Хорошая работа

Чего только не носят в женской сумке! Вроде у всех одно и то же, но иногда встречаются удивительные вещи. Сегодня, например, в женском рюкзаке шурупы-саморезы встретила – без упаковки, в беспорядке, острыми кончиками вверх – штук десять, не меньше. Зачем пожилой женщине на отдыхе саморезы? Я уж потом поняла, что это на меня капкан поставили. До чего люди циничны! Ловить другого человека «на живца» – каково? Не щука ж. Хотя у этой жилички всё неправильно. Ну, подумайте! Бабка уже, лет шестьдесят, не меньше на вид (в паспорт заглянула, подтвердилось: да, шестьдесят четыре – через месяц), а у неё рюкзачок городской – уже удивительно. Молния застревает, потому что планшет большой туда пихает, вот молния и поломалась. В планшете, я закладки посмотрела, Фейсбук, «Проза.ру», продвинутая бабка.

Самое главное, кошелёк у неё неправильный – из натуральной мягкой чёрной кожи, с остальным содержимым абсолютно несочетаемый. Подарили, наверное, поэтому и таскает, хотя купюры в расправленном виде в него не влезают, пополам сложены. Меня б это раздражало каждый раз. Кошельку лет пять. Интересно, отразилось ли на характере владелицы свёртывание купюр вопреки её желаниям?

Поехали дальше. Дальше, правда, ничего интересного и нет. Блокнотик и ручка – мысли, что ли записывать, или расходы? Записей в блокноте никаких, зато на бумажной салфетке, уже залохмаченной по краям: «Платье цвета малахита ждало своего часа. Шелковистое, гладкое, как чешуя змеи. Тома в этом платье была грациозна, гибка, элегантна, хотя годы, конечно, брали свое. Брали и не отдавали». О, да тут писатель, не иначе! Потому и закладки в планшете такие. Ещё болтается распечатанная схема, хотя теперь проще маршрут в телефоне прокладывать, кто знает, зачем ей схема? Я посмотрела, хотя времени в обрез (моё любопытство меня когда-нибудь погубит!) – кусок Павелецкой набережной. Вспомнила, у меня смешной случай был с картой примерно в том же месте Москвы, в бытность мою курьером. Однажды курьер, такой же, что и я, спросил, как к Большому Строченовскому переулку выйти, а я не знала. Но вовремя вспомнила про распечатанную из Яндекса карту. Какое было счастье помочь собрату! Мы склонились над чёрно-белым листом формата А4, спорили, где север, обозначали округлыми движениями рук повороты. Класс!

Ещё в каждой сумке – паспорт. Когда говорят, что женская сумка много расскажет о своей хозяйке, я смеюсь. Сумка скажет о человеке, куда там! Паспорт! Паспорт скажет о человеке – это да: тут тебе и город, и дети, и муж. Такой же «болтун» – телефон, конечно, в наше время – куда без телефона? Но его из рук почти выпускают, к тому же часто запаролен, да и отпечатки на экране останутся – ни к чему это. С телефона что взять? Только зудящий интерес потешить и некоторую иллюзию общения, которого мне так не хватает. Поэтому люблю паспорта разглядывать, жизнь клиентов представлять. Иногда смотришь на фифочку в столовой за завтраком, думаешь – эта из Москвы... Откроешь паспорт – точно! А место рождения глянешь – из какой-нибудь Бобровки или Софьино, короче, деревня деревней, как и я. У таких налички – две бумажки (все деньги на картах), одну возьмёшь, хай подымут, не отмоешься. Поэтому фифочек не люблю. Правда, с одной мне повезло: в сумке, просто так, не в кошельке, беспорядочно было купюр навалено разных. Некоторые свёрнуты, некоторые – нет, и пачки разные: в одной, к примеру, пятёрка и три сотенные бумажки, в другой – ровно семь тысяч пятисотками. Торговала, наверное, чем-то и деньги в спешке в сумку пихала. Почему не спрятала в сейф, такие деньжищи в номере бросила? Ну, у нас можно, у нас не воруют. Я тогда много набрала: четыре тысячи разными бумажками, даже сотками, что, не деньги разве?

Когда-то давно паспорт лежал у каждого дома, потом (в девяностых что ли?) его приходилось с собой носить, а то загребут, ни за что, ни про что. Привыкли. Опять же курьерам он сих пор нужен, если где охрана, а она теперь почти везде.
Однажды видела паспорт в замечательной обложке: черный кот и ангел, сидя на одной ветке, смотрят вниз, на землю. Кажется, они дружат, во всяком случае, их спины не напряжены, они плотно прижимаются плечами. Значит ли это, что добро и зло всегда идут рука в руке? Чем отличается добро от зла? Только цветом. Один белый, другой серый, как в песенке про весёлых гусей. Вряд ли, когда они встречаются, ангел выговаривает коту:
– Ты зачем подтолкнул Петю кошелёк спереть?
Он теперь мается, понимает, что неправ. И деньги эти в кошельке – а их и есть-то с гулькин нос – не радуют его. Он предвкушал пряников купить и халвы, а теперь купил и не ест, грустно ему и муторно. Добрые дела делать скучно, а плохие – азарт, мандраж, адреналин опять же. Весело, ярко! Это да. Только потом апатия наступает, торможение. И обо мне сразу вспоминают: «Что ж ты не уберёг?» А кто от меня отмахивался? «Ничего-ничего, я всего разочек только…» Говорят, нет женщины, которая изменяет один раз: или ни разу, или постоянно. Так и с кошельком. Время пройдёт, и халву Петя скушает и уверит себя, что ничего страшного, и снова пойдет «на дело», как только ему покажется, что денег нет и «всё надоело» и «все всё равно воруют, а почему мне нельзя?» Глядишь, за халвою туфли понадобятся модные, и что такого, «если я ещё разочек кошелёк подрежу? Я ж не у нищего, у богатого…»

Я с ангелом полностью согласна. Особенно насчёт мандража и куража. За то свою работу и люблю, хмелею прямо. Никакого шампанского не надо. Хотя людям сочувствую, и последнее никогда не забираю. Раз приезжают на курорт отдыхать, стало быть, есть на что. Что ж, приходится их несколько обделять, это ж не значит, что я их не люблю или над ними потешаюсь. У каждого своя работа.
И начинают все по-разному, кто по принуждению, а кто по зову, так сказать, сердца, по движению души, как я. Давным-давно, когда я была молодая, выдавали нам в лаборатории премию. Всем раздали, все разошлись, я – последняя: робкая очень, всех вперёд себя пропустила. И в моей премии трояка не хватает. Тогда же как было: денег кучка – ровно столько, сколько на всех сотрудников полагается, и список. То есть у кассира ничего на руках остаться не должно, когда все получат. А ежели я последняя, мне трояка и не хватило, кому-то кассирша Вера Павловна (до сих пор имя её помню) лишний дала. Она по списку глянула, говорит:
– Светлане из восьмой комнаты передала, наверное, у неё, видишь – премия 36 рублей (три десятки, два трояка), а я, видать, ей 39 дала, три трояка вместо двух.
Я погоревала, что у меня премия всего двенадцать рублей против Светланиных тридцати шести, и поплелась в восьмую комнату, а ноги не идут: как я у взрослой тётеньки спрошу – не вы ли мой трояк зажали?
Прихожу, комната пустая, все на обед ушли. Сумки стоят женские в ряд. И на мою беду (а может, на счастье?) из одной разомкнутой сумки пропуск торчит. Я его раскрыла – надо же! Именно её сумка – Петровой Светланы Евгеньевны. Ну, я, недолго думая, в кошелёк влезла, посмотреть хотела, нет ли в нём лишних трёх рублей. Кошелёк неудобный, просто как длинный дерматиновый мешок на молнии. И в мешке этом четыре десятки, рубль и четыре трёшки. Вот и пойми, есть там моя или нет. И я такую острую, такую жгучую зависть испытала, аж красным глаза заволокло: вон денег сколько! И так захотелось одну трёшку – мою заслуженную, кровную – вытащить, что пальцы затряслись. Только слышу, за спиной дверь стукнула. Я судорожно кошелёк куда-то кинула, не помню, закрыла ли его. Стою вся красная. Поворачиваюсь, а это как раз Светлана Евгеньевна и есть. Потом уж задним числом я поняла, что она на обед в столовую ушла, а кошелёк забыла и вернулась за ним, а я – тут как тут, в её сумке пасусь. Я ей что-то про кассира лепетала, а кассирша, конечно, отперлась от всего: мол, я её по сумкам лазить не заставляла… Т
рояк так и не отдали, и уволиться мне пришлось по собственному желанию, хотя желания никакого и не было. А там и перестройка, чтоб её, свалилась – работы вообще никакой, если только челноком. Так и мыкалась: и курьером, и на рынке нижним бельём торговала… А как засыпАла, всё десятки в зелёном кошельке видела, хотя и деньги к тому времени сменились не один раз. А потом уж, когда на пенсию вышла, присмотрела себе это занятие. В хороший день около тысячи набегает – там соточку ухватить, там полтинник. Раньше десятки хороши были, зелёненькие такие, с Красноярском. Их почти никто не считал, а из десяти штучек – сотня! Как они монетами стали, я попробовала брать – неудобно. Даже две, нет-нет, при ходьбе позвенькивают подозрительно, зачем мне лишние проблемы.

В этот санаторий я устроилась, другими словами выражаясь, «под прикрытие». Ну, типа, в номерах убираюсь, за четырнадцать тысяч в месяц. Унылость и однообразие, никакого драйва. Уж сколько я гектаров полов за свою жизнь перемыла и не рассказать, а денег, как не было, так и нет. То ли дело теперь! Репутация у санатория хорошая, и хотя на ресепшене сейф стоит, деньги туда мало кто кладёт, в номере часто оставляют. И потому на основной моей службе, где я и отдел кадров, и директор, пахать, не перепахать. Работник я – отличный, не отлыниваю; к тому же наблюдательная, и выводы делаю, которые в следующий раз обязательно пригодятся. Этой работе нигде ж не научат – всё сама, своим умом дохожу. Иногда думаю, может, книжку такую написать, обучающую? Сейчас чему только не учат. У меня получится, я – человек творческий.
Кстати, люблю творческих людей, тех, у кого беспорядок в сумке. Они и про то, сколько денег у них, точно никогда не знают. Лучше старички и старушки, конечно, у них налички много, пластику не доверяют, приучены деньги в чулке хранить. Хотя тоже всякие бывают. Вот встретился намедни рюкзачок, ну, я уж о нём вспоминала, старушечий вроде, а денег нет, пять тысяч одной бумажкой только – «на всякий случай». Это, считай, нет ничего, единственную купюру незаметно не взять. А если встретится портмоне из дорогой мягкой телячьей кожи, вообще можно не открывать: там одни карточки, что мне от них толку, даже если они набиты деньгами? Только чисто физическое удовольствие получить от поглаживания лоснящихся загорелых бочков портмоне да стройных спинок паспортов. До щекотки приятно!

У мужиков – по-разному. Однажды видела тыщ двести пятихатками в кармане, а карман-то у флисовой дешёвой куртки. И зачем ему столько? Здесь на эти деньги всех развлечений и экскурсий вместе взятых не наберётся. Правда, он на квадроцикле каждый день катался, хотя целиком его купить мог. Я у него одну пятёрочку взяла, из середины. Вот тоже, что у меня за манера? Если денег много, никогда верхнюю бумажку не беру, только из середины, как в карточной игре «66». Может, и этот играть куда ходит? Что-то администратор наш Колюшка (здоровый малый, а, как телок, ласку любит) мне такое рассказывал, на соседних «Дачах» казино подпольное открыли. (Вот туда бы устроиться, на повышение, практически, пойти. Да не пролезешь, там своих привезли – весь персонал). Дня через три снова в тот карман заглянула, на вид пачка абсолютно такая же. Подмывало ещё одну пятёрочку взять, но не стала – точно б заметил. Если после первой люди часто думают: может, обсчитался, лишнюю, где передал, а продавец не сказал (жуликов полно!), то дальше брать – насторожится, один плюс один сложит, поймет, что здесь, в санатории, пропадают. Нажалуется, и тогда мне несдобровать. Колюшка? Колюшка тоже не всесильный.

Если пара приехала, всё в женской сумке хранят, деньги, билеты, паспорт её и его. Так рядком и лежат, как супруги на супружеском ложе.
Смешные случаи бывают. Тут пара была – и у него печать о браке, и у неё. А пары не те. Ну, то есть, он женат на другой, и она замужем не за ним, а приехали вместе. Она, ладно, давно (я посчитала, восемь лет в браке), а у него, что называется, чернила ещё не высохли. И зачем, спрашивается, было жениться? Я в столовой их разговор подслушала, не случайно – любопытство меня пополам раздирало. Я ж такие истории придумываю про жильцов, можно романы писать. А тут не придумывается ничего, почему он женился-то? Или, может, наоборот, любовницу успел после свадьбы завести? Смотрю на них, нет, вижу, давно встречаются: жесты одинаковые, словечки… И любит он её, прямо заметно. Смотрит, как на божество какое.

Сегодняшний день с первой сумки не задался. Нет, ну каковы, а! Шурупы подбросить! Конечно, я наткнулась, поранилась. А как же? На то и расчёт. Как капкан на хорька поставили, ей-богу. Бессовестные. Это та, со змеиными глазами, конечно, то-то мне её рюкзачок сразу не понравился.
А я поздно сообразила, и следы стала заметать на третьей сумке только. Не сумочка – грёза: нежно-нежно салатовая, подкладочка шёлковая, кожа мягкая, в кармашке – кружевной платочек. Зачем, не нос же вытирать? Чья такая сумочка? Конечно, Олюшки, фарфоровой старушки. Она и одевается, как будто и не старуха вовсе. Так хочется на неё похожей быть, на хрупкую утонченную Олюшку! Быть такой же спокойной, улыбчивой, добродушной и элегантной, хотя я знаю, что за этой улыбчивостью и добродушием всегда большой кошелёк стоит. Можно всех любить, когда выспишься в мягкой удобной постельке, позавтракаешь йогуртом и круассанчиками…
Такая же горничная, как я, постельку заправит, кухарка обед приготовит, парикмахерша, модистка – все вокруг неё хором поют, какая она милая и привлекательная. Отчего ж так-то человечество не любить? Хотя, с другой стороны, не представляю – как это возможно? Вот я, положим, мечтаю, что в моём доме – белый-белый пушистый ковёр, и я хожу по нему босиком, чтобы мягкий ворс щекотал босые пятки. Но мечтать я не умею, что ли? Потому как сразу вопрос: а кто эти твои белые ковры чистить будет? Найму узбечку какую-нибудь или филиппинку? Она будет ковёр чистить, а я что в это время испытывать? То-то и оно. Неудобство и стыд. А она – зависть. От чего ушли, к тому пришли, от перемены мест слагаемых… Пока я завидую всем и вся, но мне с нею спокойнее, с завистью-то. Уж лучше зависть, чем от чужого дохода зависимость (надо же, слова похожи, а чувства такие разные).

Вот на этой фарфоровой Олюшке я и попалась. И взять там было нечего! Три тысячные аккуратно лежали – такие нельзя брать, про такие помнят. А подкладка в сумке молочно-белая, в зеленоватых листьях. Я краем глаза заметила, что один листочек – красный, как кровь. Меня так и прибило: это ж моя кровь, от шурупа этого гадского! Может, и в рюкзаке кровавый след остался, но там незаметно, там подкладка тёмная. И как быть теперь? Палец распух, рана свежая, кровит ещё, без перевязки никак нельзя. А раз меня ловят, повязку сразу увидят. Бежать? Ещё более подозрительно. Сказаться больной? Не спасёт, у них не заржавеет, навещать придут. Нет, лучше всё- таки бежать. Пешком на станцию, не будут же из-за ста рублей заявление в милицию писать?
Какая я – молодец, славную себе вторую защитную работку придумала. Живу здесь же при санатории, поэтому соберусь мигом: всё рядом, в комнатке на первом этаже: деньги, паспорт. До станции добежать за полчаса можно, пока не хватились, а там – на любой поезд, и опять всё по новой. Как Макаревич пел? «Я в сотый раз опять начну сначала…» Никогда не думала, что песня обо мне, а вот, поди ж ты.

Хотя нет, ещё одно дело у меня осталось. Нужно билет через интернет купить по чужому паспорту, а свой здесь оставить. Как потом восстанавливаться, потом думать буду, сейчас нужно сообразить, где подходящий документ взять. Подходящий – по возрасту, не по фотографии же. Что фотография? Все мы на них десяти-пятнадцатилетней давности, одинаковые, как будто, как паспорт в сорок пять поменяешь, сама больше не меняешься. Хоть бы, хоть бы, как говорится, но мне сейчас не о том печалиться, что старею. Есть у меня одна бабочка на примете – такая же, как я, тёмненькая, стрижечка короткая. Припомнить в каком номере она, на какие процедуры ходит? Я обычно во время уборки ничего не трогаю. Опасно очень. Репутация репутацией, но осторожных людей полно. После уборки номеров почти все в свои кошельки-сумки заглядывают, горничным особо не доверяют. Я поэтому в обед люблю заходить или во время вечерних процедур. Что после обеда, что после сна человек в номер возвращается расслабленный, довольный, многие спят, или просто дремлют, им не до кошельков. А вечером в город ходят, в кино, в кафе. Поэтому, если утром не досчитаются чего, на персонал уже не подумают. Хотя вот эта со змеиными глазами как-то вычислила. Но сейчас не до рефлексий, времени мало. Пойду даму со стрижечкой навещу, посадку в поезд себе обеспечу.

Номер пуст, вот и славно. Здесь не я убираю, а Катя с Верой. Нас горничных три: я, Катя и Вера, только я в своих номерах одна работаю, а Катя и Вера через день, по полставки. Молодые, ленивые. Это я хорошо придумала, когда буча поднимется, до сменщиц дело не скоро дойдёт.

Ох, мамочки мои, чего только нет в этой сумке! Кроме обычного набора – и пачка бахил, и таблеток полная косметичка, и даже металлическая игрушечная машинка, хотя ребёнка, пусть даже и внучка, с нею нет. Не разбирает, что ли, сумку никогда? Машинку давным-давно носит и не замечает? В моей прошлой московской жизни была подруга, иногда ко мне приезжала с ночёвкой. Так обязательно утром выворачивала содержимое своей сумки на диван и методично сортировала, выбрасывая старые чеки, фантики, ещё какой-то мусор. Каждый раз я на это смотрела в изумлении. Вряд ли она ждала, когда поедет ко мне, чтоб сумку-то разбирать, скорее всего, каждый день так делала. Но тогда другое удивительно: как за день накапливала столько хлама?

А бахилы зачем? Лето же, сухо. Раньше про бахилы и не слыхивали, потом, помню, покупать приходилось, теперь во всех присутственных местах – бесплатные. Про бахилы у меня несколько историй. Первая – из той поры, как раз, когда покупали. У меня давление поднялось, сидела в очереди в поликлинику. Так вот, попала, наконец, к врачу, давление 190, терапевт пишет «сitо» – срочно, стало быть – укол магнезии нужно сделать. Еле-еле спускаюсь на первый этаж. А в процедурный без бахил нельзя. В автомате у гардеробщицы – пусто. Пошла в аптеку! С «сitо» в направлении. Благо аптека – только через дорогу перейти. После этого на плановые уколы с пачкой бахил ходила, чтобы кому-то так же, как и мне, с «сitо» в аптеку не тащиться. Вторая история – смешная. Была я однажды на творческом вечере в городской библиотеке. Бесплатно, отчего ж не пойти? Все выступают, все в бахилах. Ну, это ещё ладно. А потом выстроились и сфотографировались на общую фотографию, как на слёте санитаров.

Меж тем, паспорта в сумке нет и нет! Я все кармашки пооткрывала (чего там только не встретила, от некоторых находок краснела и бледнела), за отпоротую подкладку даже заглянула, нет паспорта! Я в панике, едва не плачу, и палец опять кровить начал, ещё и эту сумку испоганю, следы оставлю, хотя здесь можно дохлую кошку закопать – не найдут. Где ж паспорт? В чемодане? Чемоданы – не мой профиль. Тяжелый, бесшумно не снимешь, большой – пока всё переберёшь…

Однако делать нечего: либо в другой номер бежать, сначала начинать (а часики тикают, а времени всё меньше!), либо чемодан переворачивать, там паспорт искать, потому как если не найду – тюрьма! И так мне горько и обидно стало! Целый заговор против меня! Может, и паспорта в чемоданы попрятали из-за этого? Люди, что я вам плохого сделала? Из-за ста рублей меня травите, как не стыдно!
«Цыц! – сама себе рявкнула, – образумься, сейчас не время обличать!»
 В книжке обучающей не забыть написать: во время опасности не ломись в чужой номер, используй только знакомые, только проверенные. Скидываю чемодан, он со стуком на пол падает, и как только она его взгромоздила туда, на верхнюю полку шкафа? Не иначе, Колюшка помог. Ревностью меня кольнуло, вот уж переживания совсем не из той оперы. Чемодан раскрылся, и прямо сверху – паспорт и даже билеты на поезд. Слава те! Жалко, что поезд уходит в Москву через неделю, билеты не пригодятся.

Ладно, спасибо и на том. Билеты я оставила, а паспорт, выдрав из обложки с российским флагом, пихнула за пазуху. Теперь спокойно выйти из номера, заскочить в свою комнату за деньгами, и дай бог ноги!

Нет, не получится! У моей комнаты народ толпится, Колюшка, ключами гремит, нужный к замку подбирает. Денег жалко, чего ради вкалывала столько?! Знать, не судьба. Хорошо, что телефон со мной. Не дыша, за спинами очень медленно просочилась, едва удерживаясь, чтоб не помчать изо всех сил, к выходу. Там есть камера, но мне теперь наплевать: всё равно ясно, что за ворота я вышла. Добежала до редкого лесочка, купила через и-нет билет до Саратова на имя Елистратовой Натэллы Викторовны (вот уж повезло с имечком!), и понеслась со всех ног навстречу хорошей работе в другом санатории.