках.   Ладно     бы    только   мужчины.   Выезжали   целыми   семьями,   прихватывая с собой детей,  среди  которых было немало учащихся,    которым   полагалось   находиться  в  школе.  Ведь рабочий сезон длился с весны по осень. Возвращались   с  наступлением   холодов.             
   Тяжёлый изнурительный   труд   от   рассвета   до   заката   на строительстве животноводческих ферм в холодных  климатических  условиях    России  и Казахстана, проживание  в неприспособленных  помещениях, отсутствие доброкачественной еды – всё это способствовало возникновению тяжёлых заболеваний. Особенно среди сезонных рабочих был  распространён туберкулёз. Часты    были    прободения   желудка. Да и сама профессия  с презрительным   названием    «шабашник»    была    далеко   не   престижной.   Учителя  в  школе    могли    прилюдно  отчитать  неуспевающего   ученика,  не   преминув  ядовито заметить, что  «учиться надо было,  а не «шабашить»», не задумываясь о том, какой след оставляют в душе ребёнка. Разве  его   вина,   что в республике   проводится  необъявленная политика   шовинизма?   Когда,   в целях обеспечения  высокого   процента коммунистов   из   числа    русских,  чеченцев    просто    не  принимали   на заводы. Рабочий  класс из коренного населения  был    нежелателен   для республиканской партийной организации.     Мне   не    раз    приходилось    сталкиваться    с шовинистической политикой в   отношении   национальных кадров,    отсутствие  которых осложняло нашу работу.
   Дело  в том,   что   время   собственного    вещания   на  Чечено-Ингушском телевидении   распределялось следующим образом: 50%   -   русское вещание, 30% и 20% соответственно отводилось вещанию на чеченском   и  ингушском языках.   Русское   увеличивалось за счёт так называемого «прочего» времени, которое   включало   в себя художественные и документальные фильмы. Само собой разумеется, русские по-чеченски не говорят. И, естественно,  выступающими  на передачах национального вещания могли быть  только чеченцы и ингуши  (чьи языки почти аналогичны). Вот тут-то и приходилось сталкиваться с огромными трудностями.
   Данная   история  имела место в 80-х годах.  После нескольких безуспешных попыток связаться с секретарем парткома завода «Промавтоматика» (мне всё время   отвечали,  что   он   «на территории»),   я   была   вынуждена  поехать на предприятие, хотя обычно вопросы обеспечения выступающими решались по телефону.
     На мою просьбу определить для выступления по    телевидению   двух работников,   которые   должны принять участие в передачах на чеченском  и русском языках,   секретарь  парткома  ответил,  что чеченцев у них нет.  Но я знала,   что   в   сборочном  цехе работает девушка-чеченка, которая учится на вечернем   отделении   Нефтяного   института  и выполняет по 1,5 – 2 нормы в день. Кстати, кандидат в партию.
   Был   ещё  молодой инженер-чеченец, работавший здесь по распределению,  о котором  тоже   были   неплохие отзывы.   Конечно,   для завода,  где работает несколько   тысяч человек,   это было  слишком  мало.   А   нас  нацеливали на выявление    и     пропаганду национальных кадров,трудившихся  на предприятиях  республики. Возможно,  секретарь   парткома   и   не   был обязан   знать  всех рабочих своего завода, но то, что он не знает кандидата   в   партию   и   передовика   производства,  было невероятным. Я напомнила своему собеседнику,  что  у него работают двое чеченцев, назвав их по фамилиям и именам. Реакция была поразительной.      
-  Да  я  ни одному чеченцу не позволю говорить от имени завода!  - запальчиво воскликнул  он  и тут же запнулся в досаде на собственную несдержанность.
- А работать вы им доверяете?  -  поинтересовалась я.
- Я не отдел кадров, я их на работу не принимал,  - сказал он после небольшой паузы  и  уже   окончательно  ошарашил    меня,    поделившись     своим академическим  «открытием»   о  том,   что  чеченцы вообще не способны постигнуть физику или технологию в силу присущего им «нестандартного строения мозга».
      С  таким откровенным  шовинизмом  на официальном  уровне мне, до той памятной встречи, сталкиваться  ещё не приходилось. Умом  понимая,  что спорить   бессмысленно   –   передо   мной   классический    образчик     русского держиморды -  я   всё   же   вступила  в полемику и назвала ему имена учёных-чеченцев,   докторов  наук  в области физики и химии, не забыв подчеркнуть, что  и  двое  членов  моей   семьи  являются  один  – кандидатом технических, а другой – физико-математических наук. Расстались мы недружелюбно. На прощание я  сказала   ему,   что   подобные    разглагольствования можно было бы простить базарной торговке, но не партийному лидеру предприятия многонациональной   республики. В конце концов, явка выступающих была обеспечена  при  содействии   директора     завода       «Промавтоматика».