Вальщик леса на час

               
 «Мои мысли – мои скакуны» - поётся в одной из песен . Когда, с вечера долго не получается заснуть, или утром, рано проснувшись, не хочется вставать, в голове начинают гарцевать эти самые «скакуны». Мчатся они по ячейкам памяти, по потускневшим и затуманенным полям прошедшей жизни и вдруг остановятся на каком - то отрезке, внезапно и ярко высветившемся в сумрачной темноте…

Было это в середине шестидесятых годов прошлого столетия. Волею судьбы, а может бога, пришлось мне поехать вслед за родителями в таёжный край. Ясное дело, многие тогда приезжали сюда, как и мои предки, за «длинным» рублём», а не за «запахом тайги», как пелось в популярной песне. И все плодотворно трудились, копя льготный пенсионный стаж и рубли  на сберкнижках, надеясь к старости обменять это всё на безбедную достойную жизнь.

В силу своего молодого возраста я ещё не задумывался о пенсионных «прелестях» в будущем. Мне просто хотелось заработать денег, что бы материально не зависеть от родителей. За плечами у меня была оконченная школа, училище с профессией кино - механика, от которой, как я начинал понимать, больших денег не предвиделось. Впереди была служба в армии и целая жизнь…

Прилично заработать в те времена можно было лишь на лесозаготовке. Были бригады ручной заготовки хлыстов, состоявшие в зимний период из четырёх человек. Особых знаний и дипломов не требовалось, кроме вальщика леса, управляющего  бензопилой «Дружба».
В трудовой коллектив входили, помимо вальщика – бригадира, «помощник –толкач», «огрёбщик снега» и «сучкоруб». На обрубку сучьев обычно шли работать женщины. У мужиков это считалось непрестижным.

Мне тогда ещё не исполнилось 18 лет и пришлось прибегнуть к помощи  начальника заготовительного участка Николая Ивановича, что бы в отделе кадров оформили меня  на «денежное место».  Коля – Ваня, как его звали за глаза работяги,  поздравил с назначением на работу,  пожал мне руку и дал вместо инструкции напутствие, выразившееся в такой фразе – «Делом спеши, да людей не смеши!»

С этой, малопонятной для меня поговоркой, я и стал полноправным членом лесозаготовительной  бригады № 5 под руководством вальщика- бригадира Мирона, огрёбщика  снега Шурика, сучкоруба  Кати. Ещё к нашей бригаде были прикреплены тракторист Юра, c трелёвочным трактором «ТДТ 75» и чокеровщик  Костаха.

 Так как все должности в бригаде были уже распределены, мне было назначено таскать бачок с бензином и четырёхметровый шест с железным конусным наконечником на конце. В конус были вварены 2 острых стальных шипа. Наконечник был похож на свиную ножку для холодца. Приспособление  предназначалось для толкания спиленного дерева в нужном направлении и называлось валочной вилкой. А некоторые придумывали названия типа «пехло» или «толкан».

Ох и часто доставалось этим толканом по хребту вальщика или по каске, надетой на голову. Особенно в морозы, когда ствол дерева был обледеневшим и валочная вилка своими шипами не вонзалась, а просто скользила по коре и падала наконечником в непредсказуемом направлении. Лес оглашался матюгами, вороны с карканьем разлетались на безопасное расстояние, а Шурик закрывал уши брезентовыми рукавицами.

Ранним мартовским утром, когда ещё не расступилась ночная темнота, «вахтовка» привезла нашу бригаду в 13 квартал к месту работы, где были сосредоточены наши «боевые» силы.
Дымился костёр из толстых чурбанов, заложенных с вечера для таяния снега в двухсотлитровой  железной  бочке  и подогрева
образовавшейся воды. Горячая вода была нужна для  двигателя трактора-трелёвщика.
Невдалеке темнела будка- тепляк, служившая для обогрева, отдыха и приёма пищи. Чуть дальше высвечивался силуэт стального трудяги "ТДТ 75". Неяркие блики пламени костра редкими вспышками украшали  крону сосен  и тусклую картину окружающей зимней природы.

Так бы всё и продолжалось до восхода солнца, но всем уже не терпелось приступить к трудовой деятельности, кроме вальщика Мирона.
Костаха, взяв ведро,  направился к трактору и стал его наполнять солярой из топливного бака. Слышно было, как они с трактористом Юрой  вполголоса  обсуждают  поведение вальщика, от которого ещё в вахтовке  несло перегаром, когда он пытался рассказать о вчерашней удавшейся пьянке на вечеринке, с плясками и обязательной, в таком случае, дракой.

Костаха, которого на самом деле звали Толиком, плеснул в костёр соляры и пламя высоко осветило лес. Весело затрещали тлеющие чурки, снег в бочке стал оседать, превращаясь в столь необходимую воду.
Шурик пытался разжечь буржуйку в будке, но что то ему не очень это удавалось. Катя, наблюдая за его неумелыми действиями, смачно матюгнулась, намочила в ведре  с остатками  соляры комок обтирочной  тряпки и подала Шурику:
- Эх ты, чёрт костлявый, сколько тебя учить буду!?
Шурику это не понравилось, но советом он воспользовался и через минуту железная буржуйка загудела, стенки её заалели и стали выделять благостное тепло.

Всё это время Мирон  стоял у костра, покачиваясь и протягивая руки к тёплым струям дыма, щурясь и вытирая слёзы и сопли
шарфом. Иногда он вытаскивал пачку «беломора», сминал трясущимися пальцами мундштук папиросы, совал её в рот и с трудом прикуривал от спички.

Катерина тут же «подкалывала» его назиданием:
- Кто стоит у костра и прикуривает от спички, никогда не построит коммунизм. Вроде так говорил дедушка Ленин, правда, Сашка?
Я хмыкал, кивал утвердительно и продолжал наблюдать за своим шефом,  боясь, что тот завалится в костёр.
Мирон чертыхался, бросал окурок в огонь,  попадая при этом в бочку, и убегал в сторону выруба. Было слышно, как он надрывно кашлял, чихал  и хрипел. Видимо, его рвало не на шутку.

После последнего «полоскания», он не вернулся к костру, а пошёл сразу в прогревшуюся  будку и завалившись на топчан молвил всем:
- Всё, объявляю забастовку! Чихать я хотел на ваши кубы, на ваши рубли, на вашу премию!
Катерина тут же запричитала:
- Да что же это такое, да что же это за козёл такой нам попался в бригадиры, чёрт бородатый! Итак с планом не справляемся, чем будем детей кормить?

У Мирона   действительно   росла   борода  и  на худощавом лице она смотрелась не чужеродно. Печальные глаза, впалые щеки , тонкий крючковатый  нос  придавали ему сходство с известным персонажем из преисподней. Особенно это  проявлялось в полумраке  будки  и бликах от костра в окошке.
Вытянувшись на топчане, он сложил руки на груди и на какой то момент утихомирился...

К тому времени на небе стали тускнеть звёзды, заалело на востоке, а в железной бочке закипела вода. Чокеровщик Толик принялся
носить вёдрами кипяток к трактору, а Юрик стал отогревать остывшее за ночь железное сердце трелёвщика, заливая живительную влагу через радиатор.

Катя, негромко ворча, прибиралась в будке. Пахло потом от спецовки,  развешанной  вокруг буржуйки  и от сушившихся валенок. К этому запаху присоединился  аппетитный запах тушёнки, которую грел Шурик в печке  с  открытой дверцей, помешивая  алюминиевой ложкой вкусное содержимое.

Действия Шурика вызвали во мне аппетит и желание распотрошить сумку с харчами, которую  собрала мне мама на обед. Среди всего прочего, там тоже оказалась банка говяжьей тушёнки.
Открыв ножом, я поставил её на разогрев. Катерина тут же усилила ворчание :
- Вы чего, работники сраные, ещё ничего не наработали, а уже за сумки схватились. Что б вас глисты сожрали!
- А тот гад разлёгся как на курорте, всё ему похрен!

Мирон зашевелился, что то промычал и вдруг затрясся в каком то ознобе. Его колотило  на топчане, он протягивал руки в сторону фляги с питьевой водой,  и что то пытался сказать, но его уста только извергали  мычание и хрипы. Голова его билась о деревянные  стенки тепляка.

Катя, схватив кружку и зачерпнув из фляги воды, пыталась напоить Мирона,  но у того стучали зубы  и вода вместо рта полилась на бороду.
Мы с Шуриком, забыв про банки суетились рядом с Харитоном, но в растерянности  не знали что делать.
- Сашка, хватай его за бороду, хватай за башку!- закричала Катерина.

Я правой рукой зажал голову своего бригадира под мышкой, левой схватил за бороду и силой потянул вниз. Рот у него открылся и Катя вылила туда воду из кружки.
Харитон судорожно проглотил жидкость, часть её вернул себе на уже мокрую бороду, но при этом вдруг обмяк. Впалые щёки и лоб покрылись испариной.

Голова его уже не тряслась и я ослабил хватку. Шурик, после окрика Екатерины, уже протягивал таблетку валидола, которую очнувшийся Мирон сунул под язык.
- Мужики, что это было? - с трудом прохрипел он.- чуть было не преставился.
- Это смерть с косой пришла, тебя дома не нашла, еле её прогнали. Спасибо ребятам, тебя из всех сил держали, не дали утащить.- высказала своё мнение Катерина.

Мирон лежал молча, поскольку огрызаться у него, видимо, не было сил. Со скрещёнными на груди руками, с прикрытыми веками он выглядел совсем беспомощным.
Катерина, набросила на него ватную фуфайку и перекрестила, прошептав какую - то молитву. Мы с Шуриком продолжили свою трапезу.

Внезапно, наступившее спокойствие нарушил резкий треск «пускача»,и  через минуту послышался  басовитый рокот очнувшегося от ночной спячки двигателя трелёвщика.
В будке открылась дверь и вошёл Костаха. Он бросил под печку обледеневшие рукавицы  и сняв с головы заиндевевший подшлёмник, стряхнул его прямо на буржуйку. Зашипел мгновенно растаявший снег, превращаясь в пар и ко всем запахам и ароматам добавился запах соляры и дыма от костра.

- Ты чего тут шмотки трясёшь? У нас люди культурные! – осудила его действия Катерина.- попей лучше чайку, только что заварила.
На краю буржуйки стоял котелок с горячим ароматным чаем, тёмно- коричневого цвета.
-Ооо, первачок! – Толик взял со стола эмалированную кружку и налил себе до краёв.
- Самое то - промолвил он,  отхлебнув пару глотков. Вроде и небольшой морозец, а зябко! Оба с Юркой перемёрзли, тот в кабине отогревается.

Закончив с чаем, Толик поставил кружку и кивнул в сторону топчана, с лежащим на нём бригадиром:
- Похоже, до обеда не очухается. Пойду, вздремну в кабине.
- Бляха – муха, скоро машина приедет за лесом, а у нас только на пол вязанки на волоке лежит.
Костаха тоже приехал за «длинным рублём» и ему было не безразлично, перевыполним  мы месячный план и будем с премией или останемся с «голым» тарифом
.
Я вышел из будки. Темнота ночи уже отступила и на востоке, сквозь деревья, просвечивали первые лучи солнца. Над вершинами сосен и елей висел сизый дым, выходящий из выхлопной трубы трактора. Чувствовалось, что на восходе будет морозно, но это не надолго. Мартовские утренники короткие, до полудня.

 Тракторист с чокеровщиком дремали в тёплой кабине, набираясь сил. На лесовозной дороге послышался гул машины и звяканье коников и  стоек. Вскоре подъехал Зил 157 и остановился напротив эстакады для погрузки хлыстов. Водитель, посмотрев на пустующую от хлыстов эстакаду, матюгнулся, захлопнул дверцу и улёгся на сиденье. Он работал сдельно и его тоже касалось вынужденное наше безделье.

В будке – теплушке всё было по прежнему.  Мирон негромко похрапывал на топчане, Шурик что то жевал, а Екатерина  перебирала подсохшую  одежду вокруг буржуйки.
Внезапно она вскинула взгляд на меня, потом на Шурика и закричала:
- Ты какого хрена расселся тут?!  Всё не нажрёшься! Бери свою лопату и чеши деревья окапывать!
- А тебе тоже хватит болтаться без дела!- повернулась Катерина ко мне, - готовь пилу, пойдём валить лес. Я сама толкать буду!
Шурик торопливо оделся, выскочил на улицу и схватив фанерную лопату, направился к стене леса, где мы собирались вести сегодняшнюю  заготовку.

Сопротивляться  и прекословить такому командиру, как Катя – сучкоруб, было небезопасно и я нахлобучил на голову защитный подшлёмник и каску.
Подшлёмник не давал сыпаться снегу с деревьев за шиворот и смягчал удары вилки по каске. Это я знал по своему опыту в отношении бригадира.
Взяв стоящую в уголке будки бензопилу «Дружба», надел на шину цепочку и вышел на свежий воздух. Катерина вышла следом и сразу стала примериваться к валочной вилке.

- Сашка, не обижайся, если я пару раз тебе по хребту съезжу.Что то не больно она лёгкая. Шурику её точно не поручишь.
Огрёбщик наш действительно был не богатырского вида, хотя и прожорливый. Но, несмотря на тщедушный профиль, был жилистый и выносливый и крепко держал лопату своими тощими и длинными пальцами.

Я залил в бачок бензин, разбавленный автолом, подкачал помпой карбюратор , при этом наклонив пилу, и несколько раз дёрнул за тросик стартера. После нескольких «чихов» пила ожила и огласила лес своим треском, присоединившись к звукам остальных работающих механизмов
Заглушив прогревшуюся «Дружбу», я взвалил её на плечо, в левую руку взял бачок с горючим  и направился в сторону «привала», где Шурик уже бегал от дерева к дереву и очищал от снега каждый ствол  до самого мха. Екатерина шла следом, волоча валочную вилку позади себя.

Солнце уже поднялось над вершинами деревьев и, казалось с усмешкой, вело наблюдение за нашими действиями…
Первую сосну мы повалили  без труда. Она была наклонена в сторону волока и поэтому сдалась с лёгкостью. Другие деревья оказывали сопротивление, как я не старался делать правильный запил в виде клина. Катя тоже старалась, упиралась на совесть, но вилка соскальзывала со ствола, падала  то на каску, то на снег рядом.

С горем пополам, мы всё таки свалили с десяток деревьев. Не совсем в нужном направлении, где крест накрест, где строго на волок. Но это уже были признаки победы.

Вскоре загремел  гусеницами подъехавший трактор и чокеровщик с трактористом, с руганью на некачественную валку, принялись чокеровать хлысты. Сучья обрубать было некогда.

Менее чем через час, гружённый хлыстами лесовоз, с натруженным завыванием повёз нашу премию на нижний склад. Мы все, с довольными физиономиями, смотрели ему вслед и махали руками. А позади нас, из открытой двери будки, тоже махал рукой пришедший в рабочее состояние бригадир.

В дальнейшей своей жизни много пришлось освоить разных рабочих профессий, но к работе вальщика леса я уже не возвращался никогда. Мне хватило и двух часов этой трудной и ответственной работы...