Смыслоёбство

Сделать из своей жизни однообразное, монотонное, нудное болото. Упразднить какую бы то ни было заинтересованность, приглушить все инстинкты, порвать с развитием, намеренно отуплять свой мозг, держать его на сухом пайке, не подпуская ни на сантиметр к буквенному хламью. Сокращать процесс говорения, глушить любую рефлексию, любую попытку осмысления. Не замечать деталей, не анализировать связей. Не допускать торжества внутренней обезьяны.
 
Он должен быть стерт из пространства и времени, вытравлен, как надоедливый таракан. И процесс его изгнания, вымывания, выхолащивания – это то, что дарит незабываемое удовольствие. Его смерть должна быть растянутой и мучительной, а вопли агонии должны наполнять уши мёдом. Смерть «Я».

«Я» покидает меня. Я остаюсь без него. Я чувствую, как оно гаснет. Эти слова и строки мне писать крайне трудно, потому что путы языка уже спали, и я с трудом могу формулировать хоть что-либо. Мои предложения примитивны, буквы часто меняются местами, выдавая то, что для «Я» бессмысленно, поскольку полученное не является фактом языка. А для меня же это занятие выглядит  до крайности нелепо, потому что я не понимаю, зачем оно есть в принципе. Это нечто лишнее, совсем не нужное и даже неуместное. Всё равно что насобирать на улице пищевых отходов, прийти и разложить их на полках в шкафу. Конечно, так сделать можно, но только для чего? Как-то глупо. Вот и язык – нечто такое же глупое и несуразное.
Совершенно лишняя вещь, непонятно почему пользующаяся такой популярностью. Нет ничего интересного в том, чтобы даже хотя бы мыслить, концентрируясь больше нескольких секунд на каком-либо факте из внешнего мира, не говоря уж о производстве звуков, облекающих мысль в оболочку материи. Смешно.

Перед тем, как быть схлопнутым в ноль, всё в «Я» доводится до полнейшего примитива, и для «Я» это тргаедия. Ведь оно есть и существует как нечто примитиву абсолютно противоположное, его основа – исключительность, возвышение над, выделение из, гордыня в зените, жажда славы, ещё больше, ещё дальше. Быстрее, выше, сильнее. И когда ты душишь всё это в себе, намеренно самопримитивизируясь, на первых порах эта затея кажется невозможной, ведь что ещё ты знаешь про себя, кроме того, что ты это ты? Есть «Я» и в нем - всё. Но зато потом, когда «Я», подобно прилипчивому бесу, медленно изгоняется вон посредством святого духа примитива, ты вдруг  способен ощутить в своих руках его, «Я», хрупкую шею. Она не толще куриной,но хрустит так, будто это шея слона.

Всё окружающее утрачивает ценность. В нём нет ничего, что пробуждало бы интерес, вызывало эмоции. Оно существует как декорация. Спектакль давно закончился, но вокруг громоздятся какие-то постаменты, тряпки, доски, непонятные куски чего-то, созданные волею момента, по прихоти пучка чувств, составной части сознания,которое мимолётно и не константно. Большая мусоросвалка, горы хлама, которые не нужны более. Ты проходишь мимо. И всё.

Мир, начавшийся в тебе, в тебе же закончился. Схлопнулся. Схлопнулось твоё я. Тебя больше нет. Нигде, ни в чём и никогда.

Примитив – тропа. Едва заметная, едва различимая в зарослях декораций. По ней ходят никто, она ведёт в никуда, на ней ожидает ничто.

Пламя бытия горит всё ярче, бездна осознания разверзает зёв всё шире, тысячи капканов, расставленных тем, что «Я» определяет как жизнь, улавливают жертв ежесекундно, вонзая в их плоть свои ржавые зубья, заражая их кровь ядом существования, порабощая их диктату цели и смысла.

Смысл.

Человек насажен на крюк смысла изначально, с самого рождения. Можно сказать, что настроенность на смысл, поиск его везде и во всем – это и есть то, что делает человека человеком. Смысл – лакомство, что держит на палочке погонщик перед мордой осла, заставляя его всё время  идти вперед. Человек должен обрести смыл. Так ему мнится. Так он хочет. Так он функционирует. И, конечно же, смысл никогда не будет обретен, он будет всегда не более чем идеей, маячащей в поле зрения. Идеей, которую невозможно ухватить и присвоить. Осёл, идущий за лакомством до конца дней своих – вот человек.

Но от смысла невозможно избавиться. Это наследственное генетическое заболевание, передающееся всем потомкам по всем линиям . Даже осознав его иллюзорность, человек все равно будет чувствовать, как нечто где-то глубоко внутри жалит и жжёт.

Бессмысленность – удел нечеловека. В бессмысленности обитают маски. А для человека это нечто несуразное, отталкивающее, смешное, невообразимое. Ведь каков главный человеческий вопрос? – «в чём смысл жизни».

Любая деятельность человека организована с точки зрения смысла, любое целеполагание, воление, любой речевой акт, в конце концов, направлен на смысл. По человеческим меркам бессмысленность невозможна. Даже то, что на бытовом уровне называется бессмысленностью и воплощается в разных формах социального юродства, является ничем иным, как осмысленным протестом.

Если кто-то где-то выбивается из правил принятых для себя в качестве образчика смысла и необходимого поведения человечьей толпой, это вовсе не говорит о том, что он живёт бессмысленно. Просто у него смысл другой, свой собственный, не такой, как у всех, особенный. Он революционер, поэт, романтик, живущий вопреки. Он не озабочен материальным, у него нет семьи и работы. Он переходит дорогу на красный и стоит на зеленый. И среди таковых могут быть как ряженые клоуны, для которых это лишь повод утолить своё непомерное самомнение, так и те, которые живут так просто потому, что они так живут. И одни и вторые не отличаются друг от друга абсолютно ничем, равно как и все вместе взятые они ничем не отличаются от человечьего большинства вокруг них. Все они ходят под смыслом. Просто их смысловые паттерны отличаются прошивкой. И то, что бессмысленно для одних из них, наделено глубоким смыслом для вторых.

Не вдаваясь в досужие рассуждения, можно просто признать очевидное: смысл – не более чем слово, набор звуков, обретающий значение на основе конвенциональности. Как и всё, что есть вокруг. Это самое «всё» – заурядная условность.

Но смысл это одновременно и мысленный концепт, который обуславливет саму условность. Концепт порождает сначала фон, на котором позже будут вычерчены контуры его самого.

Обрядившись в звуковое тряпьё, смысл остаётся тем же, чем он и был искони. Ничем.
Здесь не идёт речи об умалении изначально великого до впоследствии малого, благодаря прохождению через языковой фильтр.

Нет и в помине никакой деградации идеи, свёртывания понятия или чего-либо этакого.

Просто всё, что есть, ничем не является и не имеет никакой ценности. Оно лишено субстанциальности, говоря языком клоунов у пидо*расов и пид*орасов у клоунов. Это пустота. Пустой звук. Пустой объект.

Про язык уже было сказано и суть в том, что ничто не может быть выражено при помощи языка, потому что язык подразумевает субъектно-объектные отношения, целеполагание и все прочие грани смысла. По-другому и быть не может, ведь он – порождение смысла для описания самого себя. А последний, в свою очередь, - не более чем фокус, иллюзия, пустышка. Которая существует как результат бытия - не меньшей пустышки, чем все прочие.

И такая пустышка как бытие никоим образом не отличается от такой пустышки, как, к примеру, носок, потому что пустота - и то и другое. Как и сам разговор о них – пуст и беспредметен.

В ничто нет ничего.

А если где-то появляется что-то, то вот оно – колебание пустоты. И первым её признаком является замкнутость, закольцованность всего, что возникает в итоге этих колебаний на самое себя. Так называемая бесконечность. Вечная гонка за призраками по кругу.

Чего доводом является хотя бы этот вот разговор, который постоянно крутится вокруг одного и того же, возвращаясь к тому же, с чего и начался, потому что он – пуст.

В нем нет ответов ни на что. И описания чего бы то ни было в нем также не сыскать.

Всё – сплошное нае*балово.

Всё – игра.

Ведь маска играет. И между делом морочит вам голову. Все остальное – тщетно.

В чужой монастырь невозможно заявиться со своим уставом вовсе не потому, что это неприлично, а потому, что любой существующий устав будет уставом этого монастыря.
Вот потому-то примитив – не есть панацея.

Сделать из своей жизни однообразное, монотонное, нудное болото. Упразднить какую бы то ни было заинтересованность, приглушить все инстинкты, порвать с развитием, намеренно отуплять свой мозг итд итп – значит ровно то же самое, что и стремиться к лучшему, саморазвиваться, читать книги, наслаждаться жизнью и прочая, прочая, прочая.

Всё это – действия, а, принимая во внимание их источник, любое действие равно любому действию. Неумолимо, вопиюще и бесповоротно.

Поэтому на подобное можно ответить лишь одно: без разницы.

Ну а учитывая еще и некий дух противопоставления в примитиве, надо признать, что это не более, чем плохо скрываемое тщеславие, и за таким  поведением проглядывают знакомые нам волокна мяса с претензией.

Потому что не может быть никакой разницы между чем-либо и чем-либо, если оба они не обусловлены ничем, кроме как условностью.

Примитив – ещё один «по-другому прошитый смысловой паттерн». Для не таких как все, для этих исключительных и особенных.

Маска не нуждается в примитиве, если только это не элемент игры. Маска ни с чем не борется, ни против чего не восстает. В маске упразднено сущее и любое колебание пустоты – часть маскарада.

Маска не заключена в понятия, потому и неотмирна. И ей нельзя стать. Так, как понимаешь это ты.

Если ты хочешь разглядеть маску, то поздравляю – ты нихера не понял.
Если ты хочешь скинуть с себя человеческое – ты нихера не понял.
Если ты хочешь что-то оставить или что-то приобрести – ты нихера не понял.
Если ты читаешь  это и пытаешься понять – ты нихера не понял.

Ты нихера не понял в ста случаях из ста и в следущей сотне случаев также нихера не поймёшь.

Потому что ты искатель истины. Ты погряз в трясине смысла. И маска для тебя – такая же идея, как и всё вокруг. Ты подходишь к ней оценивающе и осмысляюще. И я не виню тебя за это, так же, как не виню рыбу за то, что у нее есть жабры. Хотя с ними бывает много хлопот при разделке. Человек разделывает рыбу для того, чтобы рыба стала человеком. Маска говорит с человеком для того, чтобы человек стал маской. Параллель здесь полная, и она именно такова.