Гостеприимство

                - Так что же ты любишь, несуразный чужак?
                - Люблю облака… облака, плывущие там…далёко… далёко… сказочные облака!
                Ш. Бодлер «Чужак»
Тёмно-синее крыло облака уже полностью перекрыло, оставило в жалком уединении солнце, когда я после довольно продолжительной прогулки возвращался из леса. Воздух в это преддождливое состояние природы был наделён особенным сырым запахом. Я пытался дышать полной усталой грудью, желал насладиться этим чудным мгновением сполна. В то время как ветер сбивал мои русые курчавые волосы, я представлял себя каким-то странствующим рыцарем, абсолютно свободным существом, о дороге и целях которого неизвестно никому. Мне нравилось фантазировать во время долгих прогулок. Дурман головокружения настигал: весь этот каскад фантазий жил, существовал где-то в высоких заснеженных горах, над временем и пространством, над культурами и языками, над географическими территориями. Этому состоянию необходимо отдаваться в объятие: позволить океанской ледяной массивной волне упеленать нагое тело…
Задумавшись, я незаметно для себя набрёл на старую лачужку, одноэтажный невзрачный домик, владельцем которого уже не первое десятилетие был известный на весь околоток старый грек, Демьян Христофорович. Этот домишко, окрашенный в голубой цвет, со скошенной дрянной крышей, достался в наследство Демьяну от его родителей, а до родителей проживали здесь, как мне известно, и его бабки, да деды. Ничего примечательного в этом одноэтажном чуде-юде, безусловно, не было, но почему-то каждый раз, проходя мимо него, я останавливался и задумывался. Размышлял я о многом: о том, как даже самый ветхий, покосившийся дом долговечнее человека и способен пережить несколько поколений; о том, что же это голубоватое потёртое дерево, с написанной девяткой зелёной краской, видело, что пережило… Ведь ему, в сущности, было лет сто. В окружающем мире проходят исторические переломы, революции, трагедии, а этот деревянный долгожитель лишь ведёт беседы с вечностью…
Потупившись, опустив голову в размышлении, я медленно поплёлся дальше, как вдруг позади меня раздался твёрдый, глухой голос.
- Молодой человек, Вы случайно не в село Z изволили идти?
Я обернулся и увидал стоящего на крыльце старика в светло-серой, открытой на груди, рубахе, с закатанными рукавами, и в странных, сшитых по всей видимости наскоро, панталонах – свободные и не стесняющие излишне в движениях, так называемые в народе, раздувайки. Старик был среднего роста, с тёмно-карими глазами и длинными чёрными ресницами. Высокий лоб плавно переходил в залысину, которая продолжалась до затылка, и таким образом лишь на висках виднелись седые жёсткие волосы. Он смотрел озабоченным, несколько пугливо-любопытным взглядом и в руках держал некоторое количество поленьев, очевидно готовясь разжечь костёр. В фигуре этого старика я почти сразу признал Демьяна Христофоровича.
- Именно в село Z, домой, - произнёс достаточно громко я, подозревая возможную старческую глухоту.
Нос Демьяна сморщился, брови насупились и лицо приняло такое выражение, будто на загорелую лысину старика капнула несколько раз к ряду холодная вода из ушата. Он положил дрова на землю.
- Молодой человек, похоже, что в сию минуту хлынет ливень, а до сельца Z пять вёрст всё-таки, - сказал с каким-то досадным вздохом Демьян и прибавил с улыбкой,
- Всё же красивый суртук замочите, чего доброго…
Действительно мы стояли под устрашающими тучами, цвет которых напоминал оттенки неуспокоенного моря в бурю.
- Видимо, не поспеть, но авось под навес какой-нибудь спрячусь, - как-то нелепо и по-детски неуверенно процедил я.
- Глупости, всё глупости, молодой человек, эко небо как свирепеет! Помилуйте, какой, ей-богу, навес, смешно и только… Извольте пробыть это ненастное время у меня, а там стихия угомониться и Вы преспокойно, напившись чаю, отправитесь в село.
- Не уверен, удобно ли… - замялся было я.
Старик проворно подбежал к калитке и отворил с лязгом бурую дверцу.
- Скорей, скорей! Не вздумайте тушеваться, молодой человек. Я живу один, не помешаете деду.
Я, минуя небольшой двор, зашёл в дом и Демьян, схватив в охапку дрова, затворил за собой дверь. Меня обдало запахом свежего сухого дерева. За окном полил сплошной стеной дождь. Домик изнутри казался ещё меньше, совсем крохотным: низкие потолки, скромная комнатка с расписным окошком, небольшой книжный шкаф песчаного цвета, кипящий самовар, который находился на раскладном столике, скрипучая кровать. Но несмотря на бедный быт, в комнате было весьма опрятно – каждая вещь дисциплинированно лежала на своём месте.
Самовар как раз поспел. Демьян усадил меня на свою кровать, застланную каким-то мягким шерстяным покрывалом, а сам, достав к моему удивлению две фарфоровые чашечки с золотистыми донцами, принялся разливать чай.
- Сей чайный сервиз мне остался от отца, который его приобрёл, будучи молодым повесой, в Константинополе, готовясь затем отправиться на, так сказать, оседлую жизнь в Россию, - произнёс, по-доброму осклабясь, старик.
Его костистые кисти, покрытые угольно-чёрными волосами, почтенно передали мне чашку, содержимое которой источало благостный запах. Это был зелёный индийский чай, приятно высушивающий губы любого, кто посмеет к нему прикоснуться.
- Царица небесная, сколько же уходит времени на бытовые заботы! – раздалось восклицание от фигуры Демьяна, которая в данную мимолётную секунду стояла ко мне спиной и собиралась так же насладиться экзотическим нектаром далёких тропических мест. Демьян осторожно выкрутил маленький алый кранчик самовара, раздалось громкое бульканье и кипяток безудержно выплеснулся, будто его до сих пор сдерживали в его высокоградусных эмоциональных проявлениях, в чашечку.
- Время бежит скорее зайца, несомненно, - сказал я, на этот раз глядя почему-то на пол. – Но полагаю, что у нас с Вами разное ощущение времени, ибо известен феномен ускорения времени с каждым прожитым годом жизни, не говоря уже о десятилетиях…
Демьян Христофорович сел подле кряхтящего пузатого самовара и, поставив чашку на шатающийся столик, перед этим предварительно вкусно отхлебнув раза три, подпёр всё той же угольной, мохнатой кистью свой гладковыбритый морщинистый подбородок и задумался.
- Вы совершенно правы, сударь. Я Вам скажу так: дни летят как минуты, глазом не моргнёшь. Особливо после сорока годков, можно сказать, вылетаешь ко всем святым из какой-то неспешащей колеи. Я как-то, любезнейший, пожил на своём веку, таки есть с чем сравнить: в двадцать лет денёк подобен мёду – тянется, ай и думаешь, что вечно сия услада сердце радовать будет, вернее сказать, даже не задумываешься… Да, вот именно, не задумываешься; в пятьдесят лет неделя сгорает, точно хворостина сухая в конце мая… Нонче, молодой человек, я разменял седьмой десяток, но всё же остался предан своим идеалам юности, хоть и редко подобное встретишь.
Я поднял глаза и посмотрел на лицо старика. Его щёки порозовели, а карие глаза ещё пуще прежнего, казалось, потемнели, да как-то ласково и беззащитно блестели. Эти очаровательные глаза, некогда красивого юноши, смотрели куда-то в сторону, быть может, в сторону навсегда погасших младых лет. Демьян вспоминал то время, в которое ему уже не суждено вернуться. Мне захотелось подняться и обнять этого человека, но я мысленно счёл сей возможный поступок фамильярностью и отогнал данное намерение.
- Эти идеалы и ценности незыблемы и поныне для меня, - повторялся, будто в забытьи, Демьян.-Столь ускользающее время человек должен посвящать человеческому, понимаете?
И тут воспалённые тёмные глаза блеснули на меня и в ходе дальнейшего монолога взгляд старика оставался вызывающе прямым.
- Большинство людей, милостивый государь, не уделяют время воистину человеческому, а должно! Напрягая все жилы, разжигая спящую ленную кровь, мы должны оставить что-то после себя. Наша жизнь не имеет права остаться бесплодной, подобно пустыне с её лишь оченно жаркими песками. Каждый из нас мог и вовсе не родиться, Вы понимаете меня? Наше рождение – благая или же пагубная, но непременно случайность, непредсказанное и внезапное падение одинокой звезды… Мы обязаны использовать сей удивительный шанс во благо: создать или бережно сохранить созданное произведение искусства, помочь ближнему, сделать открытие в науке наконец! Хоть что-то человеческое… Мы с Вами сойдём под вечны своды, как писал поэт, а красота созданная нами, поступки останутся во веки веков… Боже, а как же возвышает человеческое! Как душа растёт и каждый волосок на теле начинает двигаться и дрожать до исступления, как восторженный ребёнок с голубыми пребольшими недоумёнными глазами, от волнения и переживания! Это состояние человеку очень к лицу, милостивый государь…
Через полчаса я покинул гостеприимный дом старого хозяина. Всю дорогу до моего родного села в голове моей звенели, не уставая, слова Демьяна. Признаться честно, я был несколько ошеломлён нашей встречей. Этот старый человек показался мне господином, которого я знаю уже много лет. Самое страшное было то, что я понял о чём он толковал.
Дождь давно миновал нашу обетованную землю, но всё же тот приятный сырой запах не покидал пространство. На небесной глади облачные волны нежно прикасались к голубоватому берегу, унося с собой сияющие, недавно родившиеся, морские звёздочки. Подул бодрящий ветер с реки. Ночь обещала быть холодной.