Нюра, подруга врага народа

Прошла  целая неделя, пока мне удалось вновь посетить митинг.
  О пожилой супружеской паре, каждый день подкармливающей собравшихся пирожками собственного приготовления, я услышала от коллег. А узнав, что они   русские,  заинтересовалась.  Но  не  так-то просто оказалось отыскать их среди огромной толпы людей.
  Когда   объяснила  членам  оргкомитета,  кого ищу, они тут же предложили свои услуги («Они  здесь, никуда не отходи. Сейчас найдём.») и бросились  в разные  стороны. Не  прошло  и  десяти  минут, как ко мне уже подводили небольшого  роста пожилую   женщину с покрытой платком головой и опустевшей   хозяйственной  сумкой  в руках. Рядом с ней – худой, небритый, болезнного  вида  пожилой  человек.
- Нюра, – протягивает мне  руку женщина, улыбаясь.  - А  я  Вас    знаю.
И энергичная не по возрасту Нюра засеменила впереди. Последовал за ней, немного прихрамывая, и её супруг, Пётр Александрович, который, в отличие от своей жены, представился,   назвав себя официально – по имени-отчеству. Необходимо отметить, что к тому времени республиканское телевидение  уже начало освещать митинг,  и  Нюра (она   сама просила называть её так) с супругом успели посмотреть несколько телевизионных программ, в которых звучали воспоминания о выселении. Шестнадцатилетняя в ту пору Нюра тоже помнила  морозные  февральские  дни  1944  года.
   Накануне того  рокового  дня  она осталась с ночёвкой  в гостях  у своей подружки-чеченки, Аси, которая жила со   своей  больной бабушкой в пригороде Грозного. Родителей у Аси не было.  Нюра лежала в постели рядом с подругой, хотя давно уже   проснулась.  Но   комната,  остывшая  за ночь, была холодной, и выбираться   из-под   тёплого   одеяла    не   хотелось.  Подруга,    допоздна засидевшаяся   у   постели бабушки,   ещё   спала. Вдруг резко забарабанили в дверь.   Нюра  отодвинула  занавеску, чтобы разглядеть, кто так грубо стучит, но   увидеть   что-либо   сквозь   обледенелые окна не смогла. Ася, присев на кровати,  вопросительно  посмотрела на подругу: «Кто это может быть? К нам никогда так не стучали». Обе начали быстро одеваться. Ася подошла к двери и спросила  по-чеченски: «Мила ву?»   Ответили по-русски:  «Открывайте, быстро!» Они испугались. Не успела Ася откинуть дверной крючок, как в комнату ввалилась целая группа военных.
- Собирайтесь быстро, на сборы 2 часа! - резко произнёс один из вошедших.
- А куда собираться? – это к Нюре вернулся дар речи.
- В дорогу, - ответил военный и добавил: - В дальнюю.
  Другие    вошли   в  следующую, смежную,  комнату.  Лежавшая в постели бабушка Аси  растерянно смотрела  на вошедших, пытаясь   понять,   что происходит.
-Что с бабкой?
- Она больная,- ответила Ася.
Нюра помнит, как военные    переглянулись. Что-то пообсуждали между собой минуты  две  и, бросив им на ходу «собирайтесь»,   стали выходить на улицу. Нюра, решившая, что ей тоже нужно собираться   в   дорогу, спросила:
- А как же я одна поеду? Мои родители меня будут искать.
- А где твои родители? – обратился к ней старший из них. - Дома, я тут в гостях.
   Кажется, только сейчас они поняли, что она не чеченка.
- Ах,   ты   в   гостях!  Ты русская?   Мы    выселяем  чеченцев  и ингушей. А ну, быстро отсюда,  -  сказал   военный,   внезапно сменяя   свой   резкий  тон на доброжелательный. 
- А Ася? У неё бабушка больная,   -   пыталась она разжалобить офицера.
- Скоро вылечится,  - произнёс кто-то из стоявших рядом.
   Нюра  знала, что у Аси не было тёплой одежды. В зимнюю пору она редко куда выходила,а когда такая необходимость возникала, надевала две тёплые кофты,  а сверху  -  большой  шерстяной платок. Когда два года назад один за другим   умерли   её   родители,   она   вынужденно  оставила школу. Немного спустя   слегла бабушка.  Жили тем, что привозили им родственники. Куда их повезут?Зачем? Из брошенных почти на ходу нескольких фраз офицера девушки  ничего  не  поняли. Но стали   собираться.    Заглянул молодой солдат  и,   указав   кивком в сторону  комнаты,  где лежала бабушка, спросил: « Она   сама   ходить  может?»
  Они ответили, что без посторонней помощи она не поднимается. Солдат задержал   свой   взгляд   на   Нюре. Нюра улыбнулась. Он  улыбнулся в ответ. Вошёл, прикрыв за собой дверь.
- Тебя как зовут?
- Нюра.
- Нюра, ты местная?
- Да, я живу в Грозном. А вы ещё долго здесь?
- Да, пока здесь.
- А за что их?
 - Да разное говорят.
- А что с ними будет? - Плохо  будет. Если   есть   что    ценное,   пусть  берёт  с   собой.  Одежды побольше, еды.
- Почему «берёт»? Они же с бабушкой!
- Бабушку сейчас увезут в другое место. Она же сама ходить  не   может. Больных – отдельно.
- Как?! Её одну, без Аси, заберут?
- Да, другого  выхода  нет. У нас приказ - свозить больных в отдельное место. - Давай, увидимся,- заулыбался солдат.
   В это время раскрылась   дверь, и уже другой   солдат нетерпеливо спросил:
- Саша, ты чё там застрял?! Ходит или не ходит?
- Иду, не ходит она,  -  отвечал    Саша,    направляясь  к выходу, а у дверей с улыбкой помахал Нюре рукой.
   Минут через  двадцать   вошли   двое с носилками, на которые  переложили Асину бабушку. Старая женщина не могла   произнести ни слова, только платком вытирала глаза и   посматривала на  Асю с Нюрой. Когда её уже начали  выносить,   Ася резко бросилась к ней, обхватила руками её голову и зарыдала,  сквозь  слёзы   говоря   что-то   по-чеченски.   В   ответ     бабушка несколько   раз   произнесла   одну и ту же фразу: «Йоха ма йохалахь, йоха ма йохалахь».
    Нюра,  немного  понимавшая   по-чеченски, прислушалась,   но     ничего не поняла. Она никогда до этого не слышала подобных слов, но запомнила их на всю жизнь. Солдаты, державшие   носилки, даже не   приостановились. Они  почти несли   вместе   с бабушкой  и  приникшую  к  ней  Асю. Но у выхода она разжала объятия, когда  один из солдат прикрикнул на неё: «Да,  отцепись ты! И так еле несём!».
   Выйти вслед им  не  позволили.  Они с Асей так  и не увидели, на чём её отправляли.  Ася  продолжала   плакать, упав ничком   в    опустевшую постель бабушки  и  зарывшись  лицом  в её подушку.   А в голове у Нюры всё крутилась  фраза,   несколько   раз произнесённая  бабушкой   на  прощанье. Она ждала момента, чтобы спросить, что она означала.
- Ася, Ася,  надо собираться.  Где  твои  вещи,   где   продукты? – она силой оторвала подругу от  подушки. - Приди в себя. Слезами не поможешь.
  Ася села,  потерянно огляделась. Взглянула  на Нюру. Потом  встала, подошла к сундуку  и  начала извлекать оттуда какие-то  вещи, принадлежавшие,  скорее  всего, не ей.  «Это вещи её матери», - догадалась Нюра. Отбирала нужное, что-то нашёптывая про   себя.   Нюра нашла, что это самый  подходящий
момент, чтобы задать мучавший её вопрос.
- Ась, а что значит «ёха ма ёха»?
Та  не  поняла. Да   и   трудно  было    узнать  эти   слова   в  устах Нюры, которой сложно было воспроизвести гортанные звуки чеченской речи.
- Ну, что тебе на прощание бабушка говорила?
- А-а...  «йоха   ма  йохалахь»,   -  поняла наконец Ася. -  Ну, если дословно, это значит    «не растеряйся,   не  сломайся»,    то есть  будь сильной,  не опускай рук,  не склоняй головы.
    Лёд   на   окнах   начал   оттаивать,  и  уже  можно было  разглядеть,  что происходит на улице. Подъезжали  и  отъезжали грузовики, бегали туда-сюда солдаты. Подъехала новая   машина,     и    солдаты    активизировались. Открылась дверь, и уже другие  солдаты – видимо,  из   подъехавших  только-что – крикнули: «Выходите!»
   Впереди  пошла Нюра, держа в руках узел с вещами Аси. Такой же узел, но с продуктами, несла Ася.
- В машину! -  скомандовал   офицер,  приняв  за чеченку и Нюру, но один из ранее прибывших сказал: - Одна - русская, пусть домой идёт.
- Которая?  – удивился   офицер  и  уставился     на   Нюру. –   Ты, что ли? А ну,  давай быстро отсюда! Ишь, подружка, загостилась.
   Нюра   обвела  взглядом солдат. Где же Саша? Но его нигде не было видно. Ася уже поднялась в грузовик, где   уже   находилось человек двадцать, среди которых были и дети.  Подбежала к грузовику, который уже трогался с места:
- Ася, я найду тебя! – крикнула ей вслед Нюра и выбежала на дорогу.
  До дому добиралась часа два. Дорога была запружена грузовиками, до отказа набитыми людьми, в основном женщинами и детьми. Были и старики. Но ни одного молодого мужчины. Странно...Может их отдельно везут? Опять в голове закружились сотни вопросов. Прибежала домой в слезах: - Мама, ты знаешь?..
- Знаю,  -  не  дав  ей  договорить, ответила  мать.   -   Мы  с папой так волновались за тебя. Слава Богу, пришла... Мать обняла Нюру и заплакала.
- Никому   ничего не говори,   надо   молчать. Все    соседи знают  про твою чеченскую подружку. Их отправляют в Сибирь.
- Мама, - плакала Нюра, -Ася в одной шали, ей нужно что- нибудь тёплое.
- А где ты её найдёшь?
- Не знаю, пойду на станцию.
- Ой,  Нюрка,  влипнешь  ты  в историю! Сегодня – одних,  завтра – других. Кто знает, кто следующий?
   Нюра была девушкой отчаянной. Прихватив стёганое   полупальто,  она пешком   отправилась на станцию,  искать Асю. На Грознефтяной было очень много военных, они сновали между товарными составами;  кто-то на кого-то кричал,   кто-то   кого-то   искал. Один железнодорожник пытался в чём-то убедить   офицера, указывая  рукой  на   состав,   состоявший  из  длинной вереницы товарных вагонов.
   Нюра не  знала,  откуда начинать поиски. Мимо проходили два офицера и, кажется,  обратили  на   неё внимание. В новом, из серого сукна, пальто и в белой вязаной шапочке она выглядела старше своих шестнадцати лет.
- Можно   вас спросить?  – обратилась к ним Нюра.  - Я ищу   подругу,  её выселяют.
Те  всё  сразу поняли и, переведя взгляды  на узел в её руках, продолжили за неё в один голос: - И вы принесли ей тёплую одежду.
- Да...  Её  зовут  Ася. Говорят, их  в Сибирь отправляют. Там  морозы. Она не выдержит!
- Сложная задача,  - сказал  один другому.  -   Как фамилия твоей Аси?
Нюра назвала.
- Она городская?
- Почти. Из Черноречья. Это недалеко от Грозного.
- Ты   вот   что,   пройди    мимо вагонов и зови  её  по имени. Если не  найдёшь,  посмотрим  по спискам. Это сложнее будет. Мы здесь, если что.
   Нюра не  чувствовала  под  собой ног  от радости, что   появился шанс найти подругу. Она бегала от вагона к вагону, выкрикивая непрерывно:
- Ася! Ася!
Какой-то военный раздражённо остановил её:
- Чего  разбегалась,  сучка! А  ну,  вон   отсюда! Может,  вместе с ними отправишься?
- Мне разрешили,  -  она указала в сторону офицеров.
  Хам в военной форме перевёл взгляд в направлении офицеров и,   что-то бурча себе под  нос,  зашагал  прочь.  Впереди, у одного из вагонов, было настоящее  столпотворение,  причины  которого  издали  было не разобрать. Нюра подошла поближе.    Из    вагона вытаскивали больную, а её близкие пытались этому воспрепятствовать. Крики, слёзы, стоны, давка...
   В  этой   толчее   Нюра  не сразу увидела Асю, а услышать что-либо вообще было  невозможно,   хотя   Ася  уже    несколько  раз окликала её по имени, вцепившись руками в одну из  створок    раздвинутых   дверей   вагона. Нюра сделала несколько попыток передать ей узел с пальто,  но   из  этого ничего не получалось.   У   кого-то  сзади  не   выдержали   нервы,  и этот некто,  резко выхватив  узел   из  Нюриных рук,   ловко перебросил его в вагон. Он пролетел  мимо  Асиной   вытянутой руки,  и  она не без труда извлекла его из-под чужих ног. Она была больна: было видно, что она горит в жару.
- Я   плохо   себя   чувствую,   -   сказала Ася. – Всю  ночь  не  спала.  Не у кого спросить про бабушку.
  Обычно  весёлая    и    остроумная,   она   как-то  обмякла, сникла. А потом, пытаясь перекричать усилившийся вдруг гомон, попросила:
- Нюра, ты не можешь узнать, куда повезли бабушку? - Могу! Я обязательно её разыщу!
   О трагической участи  больных, среди  которых была и Асина бабушка, Нюра узнала лишь много лет спустя...
«Вагоны с переселенцами   на    станции    простояли    ещё   трое суток», - рассказывала  Нюра. Для  находившихся  там  людей это был  настоящий ад. Их никуда не выпускали. Дни стояли морозные. Февраль, он и на Кавказе февраль. Люди мёрзли. Санитары ходили по вагонам, выискивая и отправляя куда-то     больных.  Все эти дни Ася держалась на ногах. Она уже не спрашивала  про   бабушку, но этот немой вопрос читался в её глазах. Нюра сама  говорила  ей,  что  продолжает её  искать и обязательно найдёт. Нюру обнадёжил один  военный,   сказавший   ей, что всех больных (чеченцев и ингушей) свозят в одну больницу, но он не знает в какую. Нюра ещё  не  знала,  что видит Асю в последний раз.Когда на следующий день она вновь   пришла   на   станцию,   вагонов на станции уже не было...
   Она   шла   через   рельсы,   погружённая в свои мысли.   Вспоминала Асю, их общие    планы     на     будущее,     которым    уже    никогда не суждено было осуществиться. Шла,  не замечая, как слёзы заливают лицо, пока знакомый голос не вернул её к действительности.
- Вы  плачете? – перед  ней  стоял    один     из     двух    офицеров, которые позволили ей   поискать Асю в вагонах. - Их уже увезли, - сказала Нюра, вытирая глаза ладонями.
- Да, - подтвердил молодой человек. – Их отправили ночью.
Он  стоял   перед   нею,   не   сдвигаясь  с  места  и  глядя  в  лицо. Первой  заговорила Нюра:
- Я пойду,  -   сказала она.
- Я провожу. Кстати, меня зовут Пётр, а Вас?
- Нюра.
- Нюра, сколько Вам лет?
- Шестнадцать, а Вам?
- Двадцать три.
  В  званиях Нюра ещё не разбиралась. Звёзды – значит, офицер, вот и все её познания в этой области. Пётр сам сказал, что он лейтенант. Он проводил её до самого дома. Спросил, не обидится ли она, если заглянет к ней ещё. Нюра ничего не  ответила и зашла в  дом. Пётр был  не  единственным молодым человеком, оказывавшим ей знаки внимания. Родителей не  было дома.  Они придут только вечером. Есть возможность спокойно полежать и подумать обо всём произошедшем.
«Аси нет,   -   думала она.  – Найду её бабушку и сама буду за ней смотреть.  Она же ещё не очень старая, может, вылечится... А зря я так  с   этим Петром. Интеллигентный  и,  видно, добрый. Хотел отвлечь меня от грустных мыслей. Понял, что я расстроена.» Потом её, вдруг,  осенило. «А, может он знает, куда отправили больных? Где его теперь искать?  Может, успею ещё догнать?»  Но сил подняться всё равно не было.
   Вечером пришли с работы   родители. Уединившись  с матерью, подробно рассказала  ей обо всём, что произошло в тот день, раскаиваясь в том, что не позволила Петру прийти ещё.
- Сам  придёт, - успокоила её мать. – Ты же у меня красавица.
И  точно, как в воду  глядела. Пётр   пришёл  на следующий же день. Робко постучался. Нюра открыла дверь и обмерла.
– Здравствуйте, Нюра.
- Здравствуйте, Пётр. Проходите.   
- А Вы одна?
- Да, родители придут вечером.
-Может, прогуляемся? В доме неудобно... Я пришёл без приглашения...
-Погуляем. Я ещё вчера чуть не бросилась вас искать.
И  Нюра  рассказала  ему    историю  об  Асиной    бабушке. Пётр пообещал  разузнать всё подробно и попросил не тревожиться.
   Они поженились  через год. Пётр дослужился до звания  майора и уволился в запас. Всё это время они жили в Грозном. Воспитали сына.
   Я напросилась к ним в гости. Жили Нюра с Петром Александровичем на Грознефтяной, на цокольном этаже   пятиэтажного  дома,  прямо напротив той     самой     станции,     с   которой   отправлялись  до   отказа    набитые депортируемыми    товарные составы в феврале 1944-го года. Скромная двухкомнатная хрущёвка, где вместе с хозяевами  проживает  огромный чёрный   пёс    неизвестной    мне    породы.  Небольшая, устаревшей модели, кушетка, два кресла и    старенький   телевизор, стол, четыре стула – вот, пожалуй, и вся обстановка.
«Да, не от  большого достатка  пирожки-то раздают», - заметила я про себя.Между тем, Нюра хлопотала у стола:вазочка с вареньем, печенье, конфеты к чаю. Осветитель  расставлял световые приборы, оператор готовил камеру к съёмке.
   Я  и  после    того     не    раз    встречалась    с супругами у них  дома или на телевидении,  куда  они частенько наведывались. Это были редкие свидетели геноцида, учинённого над чечено-ингушским народом, которые не боялись об этом говорить.
   В одном из интервью  Нюра рассказывала   о том, как советские офицеры грабили чеченские дома. Каким грубым матом обругал один такой офицер русского соседа, вступившегося за    соседское  добро. Видела грузовики, загруженные коврами и    другими  ценными    предметами   домашнего обихода, которые проезжали из сёл и аулов. Рассказывала о том, как обнищал    край  после депортации  коренных жителей. Уже не увидать было прежних арбузов   и дынь, которые прежде завозились сельчанами на рынки столицы. Не было  уже  того    разнообразия овощей,   которыми славились базары   Грозного. «А какие    чудесные были фрукты! Помню, проедет загруженная    сочными свежими яблоками арба, а аромат стоит на всю улицу".               
   Было  о  чём  вспомнить  и   Петру   Александровичу.  Хотя Нюра – сначала невеста,  а   потом  жена – продолжала допекать его настойчивыми просьбами разыскать Асину бабушку, он, уже знавший об участи постигшей больных, в числе   которых,   безусловно, была и разыскиваемая, не сразу открыл ей печальную тайну. Прошли годы прежде, чем Нюра узнала о трагедии.
    Когда, спустя 13  лет, на  станцию   Грозный   стали  прибывать составы с  возвращавшимися на  родину, Нюра  не  пропускала   ни одного. Она,  как и тогда,   в 1944-ом,   бегала   мимо   вагонов,   выискивая   глазами      подругу. «Интересно,   какая   она  теперь, моя Ася? Я её  сразу узнаю», -  думала она, всматриваясь в лица вновь прибывающих. Домой возвращалась расстроенная, но   надежды не теряла. Этой встрече так и не суждено было состояться...
   После того интервью жизнь супругов     довольно  осложнилась.   Они стали замечать   недобрые   взгляды  соседей,  некоторые   из которых откровенно демонстрировали свою  неприязнь.   
   В таком   же   положении   оказался   и    профессор   Александр   Иванович Божедомов, раскрывший тайну массового захоронения чеченцев, замученных в   застенках   НКВД.  Учёный,   ставший   свидетелем   тех  событий,  дал мне обширное   интервью   об   истории  50-летней   давности.  Однако,  когда  я приехала   к    нему   через   год,  накануне   годовщины  депортации   чечено-ингушского народа, его жена,  очень   милая и скромная женщина - дочь крупного   военначальника,   Героя    Советского     Союза,     -  со   слезами  рассказывала    мне    о    том,    какому    давлению    подверглись   они  после прошлогоднего    интервью.  С ними   перестали   здороваться    соседи,  им угрожали по телефону,  обзывали предателями.
«Я глубоко убеждена в том, что настоящий интеллигент  не может быть ни националистом, ни шовинистом».
«Значит, нет  среди Ваших соседей  настоящих интеллигентов,  не  жалейте о них»,  -   сказала   я   на  прощание. Но делать новое интервью передумала,  хотя сам Александр Иванович  и был к нему готов. Зачем   осложнять   жизнь пожилым людям?