Потеряшка ч. 2, 11
Наутро следующего дня отправилась спозаранку я одинёшенька за «кордон» своей вотчины. Зачем пошла, спросите? Во-во: затем, чтобы и те, пристально за нашей компанией присматривающие, таким же вопросом озадачились. И шла, и шла не поравнялась покуда со мной давняя знакомица — голограмица. Я сразу её опознала, хоть была она в несколько ином обличии. Каком, спросите? Не смогу объяснить Вам того — всё равно не поймёте. Такое умом не осмыслить: только почувствовать.
- Сестра, - молвит со вздохом, а сама на чело мне руку кладёт: Ну, куда тебя опять понесло? Неужто ты никак себя исходную не осмыслишь?
И тут вдруг как током меня насквозь прошило. Ведь это она, она когда ещё сестрицей меня кликала! И сейчас… Сызнова сестрой называет. И ещё. Что-то глубоко внутри червячком зашебушело от прикосновения ли её полуявленного, от чего другого ли. И впрямь, воспоминания неужто? Я аж глаза прикрыла от нахлынувшего, смутно-близкого знакомо-знакового. Сама отвечаю, как могу, едва с собой справившись:
- Сестра, говорите… Тогда почему наперед сестре не подскажите, что я припомнить должна конкретное? И для цели какой, главное?
Смотрит жалостливо на меня картинка полномерномасштабная, словно в саму душу заглядывает и отвечает не вдруг:
- То нельзя, дорогая, никак не моженно. Ты сама должна. Очень скоро со всем сама и справишься. Амулетик тот, тебе явленный, ты с собой носи, согревай в руках. Споро справишься – снова свидимся. По-иному уж, по-настоящему.
И растаяла, словно белым сполохом с поля зрения моего смытая. А я так и осталась стоять посереди поля чистого, сама не своя со ртом разинутом. Вспоминания новые принимая да в головушке своей поукладывая.
Спросите, что за вспоминания? Расскажу сейчас – куда денуся…
Ай, ли правда то? Али игры моего воспалённого… подсознания? Вспомянулись мне сестрицы родные: Гордея да Зефира-душенька. Лицом светлые – краше солнышка. Милы, веселы, всем приятсвенны. И сама я про меж них – не хужее ничуть. Красна девица – ясна зоренька. Распеваем втроём свету-лету хвалу, по лугу выводя пляс затейливый. И как только оно всё вспомянулось – встрепенулось внутри сердце птахою. Полетела обратно к братушкам своим любезным рассказать про то, что им неведомо.
До ночи сказывала о встречи новой с красавицей невсамделишной да о том, о чём самой вспомнилось. Взяла в руки вещицу, Басюсей сысканную, да так и торкала, в ладонях согреваючи. Даже спать с собой в постель утащила. И снилось мне о ту ноченьку, что заря с зарёю встречаются. Хороводы друг с дружкою водят, песни звонко поют, заливаются. Ох, и спала я в ту ночь – как в младенчестве. Аж, рассвет, привычно мною встречаемый, проспала напрочь.
Наутро первым делом взглянула на амулетик свой заговоренный, а он… изменился. Да так изменился: сразу и не скажешь чем. Вроде то же вот: монетка-камешек – и тяжёленька и тепла внутри, а чем-то иной будто. Присмотрелась повнимательнее. Сияет он светом странным. Нездешним-невиданным, а по мне словно знаемым. Я и бегом на улицу своих сыскивать. Насилу отыскала на заднем дворе всех троих вместе.
- Ой, робятушки, - шепчу им, задыхаясь – говорить спокойно нет моченьки: поглядите, родненькие, что-нить видите?
И сую им свет-ясный камешек. Засмотрелись хлопцы на вещицу занятную.
- Нет, сестрица любезная, ничего не видно, - отвечают вряд Мунтарь с Басюлей. И смотрят на меня, возбуждённо-запыхавшуюся, вопросительно. Лишь Громид похоже что-то приметил и говорит задумчиво:
- Гадя права, изменилась вещичка капельку. Стала ярче и будто… явственней? И ещё, смотрю, будто полосочка поперёк рябит – светом пробивается. А что всё это значит да к чему… Мне неведомо.
Пригляделась – и впрямь, полосочка: молодец муженёк-мой зоркоглазенький.
- Вот и я не знаю, - подтверждаю, чуть успокоившись, глядя на полоску ту змееглазо-видную.
Змееглазовидную? – словно ступор на меня напал. Стою истуканом, слова не вымолвлю. Это я-то завсегда разговорчивая. Громид будто что почувствовал. Взял за руку, отвёл в сторонку, обнял крепко и молвит:
- И ты, ты тоже об этом подумала?
- О чём, Громидушка?
- О похожести теперь твоего камешка на глаза лошадок наших.
- К-кажется, - отвечаю неуверенно.
- А знаешь, милая? – и примолк мой супруг.
- Что, любимый? – аж дыхание снова сшиблось.
- Я теперь тоже кое-что вспомнил. Раньше не такие глаза были у здешних лошадок.
- Когда – раньше, Громид? – ухватила мужа за руку, сжала неистово. Он даже не поморщился.
- До того, то есть до этого.
- До чего же?! – почти кричу, даже остальные на нас оборотилися: До моего здесь появления?
Смотрит супруг на меня грустно и, вздохнув глубоко, вдруг кивает неуверенно:
- Вроде…
Я руку к губам прижала, даю знак Громиду молчать.
- Ты пока хлопцам нашим не говори ничего про то. Поглядим, сами вспомянут ли?
Сжал мою руку супруг накрепко, кивнул мне, мол, понял-сделаю. И пошла к дому задумчиво: «Что тут ещё мне за новости?»
Весь день ходила по избе, как сновидящая (ну, как их ещё кличут в том мире? Сомнамбула что ль), делами по хозяйству, занимаясь механически. Сама за братьями исподволь всё позыркивая: не мелькнёт ли и у них какое озарение.
А к исходу дня пришла мне в голову одна мыслишка. Что, если один Громид увидал изменение? А остальные не просто ничего не приметили – ничего для них и не изменилось? И если мысль моя верная – что это значить может? И ещё… Следует ли с мужем той догадкою делиться или попридержать пока при себе её? Не потому, что супругу или братьям доверять перестала. Нет, про то твёрдо знала, что за меня в огонь и воду оне. Не то… Как бы сказать попонятнее? Промолчать покамест, чтобы не оказать, как бы, «случайного воздействия» на представление окружающих… Не могу никак явнее мысль выразить.
И решила покуда никому ничего не сказывать. И знаете? Стало тут у меня словно раздваиваться, не в глазах, нет-нет: в проживаниях реальности. Как-то так происходить всё начало, будто существую одна в разных ипостасях. Нет, снова не так… Будто я – я и осталась, а вот мир вокруг стал мерцающим. Ну, как Вам ещё объяснить? Ладно уж, сейчас попытаюсь.
Свидетельство о публикации №221042901461