Орёл. На острие лопасти

                Орёл. На острие лопасти.

   Это не редакционное задание. Но так случилось, сошлось. Включаю ноутбук на даче, один из ведущих телеканалов. Вертолёт «Газель», французский. Обсуждается причина его падения. В памяти всплывает единственный похожий случай. Как так? Я только вчера из клиники. Фёдоров?
Горизонтальный шарнир… Коррозия… Отсутствие надлежащего техобслуживания… Диверсия?.. Удар лопасти по кабине…

   Была мечта… Но разве возьмёшь такую технику без соответствующего обученного техперсонала? Техник целыми днями ползает по капотам: пробивка шарниров, замена масла, агрегатов- не тех, что уже не работают, но у которых вышел ресурс, а он исчисляется часами налёта. А машине 30 лет. Нормальная лопасть висит на трёх шарнирах и имеет степень свободы во всех плоскостях. Почти как человеческий глаз...
   
   Напротив КПП Клиники- памятник в полный рост. В одном из корпусов- огромное панно в вестибюле- подарок от сотрудников…
Вас выстраивают как призывников в колонну и ведут переодеваться. Верхнюю одежду и вещи- в герметичный мешок и на вешалку в закрытом боксе. Фамилия? Диабета нет? Хронические заболевания? Какой глаз?... Присядьте здесь. Сопровождающие (кто нуждается) остались далеко позади. Откиньте голову. Капли… Капли…
Уже давно никто ничего не видит, глаза под марлей. Пройдите сюда. Ещё одна лежанка. Звуки. Шарканье бахил по полу. Негромкие переговоры. «Бульканье» электронных приборов из огромной операционной. Всё теперь только в звуке, в ожидании, подозрениях, у кого- то- в постоянной молитве. Как в очереди на Страшный суд.
- Сколько лет?- спрашивают у почтенной дамы.
- Восемьдесят три.
- Волнуетесь? Сделаем укольчик.

   Это была не первая катастрофа. Была уже попытка диверсии- неисправность электропроводки. Тогда пострадал штатный пилот, оказавшийся в одиночестве в кабине. (Фёдоров пилотировал сам.) Пилот отделался травмами.
А на этот раз его уговаривали не лететь, купили билет на поезд. Но не отговорили…

  - Будет болезненный укол вот сюда.
Часть лица и головы начинают теплеть, тяжелеть, исчезать.
- Голова не кружится?
Вас проводят в огромный по хирургическим меркам зал, более напоминающий кафе со множеством- не столиков- горизонтальных кресел с оборудованием над ними.
- Ложитесь. Опустите голову в лунку.
«Прищепка» на пальце, манжета на руке, капельница- на другой. Клейкая плёнка на всю физиономию с единственным отверстием для глаза. Фантастические звуки от соседних «столиков»- бульканье, трели, негромкие переговоры.
- А где платные? Вот такой- то и такая? Где списки?- Слышу позади над головой, разобрав свою фамилию. Вероятно, это голос моего доктора, с которым мы пару дней назад, изучив результаты обследования, выбирали нужный мне протез. Не глаза, конечно, чего- то там, не вдаваясь в подробности… Тишина.
- Её не будет, отказалась. А этот?..
Наконец не выдерживаю и загробным голосом с полуонемевшей челюстью из- под плёнки мычу:
- Это я.
Радость находки. За меня принимаются всерьёз. Я узнаю куда надо смотреть и молюсь, молюсь, как заводной.

   Когда- то давно, в Тушино, на вертолётной стоянке я заявил друзьям:
- Давайте отойдём подальше, а то лопасть оторвётся- и в глаз.
Все оценили мою шутку и часто потом вспоминали. Мы были юными курсантами.
«Конус вращения»- специфический термин. Он создаётся лопастями и меняет свой уклон в соответствии с действиями пилота. Его результирующая составляющая задаёт направление движения. За один оборот лопасть «вздрагивает» относительно продольной оси, успевает изменить своё положение по отношению к другим- вперёд и назад, и взлететь и опуститься в прежнее положение. Это только за один оборот. Шарниры- игольчатые, тонкая настройка. Если они разрегулированы, можно обрубить хвостовую балку, войти в страшную вибрацию, вплоть до разрушения, опрокинуться… Всего уже и не вспомнишь… Техперсонал. Обслуживание!.. Кто знает…

   Внутри моего глаза кто- то копошится.
- Я вижу инструмент,- нежданно мычу из- под плёнки.
Он похож на ту- самую лопасть, но прямо в глазу. Как всё сходится! Уж не провидец ли я?
Доктор, кажется, не ожидал такой невероятной наблюдательности:
- Да. Может быть. Ещё немного. Умница. Всё отлично.
Позже он даже назовёт меня «орлом», когда на следующий день, как и все прочие пациенты, явлюсь на осмотр. Это потому что в карте на предварительной диагностике будет поставлена острота зрения- 1.00. После чего я осведомлюсь куда идти дальше и мне ответят:
- В армию! Годен к строевой!
Помявшись, признаюсь:
- Я и так… в армии.
А орлы когда- то доставляли нам немало хлопот, и тело одного из них, искалечившего глаза пилоту, приземлилось однажды в кабине вертолёта.
А на осмотре добавлю:
- Это не я, это доктор- орёл! Поклон ему большой передавайте.
- Доктор- это я,- и молодой человек в маске и халате жестом проводит направление моего просветлённого взгляда, вгоняя меня в смущение. Вот как! В очереди перед кабинетом все гадали, будет ли доктор- нет ли. И кто эти два прошедших в кабинет консультанта?

    Академик мечтал об авиации, но в юности лишился стопы и стал врачом- офтальмологом.
Сюжет на экране заканчивается на неопределённой печальной ноте, скрывающей часто нашу неосведомлённость, обречённость или легкомысленность. Но что- то восстаёт порой, как из небытия. Как фрагмент, очень чёткий, фрагмент яркого женского украшения на полке дома, в квартире, после операции, подсмотренный в щель на краю повязки. А утром от чёткости и яркости изображения начинает слегка кружиться голова, будто от опьянения.
Или как пилот, не нуждающийся ни в чьих советах, парящий вопреки всему, чего нельзя было когда- то представить даже в самых смелых фантазиях. Орёл.

   Прощаясь, я уточню у молодого доктора, можно ли нагибаться… Ну… то есть кланяться. И он разрешит. А завтра- Пасха. И его разрешение пригодится.
   
     01.05.21