Горечь и редкие радости возвращения

      Ещё не стихли отзвуки кровавой расправы над первыми репатриантами. Всё ещё, то тут, то там, раздавались слухи о конфликтах, возникавших в связи с попытками возвращавшихся просто взглянуть на свои дворы и дома, с которыми были связаны воспоминания о потерянных ими родных и близких, о прежней жизни, детстве, юности, надеждах, которых уже не вернуть. Часто просьбы позволить хоть одним глазком  взглянуть на отцовский кров заканчивались в милицейских участках, где у провинившихся брали подписку о том, что они никогда больше не будут предпринимать подобных попыток. Случалось, что бывшие соседи или приятели отказывались вернуть оставленные им на сохранение в 1944 г. ценные вещи. Бывали, правда, случаи, когда имущество возвращалось в целости и сохранности, но, к сожалению, эти случаи были исключением из правила.          
   Однако представители  одной этнической группы, кавказских евреев-татов, - все, без исключения, проявили человеческое достоинство, сохранив в течение многих лет всё доверенное им. Раввин еврейской общины Грозного Давид Моисеевич Хазан вспоминал в 1992 году: «Мы все хорошо помним депортацию чеченцев в 1944. Как плакал весь наш мааленький народ, чья история полна погромов и изгнаний. Из дома в дом был передан приказ нашего Рабби, чтобы никто не смел касаться имущества Вайнахов и заселяться в их дома». («Из культурного наследия Евреев   Кавказа», Грозный,1992,с.7)               
   Существовала   ещё   одна  причина, которая заставляла людей спешить на родину – надежда   на   воссоединение   с близкими, с которыми их разлучило выселение.
   23-го февраля было арестовано   почти   всё мужское население Чечено-Ингушетии, за исключением тех, кто случайно оказался в лесах в связи с теми или  иными  хозяйственными  нуждами    (официциально  их численность составляла   2000  человек).    Мужчин  вызывали в   административные учреждения   по   месту   жительства для,  якобы, очень важного сообщения в связи с Днём Советской Армии, и тут же арестовывали.
   Как известно, депортация 1944 г. носила характер внезапности,   и  многие в момент   выселения   оказались   вне дома.  Будь то женщины или дети, о том, чтобы  им  позволили  присоединиться   к  семьям,  не могло быть и речи. Их загружали в  ближайший   грузовик   с  совершенно посторонними людьми и отправляли  на  станцию. А там – сразу в вагоны, не давая возможности даже  оглядеться по сторонам. Эти  вагоны стояли там потом по 2-3 дня, но наружу никого   не   выпускали.  Было немало случаев, когда семья не досчитывалась одного,  двух и  более человек.    Но бывало и  так, что тот или иной мягкосердечный офицер способствовал воссоединению семей, когда   к   нему обращались с такой просьбой. Один мой дальний родственник вспоминал, как русский   офицер   сам  прошёл  по вагонам, разыскивая кого-то, а обнаружив, наконец, предложил им перейти в другой вагон.
   В суматохе депортации особенно много терялось детей. Одна девочка пошла в хлев поласкать новорожденного телёнка, да так и заснула рядом  с  ним. Когда же проснулась, её ждала холодная сакля и мёртвая тишина опустевшего аула, изредка   прерываемая  лаем собак и мычанием коров...
   Другая  девочка,  9-ти лет,  пошла  сбивать с деревьев орехи в соседний лес и заплутала. А несколько ребят оказались оторванными от семей, застряв в очереди  на  мельнице, длившейся иногда не одни сутки.  Девочку 4-5-ти лет нашли у дороги на окраине села. Этих детей подбирали жители близлежащих сёл, находившиеся  в   лесах  во  время депортации.   Они скитались вместе с детьми,   кормили   их   чем   придётся,  пока не удавалось, с большим трудом, куда-нибудь их пристроить.
Из свидетельства жительницы Грузии Т.Маргашвили:
- Мне было девять лет, когда меня нашёл дядя Хасуха (Магомадов, последний абрек в СССР,   участник  антисоветского восстания на Северном Кавказе в 1940-1944 годах. - прим.автора).   Позже   он   нашёл  ещё двух девочек. Они были маленькие, 4-5 лет. Другие мужчины тоже ходили по аулам и подбирали отставших от семей детей. Одного  из   них застрелили русские солдаты.Некоторых детей дядя Хасуха провёл в Дагестан и поручил своим знакомым. Мне   было  очень   тяжело,   ведь  я взрослела, что связано с неизбежностью наступления   известного   физиологического   цикла.  Это бывали кошмарные дни.   Листья   деревьев  заменяли  мне   вату и марлю. Я часто болела. Такая жизнь  продолжалась  4 года. Мне было 13 лет, когда дяде Хасухе  удалось, наконец,   переправить  меня  в Грузию, где меня  приняла семья кистинцев.
   Трагедия родителей,  разыскивавших  своих детей, заключалась в том, что за 13-15 лет дети, разумеется, изменялись до неузнаваемости. Большинство из   них   не   знали   названий  сёл,  или аулов, где некогда проживали. И если кому-то  из редких счастливчиков и удавалось  вновь   обрести   свою семью,  то это становилось событием. 
   Была  и   другая   категория    детей, лишившаяся родителей уже в местах депортации. Их определяли  в детские  дома. Cреди   встречавшихся  мне воспитанников   советских  детских  домов  было немало таких, в которых угадывался  какой-то   личностный изъян. Эти люди не только утрачивали родной   язык, в  них   был   надломлен  некий     внутренний     стержень, формирующийся   в   каждом  из  нас  на основе неповторимой национальной культуры  и  духовного  наследия,  накопленных и переданных нам многими поколениями   наших предков.  Они  не  стали русскими,  но и чеченцами они уже не были.
   Справедливости  ради     необходимо     отметить,   что    среди    бывших воспитанников детдомов были и такие, что, повзрослев, поспешили вернуться на Родину. Они хоть и были лишены возможности говорить на родном языке (на чеченском не могли говорить и многие городские дети,  жившие в родных семьях),    сохранили    национальный    менталитет и  стали равноправными членами чеченского общества. Но для того, чтобы ребёнок в условиях полной этнической    изоляции    сумел   не   поддаться    нивелирующему влиянию всеподавляющей советской      идеологической машины и не превратился  в «винтик»   социалистического  государства  без роду и племени, требовалась недюжинная природная сила характера и сверхпрочная психика, а это дано не многим...
   Слухи  о   том,   что кто-то,   где-то,   кого-то нашёл,  оставались темой дня, продолжая   бередить  незажившие раны родителей, не терявших надежды. А соседи, гордившиеся своим казачьим сословием, собирались, по-прежнему, на лавочках  и  при каждом удобном случае старались заверить нас, что в античеченских выступлениях участия не принимали.