Аквариум-5

         - Александр Сергеевич, ну, как вам Оленька? Не правда ли, чудное создание?! Я вам сама выбирала, а что касается мужского вкуса, тут я дока, не первый день замужем! В этой области у меня есть кое-какой опыт, – говорила Татьяна Петровна, поправляя свою причёску и испытующе заглядывая мне в глаза.

          Такое впечатление, что она ждала моих восхищений по поводу сказанного ею. Что я брошусь рассыпаться в благодарностях, говорить ей лестные слова, словно я клиент, зашедший поразвлечься на огонёк, а она «мамка», расхваливающая свой товар. И, главное, - чему восхищаться? Тому, что я буду ущемлён в моём жизненном пространстве, что я теперь не смогу побыть наедине с собой, помечтать, расслабиться, подумать о своём, - сокровенном? Теперь мне придётся постоянно что-то говорить, показывая себя знающим специалистом, делая вид, что именно я знаю здесь всё и вся. Да ладно, чего я ною! Надо принимать ситуацию как есть и извлекать из неё пользу.

         Но через несколько дней мы уже подружились с Олей. Болтали о разном, как старые друзья. По многим вопросам она блистала своей эрудицией, а если видела, что мне это нравится, то и по-детски радовалась. Оля была лет на десять моложе и виделась мне с высоты моего возраста глупой наивной девушкой, которая очень хочет показаться взрослой, совершая при этом лишь глупые поступки. А я ей, наверное, казался умудрённым жизненным опытом дядькой. Ну а как ещё в то время воспринимали 20-ти летние девушки таких «великовозрастных» мужчин, которым давно за тридцать перевалило? Есть у кого поучиться, за таких держаться надо! Вот она и старалась изо всех сил.

          Конечно, я считал её просто глупой. Это теперь, спустя много лет, у меня всё по полочкам разложено, а в молодые годы жизнь делиться на чёрное и белое: ах, если ты смотришь на мужчину, буравя его глазами, и при этом постоянно проводя язычком по своим пересохшим губам – значит ты шлюха; стараешься подойти к нему как можно ближе, якобы спросить что-то, а при этом задеть его «невзначай» рукой или грудью, а потом ещё так с придыханием немного грудным голосом произнести: «Извини Саш, я, наверно, помешала?» А в ответ должна была услышать: «Да, нет, что ты, нисколько. Не хочешь ли у меня на коленях посидеть?»

          Но этого от меня она не услышала. Я был сух и непреклонен. Я очень хорошо знал - чем это всё заканчивается. Переступи эту черту хотя бы раз - тут такой клубок завертится, какой и в самом страшном сне не привидится! Она это поняла и прекратила делать свои пробные вылазки.

          Оля часто уезжала в магазины лазать по пыльным витринам, набираться опыта декоратора-оформителя. Я в это время мог вздохнуть свободно, пообщаться с ребятами, перевести дух, наконец. Поболтать с ними о практикантках, тут уж кто во что горазд всякие небылицы выдумывать.

          Да, за наших подопечных нам платили: тем, к кому они были прикреплены. Но это были сущие копейки! Создавали видимость: одни - что платят, а другие - что работают. Я мог её вообще куда подальше послать, а эта практикантская надбавка мне всё равно бы капала! Что не скажешь об основной зарплате, где всё зависело от выработки. Вот тут мы все разнились.

          Я старался изо всех сил. Художнической работы было мало, поэтому приходилось добавлять «каторжный» труд макетчика, чтобы в сметах вывести приемлемую для глаз сумму, и перед женой чтобы было не стыдно в конце месяца показаться.

          Вспоминались мраморные копи из истории, где люди мёрли, как мухи - этому виной была мраморная пыль. А здесь у нас - токсичный дихлорэтан! И мы живём, и пусть не выглядим героями в постелях со своими жёнами, но зарплату приносим постоянно, а это немаловажно и в «эпоху перестройки и ускорения».

          Лидерами по зарплате и с очевидным постоянством становились Витя и Вадимчик. Витя Синьков - тут я понимаю: парень давно работает, главный художник мастерских, «заслуженный Строгановец», - почему бы и нет? Но Вадимчик-то с какого боку припёку? Простой макетчик, как и все его собратья, а получает столько же, а иногда и больше Витюхи! Как же так? Этот вопрос не давал мне покоя, хотя другие не обращали никакого внимания на это. А может и делали вид, что это их совсем не волнует. И сколько бы я не упирался, но ни в одном месяце не смог приблизиться к лидеру. Да и другие тоже порядком отставали. Но со временем я смирился с этим, посчитав, что это явно кому-то нужно, а раз нужно, то перечить лучше не стоит – себе дороже выйдет потом.

          Наконец, настал день «особого доверия» моей персоне. Татьяна Петровна пришла ко мне и с торжественным видом произнесла:

        - Александр Сергеевич, наблюдая за вашим рвением в работе и не безразличием к общественной жизни коллектива, за постоянным ранним вашим приходом на работу, мы решили дать вам ответственное задание: вручить вам ключ от входной двери и просить вас по утрам открывать мастерскую. Вы у нас ранняя пташка, вам первым и петь!

          Она торжественно протянула мне ключ. Что по мне, то я давно мечтал об этом, но и подумать не мог, что такое может свершиться так быстро и без всяких проволочек.

        - Байков, вы думающий, ответственный человек, на работу приходите без опозданий и, я надеюсь, не подведёте коллектив, а он останется вами доволен. – закончила Татьяна.

          Более торжественной речи в духе «ускоряющегося социализма», я давно не слышал. С этого дня я стал ответственным «ключником»: приходил раньше всех минут на пятнадцать, а иногда и на полчаса. С тех пор это вошло в мою привычку – являться на работу раньше всех. Я должен был как бы первым обжить помещение. Обязательно открыть форточки и проветрить, хотя мне по душе был своеобразный воздух мастерской, только одной ей присущий: с запахом краски и разбавителей всяких...

          Как радовало меня это время до прихода первых «постояльцев», когда ты один и сам себе хозяин! Но потом начинала постоянно хлопать входная дверь. Появлялись первые «ласточки». Ребята были довольны – стояние на улице у запертых дверей ушло в прошлое, все были довольны.

          Мастерская постепенно оживала: она заполнялась различными звуками, и каждый пришедший вносил в неё свои. Но самые приятные творил Николай: включённый им насосик аквариума наполнял безмолвное пространство мастерской тихим урчанием. Из кухни, где стояла электрическая плита, доносилось позвякивание посуды, а потом начинало потягивать запахом кофе и дымком «Золотого руна» - так назывались дорогие сигареты, который постоянно курил наш «аглицкий джентльмен». Это был чарующий запах! Такого теперь не встретишь.

          Дверь его комнаты была открыта, и оттуда доносилась музыка. Но с приходом директрисы всё закрывалось и приходило в рабочее состояние. Звук станков, режущих полистирол, напоминал визжание бормашины в кабинете стоматолога. Но к этому все привыкли, и никто не обращал на это внимания. Мастерская работала.
 
Интересен тот факт, что Вадимчик, почувствовав, что с него свалился груз ответственности «первоприходца», и вовсе расслабился: стал появляться на работе с опозданием на час, а то и больше! Но никого это не трогало. Романович, с которым Вадим работал в паре, по утрам опохмелялся! И ему было недосуг обращать внимание на опоздание своего напарника. Пока он не придёт в «рабочее» состояние, ему было всё по боку…

       - Саш, я тут книжечку твоему сыну принесла, я думаю ему понравится. Правда, она в таком потрёпанном состоянии, я её перечитывала не знаю сколько раз. Вот, возьми: «Хоббит» Джона Толкиена. Ну, очень мне понравилась! Можешь не возвращать, пускай у него остаётся.

          И Ольга протянула мне томик тогда ещё малоизвестного автора. Я посмотрел на истёртую, видавшую виды книжицу, и умело скрывая равнодушие к незнакомому писателю, поблагодарил…

          Впоследствии сын с большим интересом прочтёт её всю, от корочки до корочки, потом ещё раз, а потом её прочтут все в его классе! А потом Толкиен станет известен и во всей стране… И многие не без гордости будут называть себя толкиенистами. А в «Нескучном саду» будут собираться его последователи, устраивая целые костюмированные представления, таким образом спасая себя от неприглядности окружающей их действительности.

          А уходить в ирреальный мир было от чего! Где-то там, далеко на юге, в Афганистане продолжалась долгая изнурительная война, которая с непреклонным постоянством выдавала на Родину грузы «200», но об этом мы только догадывались. А если и знали, то понаслышке от тех, кого непосредственно коснулась эта беда, да по свежевырытым могилам на кладбище, когда приходили навестить родителей. Она как бы была, а вроде её и не было, войны этой.

          Мы жили, как в аквариуме! Как рыбки, которые ограждены стеклянной стеной, а дальше всё мутно: вроде что-то там есть, но вот только не разобрать — что! Вот они плавают там, в огороженном для них пространстве: кормятся и довольны тем, что есть. С голода не пухнут - и ладно! При этом ничего не слышат, да и не видят тоже. А видят только то, что им предлагают видеть. А может, это и хорошо, - так жить?! Что толку в том, что ты видишь и слышишь, знаешь, но ничего от тебя не зависит, сделать ничего не можешь?! Только портишь свои последние нервы на борьбу с «ветряными мельницами», уткнувшись в телевизор, а потом - куча таблеток и глаза в потолок…

          Я хорошо помню глаза Гутмана, его взъерошенные усы, когда апрельским днём 86-го, он ворвался ко мне и почему-то заикаясь начал:

        - Сань, а ты знаешь, что пожар был вчера на атомной станции в Чернобыле?!…

          Опять, словно в аквариуме, толком мы ничего не знали! На слуху были слова: реактор, Припять, Чернобыль, радиация… Снова это было где-то там! Хотя это «там», могло бы стать и здесь, в Москве, если бы не героизм простых ребят, которые отдали свои жизни за нас, ничего не знающих, в том числе даже имён их, спасших не только Москву, но и всю Европу! Вот так и получается, что одни хлопают ушами, совершая катастрофические ошибки, другие гибнут, исправляя их...

          А в мастерской было тепло, хорошо и уютно по-домашнему. И так не хотелось знать, что там происходит в стране… а о мире и говорить нечего! Ради такого спокойствия можно было и не иметь ничего, лишь бы не трогали только…
Но такого не бывает! Мы все зависимы, и никто никуда не скроется и не спрячется, просто всему своё время. Вот и мастерская закрылась… А казалось тогда, что она вечна, как и всё вокруг, но такого не бывает...

          Много чего казалось, но вышло так, как вышло. Мы постоянно думаем, что изменим ситуацию вокруг себя - и сразу наступят времена благоденствия… Отнюдь нет! Только изменив самих себя, мы можем достигнуть чего-то. Но такого не будет, к сожалению, изменить себя под силу лишь единицам. Нам кажется, что виноваты все и вся, но только не мы. Мы идём на площади, крушим памятники бывшим вождям, срывая на них свой гнев… Но проходит время и появляется что-то новое, что нас не устраивает. И тот, кого мы ещё вчера возвеличивали до небес, на поверку оказался... преступник! Круг замкнулся. А мы, как были, так и остались с разбитым корытом.

          Я ещё потом долго дружил с Витей Синьковым. И как-то раз на очередном застолье, которые мы устраивали вместе, Витю повело на откровения:

        - Санечка, я тебе вот что скажу… ты же брат ничего не знаешь, что у нас в мастерской творилось. А творился там бардак – одно слово… Нет, давай ещё по одной, а потом всё по порядку…

          Я часто приезжал к Вите. У него было хорошо, уютно. Одну комнату он оборудовал под мастерскую, где гнал свои «берёзки», которые неплохо раскупались иностранцами. Но сидели мы всегда на кухне – это уж, как полагается, не нами заведено.

         -Так, вот, на чём я остановился? Ах, да – бардак…, - он помолчал. Потом прищурился, положив мне руку на плечо, и выпалил: – А ты знаешь, что наш Вадимчик Татьяну трахал?! А?  Чего такими глазами на меня смотришь? Почему тебе раньше не говорил? Так я же тебя берёг от неприятностей. Ты ж такой прямой, мог ляпнуть что-нибудь необдуманное, тебе же хуже и было б, вот так… От этого у него и зарплата такая высокая каждый месяц была, и премиальные. А ты с носом, как всегда. Так ей Романович то же самое предлагал! Она отказалась – старый, мол. Ей такие не нужны были…

          Ещё долго потом я проходил мимо этого здания с замиранием сердца. Это как возлюбленную прежнюю встретить невзначай. Вроде и не было ничего, а сердце замрёт на секунду…

          Сначала там ещё теплилась какая-то жизнь, а потом всё заглохло. Штукатурка осыпаться стала. Обнесли забором, чтобы кого не прибило. Время шло, но всем недосуг отремонтировать – нерентабельно. Кому это надо со старьём возиться? Наступило время безвременья, воровства и делания денег из ничего… На дворе стояли лихие 90-е…

                Апрель 2021г.к