Вишневое наваждение

   Они стояли рядом, плечо к плечу, несмотря на разницу в росте, она аккуратненько на уровне мужской подмышки, а он на голову выше или даже еще больше, чуть заметно прикасаясь одеждой, а состоянием души, так уж, точно, горячо, хотя невидимо глазом и незаметно другим, но остро ощутимо обеими.
Оно, приближение, билось так близко и почти переливалось через край в необратимость сближения. Оба были свободны. Не молоды. Она вдова, а он разведён. Присутствием одиночества укутаны. Влюбленность во все времена жива, всегда стремится навстречу весне повышенным сердцебиением и восторгом неожиданных встреч, независимо от возраста. Непонятно только откуда приходит и, как, и с кем сближает настоящим. Вот и сейчас, для обоих неожиданно, молниеносно пробило притяжением.
Стоять рядом с мужчиной, что неожиданно быстро приблизил себя ощущением родства, поэтическим отражением слов и телесно, скрытым, но явным стремлением быть ближе. Это было если не опасно, то непредсказуемо. И с осторожностью дистанций.
Набирала силу ранняя весна, а снег во многих местах ещё не стаял и ветер был огнянно горячим, обжигал холодом в своем порывистом прикосновении. Точно также и состояние изнутри, удивительного, необъяснимого, вспыхнувшего огня и интереса, что так беспокоило и будоражило до мурашек, словно от озноба.
И вот, вдруг, как обухом по голове, прилетело знойное воспоминание из детства и лета, каким образом оно перекатилось в настоящее, непонятно. Но реально захлестнуло и жаром, и запахом, причём, явственной сладостью мякоти чёрной, вишнёвой неповторимости. Верно, это узнанная Вероникой, даль, вернее, близь из детства с ярким привкусом владимирской вишни!
Интересны невидимые аналогии восприятия, прилетающие из прошлого. И глубоко проникновенно влетающие своей параллельностью в сердце. И ожиданием повторяемости в зрелом, выстраданном настоящем. Вероника увидела эту замысловатую нить соединения или притяжения. Во всяком случае, сильно почувствовала ее. Она глубоко вдохнула, а потом выдохнула прилетевшее воспоминанием мгновение счастья.
Закрыв глаза, увидела себя с двоюродным братом, Лёшкой. Так реально, живо. Они не сильно дружили тогда, особенно после того, как он запустил тяжёлый, металлический самолет, детскую игрушку, и удачно приземлил его, не на землю в саду, именно на ее голову. Вот так посадка. Экстремальная! Столько крови было!  Но Лёшка даже не испугался, хохотал, а его мать, тётка Вероники, бегала за ним с полотенцем, ругалась, размахивая, как флагом победителя, кричала: «Как ты посмел! Лётчик недоделанный! Надо же, петля Нестерова, негодник!». Всё старалась посильнее ударить тканью незатейливого авиатора, а он всё равно смеялся.
Две родные сестры, их матери, такие разные, у Лешки – старшая, тетя Дина, и ее, Вероники, младшая, тётя Полина. Мать девочки, старательно снимала кровь и боль, обдувая голову жертвы аэродрома после непредсказуемой посадки на девчонку-непоседу и всё твердила: «Не плачь, доча, мы его накажем. Проказник этакий!».
А тётя Дина, Лёшкина мама, внесла справедливость, наконец-то поймала подростка и прихватив его за ухо, уже пытала: «Ну, что шкода? Зачем это сделал?». Озорник, экспериментатор, лётчик-сыночек, теперь кряхтел и изворачивался: «Ну, мам, я случайно…».
Хорошо, что еще всё так закончилось.
Прошлое горячим воспоминанием вернуло Веронику в это дачное лето, но теперь уже на крышу сарая, несколькими днями позже, где они опять вдвоем с братом стояли рядом. Вишня их примирила и приблизила, не было обиды, желания по-детски отомстить. Босые ноги влипали в разжаренное и расплавленное от летнего солнца покрытие. А толь, словно растопленный пластилин, оставлял на себе их топтание подошвами голых ступней. Они переминались время от времени, потому что покрытие было явно разогретой сковородкой. Но не сходили с места, изредка стопы поочередно остужали, скользя по прохладной голени ног, ближе к коленкам, балансирую недолго на одной ноге, как аисты. А потом снова ступали в мягкую прилипчивую массу покрытия крыши.
Приближенность к ягодному вишневому изобилию пересиливала и была наконец-то такой доступной, и безумно вкусной. И, главное, они не соперничали, кто больше вишен засунет в рот, кто больше успеет, вишни на макушке дерева было вдоволь. Владимирка, вишня многолетняя, ветвистая, высокая, снизу, где смогла дотянуться рука, все плоды-ягоды давно были оборваны, а наверху, в зоне недосягаемости, было их переспелое, чёрно-липкое, кругло-сладкое множество.
Поднявшись по шатающейся, деревянной лестнице, вкушали последнюю прелесть с верхушки ягодного дерева. Сортовая, крепкая, крупная вишня залипала в руках, когда ее отрывали от стопочки. Руки и рот были кроваво-бордовые у обоих, да и язык тоже. Они старались сразу запрокинуть ягоду в уста. Душистая, напоенная солнцем щедро, почти горячая, мясистая мякоть смаковалась, давилась небом и языком, и вишневый сок разбрызгивался внутри, жарким, сочным вкусовым орошением. 
Был конец палящего августа, бескрайность отдыха, свободы детства и вкус, и жар последних дней лета, и невероятного, натурального подарка в виде вишнёвой удачи. Даже тогда это было почти неправдоподобное счастье бытия.
Отчего оно так ярко перелетело ощущением своего присутствия во взрослое состояние, через столько лет, в сейчас? Хотя рядом не было ни вишнёвых деревьев, ни даже еле заметного леса или рощицы, тем более солнечного, согревающего участия. Чаще всего ежедневный дождь и леденящий ветер. Но в сердце стучалось, билось внутри таким живым и невероятно осязаемым прошлым, обжигая в настоящем, словно требовало повторения во взрослости. Потому что рядом был тот, которого она еще мало знала, но который уже явно застрял в ее мыслях и чувствах.
Вероника, не открывая глаз, внутренним зрением увидела брата, желторотого мальчишку, но ощущала рядом с собой не десятилетнего подростка, а того, у которого глаза были цвета вишни. Почему? Каким удивительным и недоумённым ей казалось прилетевшее вишнёвое смакование. Тогда она ничего еще не знала о жизни и мужской сопричастности, тем более, чувственности, постигая вишневую отраду, впитывала в себя энергетику солнца и радости, и беззаботности. Воздух августовского лета был насыщен безмятежностью и растекался вокруг знойной, звенящей, густой тишиной, напоенной дневной жарой. И сейчас это ощущение летнего чистого благолепия влетело в нее вишнёвой жаждой, так остро задев женскую суть. Совершенно очевидно, обоюдно.
«Потёмки, говорят, душа чужая, взгляни ему в глаза, хоть раз… Зачем послушала, не знаю, взглянула… В твой омут, в твой бездонный омут, в зовущий омут твой, вишневых глаз. Вошла в них, словно в ночь без края, без ярких звезд и без Луны, и что сказать, теперь не знаю, тону. Там души наши не видны, нырнула и иду ко дну. Там неизвестность головокруженья, там сладость тайны без конца, там растворяясь без смущенья, сгораю, трепещу, слабея от волненья, пропала, гибну, без ума. Какая странная затея, во тьме вишневых глаз блуждать, себя на зрелость проверяя, от близости сознание терять. В твой омут, в твой бездонный омут, в зовущий омут твой, вишневых глаз, души потёмки сладостно взывают…» (с)
Кто-то предвидел этот углублённо изменённый перелёт через множество лет и обстоятельств. И подарил уже тогда этот миг соединения. Невероятно. Заметил ли кто-нибудь подобную замену с таким невообразимым изменением? Неужели такое бывает? У протяженности, испытанной годами, десятилетиями нет возраста? Да, подумала, Вероника, Всевышний заранее знает, с кем, когда и что случится. Это только неведомым - в удивление.
Как же прекрасно жить! Особенно, когда пронзительная, зрелая суть расстоянием длиною в жизнь, вдруг возвращается из чистоты познаний и пространства юности, и ощущается вновь окрашенным по-иному. Словно присела на плечо птица лучом жаркого, вишнёвого восприятия, состоявшегося и несостоявшегося, в клюве сохраняя, перенесла перезрелую, сочную вишню и, перекачивав в ослепительно ощутимое, чувственное прикосновение зрелости, одарила. Мгновением счастья, предчувствием Любви.
Конечно, различны нюансы и ракурсы, и непохожи, но параллельностью тактильного и осязаемого, обоняемого и называемого, с уверенностью, ВКУСОМ ЖИЗНИ, так притягательны. Только не сразу понятны, запутаны и удивительно родственны.
У Вероники на глазах выступили слёзы. Она сердцем поняла и приняла быстротечность пролетающего наваждения. Эту тонкую, потрясающую нить неисчерпаемой жажды и остроты восприятия.
Мир создан из миража и реальности, и как часто они меняются местами, не считаясь с пролетевшим временем и опытом прожитого.
Пусть будет то, что должно случиться или пусть останется в душе то, что прилетело незабываемым, вишнёвым наваждением. Из существующего тонкого микрокосма, из расширенной и углублённой, неизведанной, но постигаемой Вселенной. Каплями маленького, значительного восприятия, отражения, участия. Постижением тела собственной субстанции, называемой почти заученно – ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ДУША.
К слову и изумлению, она всегда ждёт проявления, поскольку ее просто-напросто без Любви не существует.
"Порыв души и взгляды, мысли хрупки, пугливы, быстротечны. Неуловимость нежную прими. Так ранит меч ли? Вздох ли? Слово? Понять себя мы сможем ль снова? Ведь дуновения любви - как сны и шаг навстречу - неизвестность. Решительность поступков замени, попробуй-ка отдать привычность, раз порознь – вся жизнь. Но жди. Во сне и наяву приду круженьем вечным, непонятым и острым, непознанным полётом и ожиданием, предчувствием любви!"(с)