Над розовым морем...

Вместо рецензии на эссе И. Чебоксаровой  http://proza.ru/2021/04/29/82             

               
               – Лучики, лютики, солнышко, травка… Всё, не могу больше! Не могу!
               – До такой степени травка достала? В чём она провинилась?
               – Чёрт знает что творится на земле, а вокруг: «Ля-ля, сю-сю»…
               – С возрастом ты становишься вредной: весну нельзя отменить.

               – Да я понимаю: всех не вылечить, не потушить все пожары… И всё же…
               – Рассуждаешь как четырнадцатилетний подросток-максималист. В твоём возрасте пора перестать сострадать миру. Думай о себе.
               – Только не надо делать из меня старуху.
               – Никто и не делает. Я даже не прошу тебя заглянуть в зеркало.
               – Подумаешь! Зеркала!!! Нет более лживых вещей на свете.
               – Красавицы почему-то так не думают.
               – У большинства из них дурной вкус. И они верят лести.
               – Ну-ну…

               – Что «ну-ну»? Не молчи.
               – С тобой помолчишь. Слышишь, у соседей наверху…
               – В этих панельных домах ужасная слышимость.
               – Просто все моют окна.

               «Над розовым морем вставала луна, – чуть картавит певец. – Во льду зеленела бутылка вина…»
               – Улыбаешься? Значит, до сих пор помнишь.

               «Послушай... О, как это было давно», – вздох, небольшая пауза. 
               «Такое же море, и то же вино...
                Мне кажется будто и музыка та же...»

               Длинная узкая комната. Возле окна, впритык – письменный стол, на нём чертёжная доска, рейсшина, пара деревянных треугольников, несколько простых карандашей. Кажется, тогда ещё даже не было «кохиноров»… Вплотную к столу – трельяж красного дерева, купленный мамой в комиссионке и явно знававший лучшие времена, на тумбочке – старенький проигрыватель «Москва», подаренный тётей. Крутится пластинка… Танцует перед зеркалом девчонка, забыв о чертежах и дипломной работе, подпевает, подражая интонациям исполнителя:

               – И томно кружились влюбленные пары
                Под жалобный рокот гавайской гитары…

               Старинной настольной лампе с кованой металлической ножкой и плоским, раскрашенным вручную стеклянным абажуром на столе места не хватило, она тоскует на подоконнике. Лёгкий ветер колышет занавеску, и кажется, что нарисованные на абажуре речка, камыши, лодки слегка шевелятся. Тёплый свет лампы большим жёлтым пятном падает на чертёж, быстро спускающаяся южная ночь прячет в темноте двор дома девчонки, следующий за ним огромный пустой двор общежития мореходки, оставляя лишь стройные силуэты тополей. Этим тополям  и поёт девчонка, завороженная чужой любовью, чужой тоской, мелодией и красками неведомой жизни (розовое море она никогда не видела, как, впрочем, и вино во льду - совсем другой была обычная жизнь). Девчонка ещё не знает ничего о любви. Не догадывается, что всю жизнь будет видеть во сне тонкие лучи уличных фонарей, скользящие и теряющиеся в тополиной  листве.
               Коротенький ситцевый сарафанчик, сшитый мамой, бьёт по голым коленкам, разлетаются и падают на глаза непокорные прядки волос… А в зеркале – ну, конечно, красавица в узком атласном платье, стекающем волной к хрустальным туфелькам. Элегантная шляпка с пером и вуалью чудом держится на уложенных локонах.
               И пусть это никогда не свершится. Тополя запомнили её такой. А они же не умеют врать…


               «Послушай... послушай... мне кажется даже!..
                Нет. Вы ошибаетесь, друг дорогой,
                Мы жили тогда на планете другой…»

              – Не выдумывай. Из песни слов не выкинешь, но всё же, давай споём по-другому:
              «Мы ещё не устали, и не слишком мы стары
              Ни для этого вальса, ни для этой гитары...»