Из молочного джаза

Сорвала я цветок полевой,
Приколола на кофточку белую,
Ожидаю свиданья с тобой...
Только первая шага не сделаю...
      Выдался свободный вечерок и Пахом, артист "Молочного джаза", заглянул в лес - нарубить жерди для изгороди.
Слава славой, пресса, телевидение, но Анфиса не давала забывать о земных делах, хотя и обещали квартиру в
первом же высотном доме. Закончив дело, с песней на устах, прерываемой мыслями вслух о судьбе девушки,
которая не хочет сделать первого шага - смотри, проказница, не пожалей... Пирамидкин выходил к большаку.

Он увидел "Волгу". Из нее вылез тайком человек, спрятался за березу. В деревне в последние дни много слухов
бродило о шпионах. Приезжал референт из органов, читал доклад об идеологических диверсиях и политической
бдительности. Старые люди подумали: не иначе как к войне все это. Другие укоризненно качали головами: зачем
купили молочных коров за границей, может, это и не коровы, а переодетые агенты потустороннего мира. Надо
пощупать буренышек как следует...
Неизвестный заметил Пахома, сделал короткую перебежку, упал.
Пирамидкин не понимал происходящего: владелец "Волги" остерегался не его с топором. Вот он снова вскочил,
совершил бросок.
- Ложись!- крикнул, падая у ног Пахома, который только в недоумении поднял брви.
- И на этот раз мимо,- сказал удовлетворенно человек, поднимаясь, отряхивая с брюк сухие травинки.
 - Дурак или контужен?- без обиняков спросил Пирамидкин.
- Советский писатель я. Булатов. Знаешь, поди? Враг изменил тактику. Не открытый бой, а ядом напитывают стрелы
и рассылают в самые верные партийные сердца. Инфарктом миокарда падают друзья. Иные живые дрогнули,
либерализнуть хотят. А нас, самых  стойких, немного осталось. Ваня Клоподавов, мой верный товарищ, с ним мы
пойдем до конца по идеалам нашей юности, эх, тачанка-ростовчанка, все четыре колеса. Контужены мы, отец, контужены
и куплены наши сердца в открытую партийностью искусства, на том стоим, тем и гордимся. Во имя отца и сына
марксизмом-ленинизмом пропахли наши тела.
- Так это с вами встреча в нашем сельском клубе?
- Да, спешу. Давай к машине. Подвезу. В деревне все наши?
- Раньше были все свои. Сейчас разное поговаривают.

У околицы "Волгу" встречала восторженная толпа, впереди которой лысела голова простравшего руки к московскому
гостю редактора "Советской мысли" Неуемышева. Слышались здравицы в адрес вышестоящих организаций и творческих
союзов. Булатов выгрузил из автомобиля свое сильное, идеологически верно сработанное тело. Неуемышев произносил
гостеприимные, омытые искренним почитанием таланта, слова. Растроганный писатель чмокнул редактора в щечку.
Толпа заворковала, забулькала восторгом: "Наш! Наш!"
- Не надо в помещение. Я с народом в открытое. С камня выступлю... Не зря мы хлеб едим и сало крестьянское. Люди
добрые, мы охраняем вас от проникновения, возникновения, дуновения, омовения, искусственного осеменения. Троцкисты,
дефинисты, морфинисты, монисты, регбисты полонили бы вас, не будь на свете нас в сей исторический час. Чай заваривайте
кипятком покруче, бочку обручайте обручами, как отцы нам завещали, комсомольская юность, комсомольская совесть
моя. Партия скажет "Булатов, изобрази!" - отвечу "Есть!"
Взволнованный с утра Неуемышев подсовывал писателю книги из своей личной библиотеки. Автографы живого, настоящего
писателя! Событие для Уездного района!

............
Пахома приглашают на слет ударников труда печальной отрасли - ритуальных услуг... На Торчковском кладбище проводили
соревнования по профессиям. Оно было украшено флажками, пузатенькими широкими буквами растянулся на половину
фасадной ограды транспарант "Мы придем к победе коммунистического труда! Ленин". Меж столбами на главной аллее
висел другой транспарант "Коммунизм - будущее всего человечества!". Между могилок шли к месту соревнований по
профессиям. Пахом оглядывался на убранство, решетки, памятники, цветы, портреты, подумал: эти дошли...
...............
Попал Пахом с оркестром и в Америку...
Под нижней газетой лежало письмо. Знакомый неграмотный почерк. Слеза навернулась.
"Пахомушка, сизокрылый, своенравный, здравствуй!
Привет тебе из-за океана, моря синего посылает жена твоя долголетняя Анфиса свет Ивановна. А еще привет передают
председатель наш Антон Михалыч, Арсений Гудериан из Благодати, Сеня, Кругловых сын, не возразишь, пусть там не
горюет, говорит, а я так по тебе соскучилась, и все переживаю, приемник включен цельный день на последнюю мощность,
вести все нехорошие, партия с трудом сохраняет в целости земной шар. А еще привет от Акима, от Акулины...

Новости у нас какие. Костя-милиционер потерял фуражку. Думал, выгонят со службы, но, когда нужно было идти на дежурство,
Нюрка Белорыбица принесла эту фуражку, нашла у себя за баней. А помнишь, у нас было большое собрание по юмору? Два
месяца прошло, у нас многие, всем сразу приспичило, молодые работницы разьезжаются по больницам области, в Уездном
не хватает для всех места абортироваться. А еще построили на шоссе "Молодежный вечерний трактир". Ленинский документ
нашли. Два слесаря, два наших, оказывается, переодетых разведчика взяли его на сохранение, но около них крутилась
все корова. Языком слизнула. Рассказывают, я прибежала, когда опоздала, шкура вдруг спала, мотор заработал, ноги
подобрались, голова вобралась, одна электронная техника, и полетела как самолет. Разведчики стреляют, это при мне уже,
по ней из наганов, а сверху хах-ха-ха, точно в фильме про Фантомаса, помнишь, мы смотрели кино? Часто я плачу, Пахомушка,
приезжай, родненький, статенький поскорей. Андрей писал, у него все хорошо. С пропажей ленинского документа наши
особенно не расстраиваются. Малец ученый, который это затеял, проболтался по пьянке, что надоело искать, он взял и
написал под ленинскую руку, обработал в химической лаборатории, как будто и вправду написано пятьдесят лет назад.
Хотел славы себе и подарка людям. А теперь ему, наверно, срок дадут. А он еще молодой и мне его матери жалко. Дивлюсь
я на технику. Тая корова, она за границей куплена, по полторы пуда молока в день давала, и жирностью хорошего. Ученые
всякое могут. Или тут умер академик, в газетах были фотографии с него, оказывается, шестнадцатиэтажный герой труда,
засекреченный, умер, все и выяснилось... Для дела мира изобрел штуку, которой можно землю пополам расколоть. На
фотографии такой мертвый зяблик лежит в гробу, не подумаешь на него, что мастер крупных мокрых дел. Свинушка наша
должна скоро пороситься. Поросята нонче в хорошей цене, желающие уже напрашивались в очередь, а я говорю, загодя
ничего не обещаю. Чтобы свинушку не сглазить. Со свиньей Дуньки Семиглазовой было такое приключившись, половина
поросяток и подохла. Бабы наши поговаривают о войне, но еще не знают, с кем будет, страшно, подумаешь, ведь они могут
весь пар и тепло из земли выпустить вместе с душой. На ферму приехал демобилизованный солдатик, у него и фамилия
к случаю, Отставных Иван. Говорят, сибиряк. Он с нами проводит патриотическую работу и учебу. А на днях сдавали экзамен.
Прыгали. Заставили тренироваться. Натянули веревочку низенько над землей. Я и перешагнула. Ваня-то мне и говорит,
надо обеими ногами отрываться, эта попытка не в зачет. Молодые смеются над нами, старыми, никуда мы не гожи, только
партизан в печку прятать. А нынче война, все думают, будет без партизан, с одними убитыми. Ой лихоньки, мне никак две
ноги сразу не оторвать от земли. Вторую попытку не засчитали. Ваня-то мне снова все обьясняет. Закрыла глаза, черти
с ними, десять ног оторвала б, только войны бы не было. И взяла! Головой вперед упала. Записали 35 сантиметров. А
Ваня, пригожий такой, смеется, показывает на плакат. Там вчера какой-то Брумель взял больше двух метров, оглашенный,
страсти падать с такой высоты, а сегодня норма для всех. Очумел, Ваня, мне никогда так не подпрыгнуть, я и 35 сантиметров
заради уважения только перевалила. Тренируйся, бабка! А гранату я забросила только на 10 метров. Если боевая, то тебя,
дуру старую, это я так пересказываю, а на самом деле вежливо сказали, ранит осколком, а в иную часть тела попадет -
и насмерть. Мне так тебя увидеть хочется, но только ты об этом не грусти. Глазами я плохо вижу и устаю от письма. Вот
только еще припишу. Звезда закатывается, говорят о новой реформе. Даже Дорофеев, человек партийный, его на районной
конференции выбрали на областную, решительно не опровергает слухов. Вроде наше начальство раскудыкинское ездило
в Москву на утверждение десятилетнего  перспективного плана, наметили подготовить очень многоджазистов. А наверху
им сказали: подождем. Кроме нас, мол, никто не выиграл на молочном джазе. Приезжай скорее, родненький, будет жизнь
снова по-простому. Завершаю мое к тебе послание. Береги себя на перекрестках. Аким, Осоавиахим, мир, труд, май,
Михаил Ботвинник.
Остаюсь верная жена твоя Фиса, Фисулечка, сиротиночка. Звездочка моя сероглазая, жду!".
Помнит цвет моих глаз... Три раза ронял Пахом слезинки, душа его скучала по прошлому, по земному.