Ради мира на Земле

                Моей любимой Ариэль Рэбл
    " Простудивший свое драгоценное горло Нерон Август, скучая, бесцельно шатался по Золотому палатию, еще пахнущему свежей киноварью; ненадолго остановившись возле Юпитера Капитолийского, он неожиданно вспомнил, как один из его предшественников, окончательно свихнувшись, нашептывал на мраморное ухо кощунственные слова и целые фразы, гримасничая, колотил статую кулаком по голове, а потом, самоутвердившись в могуществе, лез под тунику Друзиллы, пока двух других сестер яростно трахали преторианцы. Нерон встрепенулся было, но всплывшее в памяти лицо Поппеи, нервное и циничное до отвращения, отвратило зародившуюся было идею, плюнув на постамент Юпитера, еще хранящий несмываемые следы божественной крови Калигулы, он пошел дальше, кружа холодными переходами и подозрительно оглядываясь через плечо. Ему всегда казалось, что кто - то крадется за ним, мягко ступая сандалиями в границах тени, советовался с авгурами, но что могут знать эти профаны ? Хотя ... Внезапно осененный, дергая веком, Нерон схватил стилос и метнул его в первый же попавшийся по пути в Залу шепотов бронзовый овал гонга, гулко возгласивший таящимся в полумраке придворным волю Августа.
      - Да, божественный.
      Ломкий голос Вителлия. Нерон уставился ему в брюхо, мысленно представляя гладиус, вонзающийся в эти кишки. Вздохнул, успокаиваясь.
      - Мне говорили о еврейской ереси, - невнятно, оберегая воспалившееся горло, бормотнул Август, поправляя свалившийся на ухо золотой венец, - что вползает в наши дома из помещений для рабов и конюшен. Префект докладывал о задержании их верховного авгура. Желаю видеть сам.
      Вителлий кивнул и щелкнул пальцами. Через миг четверо преторианцев уже тащили закованного в цепи неопрятного тощего старика. Безумный взгляд из - под грязной шапки волос, густо татуированное, будто у диких пиктов, иссохшее тело, костлявые колени, странно делающие его похожим на Юлия Цезаря, и придумавшего - Нерон передернул плечами от приступа отвращения, накатывавшего всякий раз, стоило ему помыслить о проклятом городе, - все вот это вот все.
     - Человек, называющий себя Петр, - возгласил помощник префекта, тут же утишив центурионский басок под напором безжизненного взгляда Августа, - не гражданин. Обвиняется в бродяжничестве, возмущении безумных толп малопонятными речами, а также тайном умысле.
     - И в чем его тайный умысел ? - поинтересовался Нерон, отворачиваясь от старика, вконец разочарованный.
     Помощник префекта пожал плечами, глупо улыбаясь. " Знает, - подумал Нерон, - что будучи племянником Поппеи сохранит жизнь, ублюдок ". Август подозвал Вителлия и что - то прошептал ему на ухо. Толстяк рассмеялся. Подошел к помощнику префекта и ударил его кинжалом в шею.
     - Бунт, - спокойным голосом произнес Нерон, - покушение на жизнь члена фамилии Августа. Караю изгнанием в Галлию.
     Вителлий повернулся, будто легионер - первогодок, нелепо топая сапогами, привезенными из Германии, как и эта вздорная мода надевать варварские штаны и не сбривать волосы на руках, вышел в Зал полутонов, как Август крикнул вослед :
     - А впрочем, милую.
     Толстяк вернулся. Рабыни замывали пол. Старик что - то выл, перемежая арамейский испорченным диалектом общеупотребительного койне. Нерон поморщился. " Какая может быть сила у это авгура, - думал он, не решаясь умалить достоинство затыканием ушей пальцами, лишь бы не слышать вульгарный тембр называющего себе Петр человека, - если он не владеет даже койне ? " Заговорив на ужасающем вульгарис, Нерон насмешил рабынь, прыснувших из Залы шепотов стайкой разноцветных пискарей.
    - Мне говорили, что вы поклоняетесь отрубленной голове, верно ли это ?
    Старик поднял голову.
    - Мы чтим Крестителя, - сказал он, с трудом подбирая слова, разочаровывая Августа все больше : надо же, он и вульгарис использует, будто у него во рту ячневая каша с засушенными смоквами, - но не поклоняемся телесности, обретая надежду в духе.
    Нерон вскочил и выбежал из Залы. Догнавшему его Вителлию кинул на ходу :
    - Сотню розог и взашей из города, дураков своих хватает.
    Он бежал по подземному переходу в покои Поппеи, что - то бормоча и размахивая руками... "
    Александр расхохотался. Лукреция недоумевающе смотрела на закончившего чтение брата, Джиованни, застыв у окна, прошептал :
    - Это конец.
    - Конец ? - загремел невыдержанный Чезаре, бросая свиток на пол. - Это чепуха ! После лживого дара Константина ? После изготовленного из паннонийского тиса животворящего креста, обретенного потаскухой Еленой в грязном проулке Иерусалима ? После найденной вчера могилы апостолов Петра и Павла ? Херня.
    Лукреция хихикнула. Александр погрозил ей пальцем, повернувшись к Чезаре выразительно приподнял брови. Сын плюнул на свиток и вышел, грохоча стальными поножами. Рассматривая свиток, папа решал здесь и сейчас : передать его в библиотеку или сжечь. Так ничего и не придумав, он поднялся и, опираясь на плечо прильнувшей к нему дочери, готовно подставившей юную грудь цепким пальцам понтифика, отправился в опочивальню. Джиованни уселся на подоконник, ожидая своей очереди, зная, что разгоряченная старческими ласками Лукреция обязательно прибежит к нему, чтобы излиться на постель терпкой влагой, когда он войдет в нее сзади, одним ударом, вызывая боль и крик, разрывая тугой анус, заполняя зад сестры вязкой спермой. Он не видел, как Чезаре, обойдя зал поперечным коридором, прихватив Паоло Малатесту, подкрадывается к старшему брату за гобеленом, твердо зажав стилет.