Цыган

   
  (рассказ)
  В детстве, которое выпало на послевоенные годы, еще свежие, с не зажившими  ранами, у меня были две любимые собаки: Герой и Минёр. Герой жил у Семена Федоровича  – деда по материнской линии, прошедшего две мировые войны, а Минёр – с нами. Он был всеобщим любимцем. Особенно его любил другой дед  – Степан Матвеевич, участник Брусиловского прорыва в 1916 году.
 Об интересной и трагической  судьбе Героя лет десять назад я написал рассказ «Геройская любовь», который основан на реальных событиях.  А вот о Минёре, собственно говоря, и писать нечего. Единственное, что меня всегда интересовало, – это кличка собаки. Мне было непонятно, почему ее назвали Минёром. Теперь знаю…   

   В срок третьем в деревню стали возвращаться фронтовики – все раненые: кто без ноги, кто без руки. Вернулся мой отец, получивший тяжелое ранение под Моздоком. В начале июля, аккурат, во время сенокоса вернулся и Данил Иваныч Утриков, наш дальний родственник.
   Данил Иваныч, умудрившийся на станции, где сошел с поезда, умыться возле водокачки и на скорую руку сбрить щетину на исхудалом лице, добрался до околицы под вечер, когда тощий поток женщин с граблями и косами, возвращающихся с присурских лугов, медленно растекался по деревенским улицам и переулкам.  Была среди них и Ульяна, с которой Данил, как только вернулся из РККА в тридцать шестом, сыграл свадьбу.
   Ульяна, несмотря на голодные годы, сохранившая крепко сбитую фигуру и безморщинистое лицо, каждый день ждала мужа, который еще в мае прислал письмо, что его вот-вот выпишут из госпиталя, и он как раз успеет к сенокосу. Но пройтись косой по росной траве больше не суждено было Даниле. И это Ульяна сразу же поняла, как только увидела мужа, устало шагающего по пыльной улице. Хотя перед ее глазами сразу поплыли дома, деревья, но все же она успела заметить, что один пустой рукав гимнастерки мужа заткнут за поясной ремень. А еще она успела заметить собаку со странной поклажей на спине, послушно плетущуюся за Данилом.    
Ульяна, скинув с плеча грабли, кинулась навстречу мужу. Данил, едва успев прицыркнуть на зарычавшего пса, который сразу же ощетенился, крепко обнял здоровой рукой жену.
  – Вернулся, вернулся! – задыхаясь, целовала мужа Ульяна. – Наконец-то!
  – Вернулся, куда же я денусь, – смущенно, будто и не было трехлетней разлуки, улыбался Данил.
   И, словно извиняясь, добавил:
   – Вот только без руки. Я тебе специально не писал об этом…чтобы не расстраивать.
   – Ничего, ничего! – Ульяна лихорадочно  гладила по спине мужа. – Самое  главное, живой! А рука – дело наживное.
  Данил недоуменно посмотрел на жену и расхохотался. До Ульяны не сразу дошло, почему муж вдруг рассмеялся, но когда поняла, какую глупость на радостях сморозила, тоже зашлась неудержимом смехом, время от времени вытирая рукавом ситцевой кофты слезы.
     Так они и дошли до дома: Ульяна - с граблями на плече, Данил - с солдатской котомкой и пес - с непонятной поклажей на спине.

  Данила Иваныча в райкоме ВКП(б) сразу же захотели поставить председателем соседнего колхоза, но он отказался, мол, добираться до работы далеко, а переехать из родной деревни ради должности в другое село у него нет желания. За такое ослушание его даже хотели исключить из партии, но когда Данил Утриков на заседание бюро райкома явился с орденом Красной Звезды на груди, да еще с медалями, все смущенно умолкли и дело быстро замяли.
  Утриков стал работать в колхозе бухгалтером. Он обычно ходил на работу мимом нашего дома. И всегда с ним безотлучно находился  Цыган – так звали собаку, которую привел с собой  Данил Иваныч.
  У Цыгана в правлении колхоза было свое любимое место – в углу, за печкой-голландкой. Это – когда на улице холодно или сыро. А летом Цыган забирался на облучок старого тарантаса, который доживал свой век рядом с пожарным сараем и оттуда наблюдал, как возле правления суетится колхозный люд.
  Цыгана, который  мордой походил на дворняжку, но был явно крупнее деревенских псов, никто не трогал. И он никого не трогал. Но чуть что, Цыган всегда готов был броситься на защиту своего хозяина. Да и Данил Иваныч всячески оберегал пса: договорился, что ему будут отпускать из птичника павших кур и гусей, а  иногда и крупу на корм собаке. И когда он шел на ферму, всегда на спине Цыгана ремнями закреплял поклажу, похожую то ли на короб, то ли на ящик, куда клал павших кур или гусей. Конечно, странно было видеть собаку в роли верблюда, но потом все привыкли и вопросов Данилу Иванычу перестали задавать.  Только один раз, за столом, Данил Иваныч сказал отцу, что собаку в самом начале войны подобрал на месте разбомбленного цыганского табора, а потому назвал Цыганом.
  Отец, успевший почти год повоевать, спросил:
  – Но как же ты обходился с ним на фронте?
  – Так получилось, – нехотя, ответил Данил Иваныч.    
  Все знали про любовь собаки и ее хозяина, но никто не знал, что связывает их, а сам Данил Иваныч ничего не рассказывал. Даже никто не знал, за что он получил орден на войне.
  А в сорок пятом, уже после победы, в деревне солдат с орденами стало заметно больше. И вот что было любопытно, Цыган как-то с первого взгляда определял фронтовиков: смело подходил к ним, почтительно глядя в глаза и виляя хвостом, обнюхивал их и ластился.
   Прошел год. Летом у Данила Иваныча и Ульяны родился еще один ребенок. Таким образом, у них в семье стало трое сыновей, старшему их которых – Игорю –  в сорок шестом исполнилось девять лет.
   Рождение третьего сына мой отец и Данила Иваныч  у нас дома хорошо отметили.
  Когда гость, пошатываясь, вышел из-за стола, отец сказал мне:
  – Проводи дядю Данила до дома.
  Но едва мы прошли метров сто, как Данил Иваныч присел на поваленную ветлу и пальцем подозвал к себе Цыгана, который, как всегда, сопровождал  хозяина.
Данил Иваныч  нежно обхватил морду собаки рукой, приподнял ее и, глядя в глаза, стал говорить:
  – Ты помнишь Казака, Серого, Эльбруса,  Воина, Пулю, Тарзана? По глазам вижу: помнишь. И я помню…Всех помню. И они часто мне снятся по ночам.  Ты меня в чем-то винишь? – Данил Иваныч потрепал по холке Цыгана.  – И правильно делаешь. Но…Сам понимаешь, по-другому было нельзя. Жизнь, она, требует большую плату. Вот так-то…А мы с тобой еще повоюем…То есть, я хотел сказать, поживем. Правильно? Ну, хватит…Посидели, поговорили, пошли домой.
   Увы, пожить одному из них не удалось.

  В том же году, осенью, рядом с нашей деревней начали рубить лес, в основном дубы. К тому времени Данил Иваныч работал в леспромхозе десятником. Однажды, уже в ноябре, когда в школе детей распустили на октябрьские праздники, он вел учет спиленным деревьям. Как всегда, рядом находился Цыган. За ними в лес увязался и Игорь, которому очень хотелось посмотреть на треловочник  – не виданный в наших краях трактор. 
  День выдался холодным и ветреным. Игорь вскоре замерз, и тракторист разрешил ему посидеть в кабине треловочничка.  Через некоторое время он вышел из кабины, оставив мальчика одного.  Никто не знает, что случилось, но трактор, стоявший с работающим двигателем, вдруг тронулся с места и двинулся прямо на Данила Иваныча, который обмерял очередной хлыст.  Данил Иваныч, нагнувшись, стоял спиной, а потому не видел трактор, который угрожающе приближался к нему. Он не слышал и крики лесорубов, потому что визжали моторные  пилы, а неподалеку громко тарахтел дизельный генератор.
  Все растерялись. И в этот миг вперед бросился Цыган, который нырнул под трактор. Проехав еще метра полтора, треловочник замер. Но не потому, что задавил собаку, а потому что наткнулся на пень.
   Об этом случае потом долго судачили в деревне, но никто не мог разгадать загадку, почему Цыган бросился под трактор? 
  Цыган был кобелем и оставил после себя хорошее потомство, включая и нашего Минёра. Это имя ему дал отец. Видимо, он первым догадался, что Утриков на войне командовал отделением, где дрессированных собак с минам, закрепленными на спинах, бойцы направляли на немецкие танки.  Не ясно было только одно: то ли Данил Иваныч сознательно сохранил жизнь Цыгану,к которому прикипел всей душой,то ли к тому времени, когда он получил ранение, уже повсеместно стали расформировывать такие  подразделения и ему разрешили взять с собой собаку-подрывника?