Флотские шутки юмора

          *** *** Интересно, что бы ответили братишки-моряки, когда им бы вот такой вопросик задали?

        - А вам, мальчишкам, какие девчонки больше нравятся? Девочки, или уже…, так скажем, не совсем девочки?

     Задала мне сей вопрос дивчина, не совсем нашей национальности, что в числе прочих представительниц женского пола, приехала по зову, нет, не своего сердца, а по зову капитана Липатникова. Тот, что вещал им в Комсомольске, как тяжело парням на флоте, совсем невмоготу стало без их девичьего присутствия.

      Вопрос был задан в клубе части, на первых танцах, что были организованы, в честь приезда полсотни представительниц прекрасного пола и признаться, заставил меня врасплох.

      Можно было бы долго разглагольствовать на эту тему с любознательной дивчиной. Вот, ежели, если уж для совсем короткого знакомства, то, конечно же, предпочтительнее те, что… не совсем девочки. А если для более серьезных отношений, то, наверное, первый вариант всё же ловчее.

      Ну а если у тебя уже всё свершилось, девонька, то к чему спрашивать. Гори, теперь всё, синим пламенем. Как говорится, потерявши голову, по волосам не плачут.

     Не помню дословно, но ответил вполне дипломатично. Мол, знаешь ли, это дело такое. На любителя, одним словом. В какой-то мере, кажись, успокоил страдалицу.

       *** *** Любимая теща, скорей всего, она была инициатором, плюс жена, не менее любимая, решили мне, то есть, зятю и мужу, наверняка, тоже немного любимому,  сделать шикарный, новогодний подарок. Скрасить, так сказать, мои нелегкие дни на флоте военно-морском. Налепили килограммов этак десять, вкуснейших сибирско-алтайских пельменей, заморозили их в наши сорокаградусные морозы и отправили посылкой на Дальний Восток. Наивно полагая, что недели через две, они дойдут в таком же виде  и до  берегов Татарского пролива.

      Вечером, на камбузе, когда я с товарищами открыл посылку, зрелище было весьма и весьма плачевным. Нет, запах был отменный, но вот содержимое. Видать долго крепились алтайские пельмешки, изо всех сил сопротивлялись размораживанию. Но сдались, в конце концов, бедолаги. Превратились в этакую монолитную тесто-мясную массу, в брикет, короче. Вверху еще можно было различить, что здесь лежало в начале пути, сейчас же, это было похоже скорей на смеющиеся пельмешьи рожицы.

       Потянул за одну такую, думал оторвать от собратьев. Бесполезно.

      - Ну и что будем делать? Выбрасывать? – вопрошаю сокрушенно своих товарищей по несчастью.

      - Счас, “ёптамать накуй”, выбрасывать такое добро он надумал, ну-ка отойди, принеси лучше ножик, да подлиннее, “ёптамать накуй”. А то вон уже вода в бачке закипела.

       Как вы наверное уже догадались, это мой земляк, Валентин, взял бразды правления в свои алтайские руки и дело пошло. Он всю пельменную массу разрезал на мелкие кусочки, не разбирая где тесто, а где мясо. И всё это вскоре уже варилось в нашем никелированном бачке на электрической печи.

       Ребята! Таких вкусных предновогодних пельменей я никогда больше не ел в жизни своей, уверен, что и товарищи мои, тоже. Зимним вечером, за двумя столиками, вся наша маленькая часть уплетала их с таким аппетитом, что даже наш Харис, татарин по национальности, наяривал их за обе щеки, напрочь забыв, что свинину ему есть, ну категорически, нельзя.

       *** *** Половина девушек тогдашнего набора, были ростом, гораздо выше среднего. Вот один морячок с эсминца, что стояли у пирса чуть ниже нас, подрабатывая почтальоном, ежедневно бегал с корабля, в поселковое отделение связи, за корреспонденцией корабельной. И как-то невзначай получилось, что приноровился наш парень, попутно сворачивать налево и попадать в объятия одной из морячек.

      Но  девушке этого было мало, вернее, надо было совсем другое.  Однажды прижала она так сильно  нашего бегунка-почтальона своим телом и словом,  с таким жарким придыхом попросила его жениться на ней, чтобы удрать со службы, что у парня, ну прямо-таки враз, как “отшептало”, начисто забыл про дорожку в часть. Бегал на почту и с нее, как угорелый, без всяких там заходов налево.

       *** *** Когда я пришел в часть, у нас киномехаником был старшина 1 статьи, Жора Юдин, сейчас бы точно я сказал, что ориентации был он какой-то подозрительной. С его вечными ужимками и выходками. Но полста лет назад, как-то не сильно на это обращали внимание. Был он любимчиком у нашего замполита, всё время сидел с ним в кабинете, по-моему, комсомолом еще заведовал, какие-то боевые листки всё время писал.

      Но я не про это хотел сказать. Вот крикнули всех по громкой связи, чтобы в клубе собрались. Сейчас Жора кино будет крутить. Смотрим-смотрим и вдруг истошный крик из окошка кинобудки, Жора благим матом орёт. Все на секунду забывают, о чем фильм идет, ищут все глазами, где его кореш и сосед по койке, Сашка Клестов сидит.

      А тот уже из зала выскочил, бежит в кинобудку, кореша выручать. У Жорки, оказывается, был, так называемый, привычный вывих плеча. Начнет новую часть в кинопроектор заряжать, одно неловкое движение, хрясь!- и висит рука. Боль и истошный крик о помощи.

      Вправит Сашка ему руку на место, сидим, дальше смотрим, надеясь, что “вызовов” больше не будет. Но это еще оказывается цветочки. Парни, что с ним в одном кубрике проживают, говорят, нередко посреди ночи, он своим криком, подъемы всем устраивает, всего лишь неловко повернувшись на другой бок.

       *** *** Среди полсотни новобранцев женского пола, была одна, явно “перестарка”, как в деревне нашей, ее бы назвали. Если всем девчонкам было до двадцати годочков, то ей  исполнилось уже двадцать семь.

       Может, думала, быстрее замуж на службе выскочить, раз на гражданке не получалось, ан и тут полная невезуха. Никто не клюнул, хотя  в принципе, и не бабой-ягой была. Пацаны, то, все мелкие, против нее были. Так ни с чем и уехала Танюшка через два года.

       А вот годом раньше, с предыдущего набора, одна деваха, очень даже, отлично, свою жизнь устроила.  Забеременев еще на гражданке, сумела, каким-то образом, обдурить медкомиссию, а по приезду в часть, еще и охмурить нормального парня, разыграв душещипательную трагедию. Мол, изо всех сил влюбилась в тебя, милый, а тут эта беременность, пропади она пропадом, про, которую, мол, и знать то не знала.

      Парень чуть сам не плакал, видя как его любимая руки от горя заламывает, женился на ней, и та, со спокойной душой, поехала рожать на родину свою. А когда после ДМБ он к ней прикатил, весь такой радостный и счастливый от любви к ней, она, не долго думая, быстро развод ему оформила. Так и платил парень восемнадцать лет алименты за чужую любовь, на “радость” своей второй жене. Узнала та вскоре, что за чужого платит, всю жизнь ему этого простить не могла.

     *** *** Одна молодая хохлушка, всем своим видом, говором и фамилией показывающая, что она, именно из этой республики родом, на первых порах, решила дополнительно потренироваться на телеграфном аппарате. Придя к нам в радиорубку, попросила постучать, на стоящем в углу у нас, СТА-65. Нам же этот лишний стук, а потом и вопросы всякие, как серпом, по месту одному. Поэтому:

           -Да мы бы, Галинка, с удовольствием тебе разрешили, да вот беда, энергии нема.

          -Да что ж это за такое? Куда же она подевалась то? И где взять энергию эту?
             -Ну, у нас в части один дизелист, Володя Гридасов, найди и попроси хорошо, может и даст.

      Сами давимся от смеха, да неужели она всё на полном серьёзе принимает, год то на дворе 1970 уже, чай не 1917-й.

         - А в чем ее принести, энергию эту, если даст.

        - Да вон обрез в углу, половину пусть нальет, тебе, за глаза, хватит.

       Схватила обрез и, радостная, побежала в команду, искать Володьку. Раскрасневшаяся, со слезами на глазах, вскоре прибежала обратно, со злостью швырнула в угол, ни в чем не повинный обрез. Зато целый час, за шутку эту, по полной, “оторвалась” на аппарате.

      *** *** Когда нам подошло время писать анкеты на допуск к секретным документам, помню, чаще всего приходилось писать НЕТ, чем ДА. В боевых действиях не участвовал, не награждался, никуда не избирался, языков не знаю, за границей и сам не был, и родственники тоже. Правда, хоть не судим и то хорошо. В общем, тоска зеленая, да и мы сами не лучше. Зелень подкильная, ничем себя не проявившая и к чему тогда эти вопросы провокационные о наградах разных.

      Сдали командиру листочки свои, он читает анкету земляка моего и начинает потихоньку из себя выходить:

       - Ты зачем написал, что знаешь иностранный язык?

       - Так я же и написал – немецкий, с помощью словаря.

       - Пиши – иностранными языками не владею! А это еще что такое? Место работы родственников: Ты написал, что сестра твоя работает в Алтайском крайкоме КППС?

       - Ну да.

       - Она у тебя, что, секретарем крайкома работает?

       - Да нет, товарищ капитан, она там поварихой в ихней столовой работает.
      - Так что же ты мне голову тут морочишь,- взорвался капитан, - так и пиши, работает в об-ще-пи-те!!!

        Ну, никак понять не захотел, Аркадий Михайлович, что земляк, если уж не сам, то на родственниках своих, весу хотел поднабраться, солидности, что-ли, кой-какой. И тут пролёт. Придется звания и награды самому теперь  зарабатывать.

        *** *** Когда приехали в часть девчонки, нас всех переселили на новое местожительство. Нам, как отдельному подразделению, выделили отдельную комнатушку, бывший склад, в котором кровати пришлось ставить в два яруса, только моя кровать у окна была одиночной.
 
          И вот как-то после отбоя, когда все улеглись, но еще не спали, вдруг в углу, на втором ярусе, громко заговорил наш водитель, Коля, “хохол”. Оказывается, он лег спать задолго до отбоя и уже вовсю смотрел сны свои. И говорил он с кем-то, будучи во сне своем. Не знаю, как это получилось, но я ему или ответил, или спросил что-то и, кажись, точно попал, на его сонную радиоволну.
 
          Мы стали вести с ним диалог, довольно продолжительно и содержательно. Вы бы видели эту картину, парни покатывались со смеху в своих кроватях, но вот что интересно, если кто-то из них и пытался встрять в наш разговор – бесполезно, он, кроме меня, ни с кем не контактировал.

     А утром, когда мы ему рассказывали о ночном диалоге, он отговаривался и утверждал, что это мы всё придумали и всё это враньё. Ну и ладно.

      *** *** Служили и шутили по-всякому поводу, да и без повода зачастую  тоже шутковали. Вот висит в рубке плащ командирский с фуражкой, в придачу. Оставил капитан их на ночь, не знаю, в чем домой уехал. Висит, да и пусть бы висит. Так нет же.

       Ну как же не воспользоваться моментом, напялить на себя офицерские доспехи, сфотографироваться. Есть такая фотография у меня до сих пор. Затем пойти к женской половине казармы, попугать там морячек прибывших. Как там в детской считалке, - дело было вечером, делать было нечего…

       Ага, стоит одна спиной, не видит подкрадывающегося “офицера”. Хвать ее руками за то место, где талия у ней, прижался, чтобы не смогла повернуться сразу. Визг раздается, ругань, чуть ли не маты, но потом ей всё же удается немного повернуть голову и видит она перед собой капитанский погон с четырьмя звездочками.

     Тон ее мгновенно меняется, раздается уже чуть ли не мурлыканье:

       - Ну, перестаньте, же, прошу вас. Ну, что вы себе позволяете. Ну, не надо.

     Терпеть дальше нету сил никаких, и я отпускаю ее. Боже, хватило бы только сил удрать от нее. Убьёт ведь, нахрен! И ноги то у ней, как на грех, такие длиннющие оказались. Эти мысли мелькали в моей голове, как и ноги, что пятками бы сверкали, ежели голыми тогда были.

     *** *** Летом 1972 года, когда наши девушки-морячки прослужили уже больше года, у одной из них случился юбилей – двадцатилетие. Нет, юбилеи у всех у них случались, просто этот юбилей, девушки, а их было человек пять, решили отметить в ресторане “Таёжный”, в народе, именуемый еще  как “бурелом” и “лесоповал”, что расположен был, в соседней с Заветами, Сортировке.

      На автобусе, шестого маршрута, от Северного пирса и до конечной, а там пару сотен метров, и ты в этом злачном заведении. Надо сказать, пользовался в те годы большой популярностью этот ресторан. Как и в тот раз. Битком набит зал, в клубах дыма множество офицеров, что интересно, с маленькими звездами на погонах, преимущественно. Старшие офицеры, по-видимому, предпочитали другие места.

     Стол был заказан заранее, девушки, конечно же, не в форме, а по гражданке, хотя у каждой в кармане увольнительная записка имелась. Не успели толком оглядеться и освоиться, как к их столику подсел парень, в белом свитере в “петухах”, кучерявый и с усиками.

      - Хохол! А ты что здесь делаешь, да еще в таком виде?

     Конечно же, это был шофер с их части, старший матрос, Николай Огородников, собственной персоной.

      - Скучно стало. Узнал, что вы здесь, вот и самоуволился.

      - Ну, ты даешь, “хохол”! А если кто увидит?

      - Да кому  черту я  нужен.

     Ага, не поминай всуе, ни бога, ни черта. У столика стоял здоровенный детина, офицер морской, совсем не молодой, хотя на погонах, было, всего лишь, по три маленьких звездочки. И это был ни кто иной, как замполит части, Владимир Афанасьевич Чернышов, собственной персоной.

       - Огородников! А ты почему здесь, а не в части? И  что это за вид у тебя?

    И на Колькин свитер с “петухами” показывает. А дальше пошло “кино”, почти как, “тупой и еще тупее”. Хотя самообладанию Колькиному, в тот момент, можно было позавидовать.

     - Слушай, старлей, я дико извиняюсь, но ты тупо ошибаешься. Я совсем не Огородников, и  такого кента в упор  знаю.

  Видно было, как замполит замешкался, начал шарить что-то в своих карманах, не стал больше ничего говорить и как-то незаметно исчез, как и появился. Девчонки за столом сидели, ни живы, ни мертвы, тишину нарушил чей-то дрожащий голосок:

     - Беги, Огородников! Скорей беги!

      А того уже и след простыл. Вот скажите мне, кто вперед окажется в части? Замполит, на рейсовом автобусе или Колька-“хохол” ножками своими?

      Правильно, конечно же, “хохол”, он бежал напрямик через лес, совсем не по чумкинской дороге, а по дороге, по которой соседи-батарейцы к своим пушкам ходили. И выходит эта дорожка прямо к автобусной остановке на Северном пирсе.

      Замполиту, вот же упёртым оказался, на автобусной колымаге пока до театра доедешь, а там по Ленинской крюк еще какой сделать надо.Когда Владимир Афанасьевич, вдвоем с дежурным по части, подошли в кубрике к кровати Огородникова, тот только пузыри не пускал, изображая безмятежный сон свой.

         - Это Огородников? – спросил он дежурного.

          - Так точно, - ответил тот.

    В глубокой задумчивости замполит наш вышел из кубрика. Да, замполит, тяжелая у тебя служба. Домой теперь топай, досыпай, уж. И Кольке дай заснуть, наконец.

        *** ***  18 ноября 1971 года. Вот и настал наш день, день прощания с сослуживцами, командирами, да и со службой на флоте. Наш, это значит мой и Юрки Котенко, подпольный псевдоним которого, естественно был, “кот”.

      Или в знак уважения, а может из-за боязни, как бы эти хлопчики еще куда не влипли,  решил командир наш, капитан Липатников, лично  отвезти нас в совгаванский аэропорт на спецУАЗике своём. И убедиться, что наконец-то “аннушка” улетела, а это значит, что исчезли мы прочь, с его глаз командирских.

      Ну и ладно. В части уже, кажись, все наши годки разъехались, посему скромно попрощавшись, без  “славянки” и слез напоследок, сели в машину, где за рулем был наш Коля-“хохол,” и в аэропорт. Еще в тот, старый, деревянный.

      Напоследок, в аэропорту, сунули Кольке бутылку чего-то, взятую тут-же в ресторане, чтобы за наш ДМБ пригубил с ребятами. По дороге домой, скорей всего уже в самолете, договорились с Юркой, что с Новосибирска, мы сначала заедем к нему домой, в Новокузнецк, а уж потом я до своего Алтая добираться буду, что совсем недалеко.

     Почему бы и нет. Если сейчас не заехать, то потом это будет проблематично сделать.  В конечном счете, так и произошло. Вот я и подошел к моменту, о котором и хотел рассказать, о встрече родителей и родственников Юркиных, со своим чадом, которого не видели ровно три года. В отпуске Юрка ни разу не был, хоть и первостатейным старшиной был.

     Собрались тогда вечером в квартире родителей Котенко, на проспекте Курако, что в центре Новокузнецка, человек 6-8. Было всё, как говорится, чин-чинарём, пригласили наконец за стол присутствующих. Посередь стола красовалась бутылка “Стрелецкой”, что сразу непроизвольно вызвало спазм в моей утробе. Терпеть ненавидел я эту гадость тогда. И тогда и всегда.

      Налили в самые маленькие стопки, даже не в стопки, а в стопочки, что долго, видать, искали в этом доме.  С горем пополам, выпили. Разговоры пошли. Вопросы – ответы. Я заметно заскучал, вспомнил о доме, о деревне своей, о том, как там  встречают своих сынов, вернувшихся после службы домой.

       Как-бы прочитав мои мысли, хозяин наполнил стопки по второму разу. Ну, думаю, процесс, всё же, пойдет потихонечку.

         А больше ты ничего не хочешь, друг алтайский, разлюбезный? Хоть стопки и налиты, но снова разговоры, разговоры, разговоры. Которым, как я уже догадался, не будет ни конца, ни края.

        А следом и заключительный аккорд! Юркина мать встает из-за стола и начинает сливать содержимое стопок у гостей обратно в бутылку! И мою, разумеется, тоже! Ну, полный, и пипец и звиздец и еще куча всего! Такой встречи, я предвидеть, в самом кошмарном своем сне, не смог бы.

     Проворочавшись, ночь, ранним утречком, я спешил, уже и не помню куда, то-ли, в местный аэропорт, то-ли, на  автостанцию, лишь бы только поскорей добраться до своей, такой приветливой и хлебосольной деревни.

     А холодина, то какая была, в то утро в городе! А я, как и положено, в беске и бушлате. Так долго мои уши бы не выдержали, я их на Русском острове, еще в учебке, чуть не лишился. Может, поэтому, оказался на сей раз,  таким предусмотрительным. Я положил в  чемоданчик, в части еще,  шапку свою, на случай всякий.

     Вот он и случай этот. Беску в чемодан, шапку на голову. Не знаю, как бы называлась эта форма одежды - шапка-бушлат, которая на флоте не существовала, но точно – смотрелся я тогда нисколько не хуже, чем, если был бы, в беске с шинелью.

     А про встречу в родной деревне и рассказывать нечего. Она прошла, как и положено в таких случаях, многолюдно, шумно и весело. Да и встреч таких, и до и после, великое множество было. Все разве упомнишь. А вот ту, в Новокузнецке, вряд ли, когда забуду.