8. Генка Моторин

   Самой большой женщиной на заводе, бесспорно, была Людмила Сдвижкова. Это в смысле – крупная. Большие размеры нисколько не портили женственности Людочки. Всё было при ней: и фигура, и привлекательность, и опрятность. Мечта любого, жаждущего всего и многого мужчины – эта самая Людочка. Недостижимая мечта воскликнуть: «Неужели это всё моё»!? Неприступная женщина вселенских формаций, словно сам бесконечный Космос – далёкий и недосегаемый для простых работяг.
   Игорь пробовал найти подходы к Людочке, пытался пробить неприступную крепость секретным оружием – шуткой. А вдруг? Юмор Люде был присущ, откликалась она тем же самым, била с крепостных стен по мелкому противнику его же оружием – приколами. Поползновения несостоявшегося любовничка вскоре были раскрыты, и опытная женщина легко приструнила неуместные приставания Игоря:
   - Ты, Игорёк, не в моём формате. Мне по нраву мужички мелкие и проворные, такие, как Генка.
   Генка знал о пристрастии Людмилы, принимал их как шуточные. А скорее всего, побаивался гром-бабу, улыбался на её шутки и щипки словно тот щенок проказливый.
   Людмила работала в химической лаборатории, отслеживала невидимые повреждения на поверхностях ответственных деталей. Частенько появлялась в цеху на сдачу стабилизатора, оттого и была наделена повышенным вниманием от многочисленного мужского контингента, падкого на женские прелести. Такого крупногабаритного счастья ни один сборщик-клёпальщик пропустить не мог.
   Выбор Люды весёлого мужичка Генки был сделан с присущим ей чувством юмора, а никак не по зову сердца. Свою женскую фамилию она поменяла на Клименко. Это был начальник цеха покрытий, тоже Геннадий, кстати. Оба химики с отзывчивой натурой. И хоть не дорос немного Геннадий до своей наречённой, души у них оказались родственными.
   Притязания Игоря к Людочке не прошли бесследно, приятельские отношения меж ними возникли и сохранились. А что не дружить, если с шуткой по жизни шагать веселее? 

   Семейная жизнь Гены не просматривалась ни в каком будущем. У него были другие предпочтения, и рядом с женщинами его замечали только за деловыми переговорами. А никакой женщине такой муженёк не пришёлся бы в пару: гулёна, балагур, весельчак. Ни одна дружеская попойка без его участия не проходила. Рассказывать о всех его проделках бумаги не хватит.
   Мужички собрались в один год праздновать 23 февраля на речке Чек Шура рядом с кладбищем. Приелись им аэродромные посиделки, расписанные и предсказуемые. Решили посидеть на природе, вдали от суеты людской. Кладбище скроет их мужские утайки, речка заглушит пьяные выкрики.
   Посидели, пошумели, поздравились. С голодухи захмелели скоро, как и рассчитывали. Без закуси, оно и пьётся по живому. Домой расходились балагуря и обнимаясь. Тут до городка сто метров всего по прямой, через речку. В обход, по мосту, путь удлинялся втрое. Самый длинный Валера присвистнул залихватски, разбежался и перепрыгнул Шуру, зацепился за противоположный берег бетонный. Прыжок понадобился в три метра всего, до рекорда лететь и лететь. Любой школяр «ГТО-шник» большую длину осилит.
   Мужики, заправленные спиртом, не могли позволить себе позориться, запрыгали вслед перволётку. Кто ровненько из них приземлился, с бравурным гиканьем. Кто ноги замочил, заскользив по покатому бетонному покрытию берега. Генка взвыл зверюгой и плюхнулся бомбочкой в середину течения – самый захватывающий перелёт.
   Снега в Узбекистане случаются не часто, дехкане в конце февраля картошку высаживают. Температуры февральские, однако, редко тут поднимаются до десятичного значения. Разухабистые выпивохи брали свои рекордные прыжки в демисезонных куртках.
   Бухие защитники, объявившиеся в городке, произвели фурор у соседей своим бравурным видом и мокрыми следами. Вовчик, хромая и брызгая мокрой штаниной, держался рукой за Валеркино плечо. Особо отличился Генка, промокший насквозь и нисколечки не замёрзший.

   На работе Генка был дисциплинирован. Его рабочие навыки никто не оспаривал, а начальство ценило его за опыт и безотказность. Нельзя сказать, что за него не боролись, беседовали на административном уровне, братья не оставались в стороне от спивающегося братана. Здоровье пока позволяло ему не похмеляться, и нарушений по цеху от него не замечалось.
   Борьба за Генку возымела успех, и на некоторое время он отказался от спиртного. Женился. Надежда из малярки поверила взявшему себя в руки мужечку и взяла над ним опеку. Немолодой семье (Генке уже под сорок было) выдали ключи от новой квартиры. В поддержку работника, вставшего на путь исправления, администрация оказала Генке доверие, перевели его на новую сборку, в бригаду «кессонщиков», собирающих каркас под «АВАКС».
   Сборку первого кессона заканчивали в Ташкенте. Спешили запустить «АВАКС», спешили обогнать американцев в засекреченных полётах и распознавании целей. А нормали толком не просчитали, не успели изготовить. Вот и пришлось устанавливать недостающий крепёж на головном заводе.

   Вот где можно было мужикам отвязаться – в недавно отстроенной столице с неограниченными возможностями. Вход на завод для командировочных был свободным, не по графику. Появится работа – выйдут, установят очередную недостающую деталь. Обед по талонам и – снова в загул, в незнакомую столицу с высотками до небес, фонтанами и голубыми куполами.
   Рабочим пытались организовать культурный досуг. В то время в Ташкенте как раз гастролировал сам Клиф Ричард. На концерт сходили, но самым излюбленным местом для ферганцев всё же оставался пивбар. Тут и выпить можно было при надобности, и поговорить, и с ташкентцами знакомство завести. Редко кому это удавалось, но некоторые ферганские рабочие на ТАПОиЧ переходили. Столица – не городок провинциальный. Тут возможностей прославиться больше и платят по завышенному тарифу.
   Генка ходил, ходил вкруг радостных мужиков и… выпил, сошёл на весёленькую дорожку, знакомую до самого бутылочного горлышка. Домой привёз одни дырявые карманы, впрочем, как и все его друзья-товарищи. Платят за проделанную работу, а никак не за загулы. Настоящую зарплату кессонщики начали получать только со следующей изготовленной машины. За освоение нового изделия всегда платили не скупясь.

   Не сказать, что Надя сильно мучилась со своим муженьком запойным. Генку нельзя не любить, а коль уж выбор на него пал… Да и не всегда он приходил домой «подшофе», и дни его залётные пока можно было ещё перетерпеть. Алкоголика сразу видать, когда он становится резко неприятен в нетрезвом виде. Здоровый пьяный мужчина ещё может вызывать снисходительную улыбку.
   Делать с этой напастью нужно было что-то, и Надя решила выехать с мужем на вахту. Работа, она лучше всякого врача вылечивает. Лучший заработок – на северах. И хоть не нуждались Моторины ни в чём с их поднебесными заработками от авиапрома, начинающей семье лишний доход никогда помехой не встанет. А потом, и об увеличении семьи неплохо было подумать пока не поздно. Возраст у обоих давно уже подходит.
   С вахты Генка возвращался позже жены, задержался на северах до полугода. Притесался, видать. О работе не рассказывал, а вот о пути обратном все уши ребятам прожужжал, хвастал: «Шлите деньги, отбатрачу. Я их все прохохотал». Пять дней пути в поезде просидел Гена в вагоне с видеопрокатом. Насмотрелся порнухи на всю оставшуюся жизнь, наглотался водки по самое не хочу. Домой приехал с пустыми карманами. Есть ему, что о жизни северной рассказать.

   На заводе отчаявшегося сборщика приняли. Сколько раз ещё его увольняли-принимали – не сосчитать. Другого кого после увольнения на порог Отдела Кадров не пустили бы. Генку помнили, помнили о его заслугах в самолётостроении. Боролись за него, верили до конца. А там и зарплаты стали задерживать, и высказал Гена своё пьяное слово высокой комиссии о политике новой. Высказал за пушкой пожарной, о чём было рассказано уже.
   Игорь частенько встречал Генку вечерами на базарчике авиагородка. Спрашивал, интересовался: где был, чем промышляет, где пропадал так долго.
   - На пятнадцать суток закрывали, - отчитывался Гена. – Хорошо там. Кормят. И работа несложная. Захожу я в камеру, перед судом ещё, там зэки сидят – на корточках, кружком, по понятиям. «Чей будешь (интересуются), каких мастей. Какой срок дали»? Я им – «Пятнадцать», - отвечаю. Те промычали одобрительно, уважуху проявили. Пятнадцать лет по пацанским делам не дают, такие авторитетные сроки настоящие мужики заслуживают.

   Надя мужика своего непутёвого выгнала, не смогла больше терпеть его пьяных выходок. Генка кантовлся недолго у меньшего Юрка, да и там его не стерпели – в семье интеллигентной. Юркина жена по тем временам уже главбухом на заводе числилась, не пристало ей сидеть рядом с бомжиком за одним столом. Юрка пускал к себе брата только искупаться, если он трезвым заходил.
   Ночевал Гена у друзей, коих было у него не счесть, да и те понемногу избавлялись от гостя ненужного. Зам. Директора ФМЗ Таджибаев пристроил старого рабочего у себя на поле помидорном сторожем. Выдавал ему на ночь вина домашнего в литровой баночке.
   Игорь тоже подвязывался к Таджибаеву за приработком на уборку томатов. Дружили они с начальником, частенько ходили бок о бок пешком на завод, разговаривали по пути о делах производственных, удручающих с каждым днём всё больше. Вечерами Игорь иногда подходил к старому другу Генке на службу его несуетную. Хорошо там было – в шалашике на краю поля, под звёздами, без вопрошающих взглядов жены: «Чем завтра детей кормить будем»? Разговаривали, вспоминали дела свои прошлые, самолётные и им сопутствующие. Но это только по лету. Зимою Генке выживать сложнее было.
   Последний раз Игорь встретил Генку перед самым отъездом в Россию. Генка подвязался к новому узбеку мардикёром, приютил хозяин опустившегося уруса в подворотне службу служить. Если в России новые русские объявились, в Узбекистане пошла мода на новых узбеков – в брюках на три размера больших, отглаженных в стрелочку и прикрывающих обувь излишними спадающими складками; в рубашках с коротким рукавом, такой же не по росту великой.
   Как сложилась дальнейшая Генкина судьба, даже брат Юрка рассказать не может, хоть и остался он жить в Фергане. Потерялись Генкины следы. Да тут много гадать не приходится, такие долго не живут.