Как дедушка Саша умер

Дедушка Саша умер, когда мне было 13 лет. Это случилось в январе. У меня как раз заканчивались зимние каникулы. После разговора с бабушкой Юлей мама подошла ко мне и сказала: "Машенька, дедушка умер". "Как это - умер?" - удивилась я. "Обыкновенно, - ответила она. - Он уже старенький. Был..." "А от чего он умер?" - спросила я. "Он уже давно плохо себя чувствовал. Последние дни бабушка вообще от него не отходила. Врачи так и сказали: "Девятый десяток человеку. Уже ничего не сделаешь". В заключении о смерти написали что-то про сердце", - рассказала мама.
Потом маме позвонил дядя Петя. Или Толя... Не помню точно. Он сказал, что дедушку будут хоронить завтра, а сегодня он собирается ехать в Камаи, чтобы провести ночь у гроба. Мама решила поехать с ним. "Не знаю, когда мы вернемся. А тебе в школу послезавтра. Оставайся дома, скоро папа придёт. А я сейчас соберусь и поеду", - сказала она.
Мама уехала, а через пару часов пришёл папа. Я рассказала ему про смерть дедушки и про мамин отъезд. "Что ж... Дедушка и так много прожил. Это должно было когда-то произойти. Никто не вечен", - сказал папа что-то вроде этого. Мы пошли кататься на лыжах. "Не думаю, что кому-то будет лучше, если мы тут с тобой в трауре сидеть будем. Да и не на вечеринку же идём - лес, снег, тишина..." - рассуждал папа, пока мы шли на лыжню.
Тут позвонил дедушка Роман. Он в это время был в Минске, только не у нас, а у Димы с семьёй. Дедушка захотел съездить на похороны. "Ну ладно, я тоже не против. Думаю, и Машка будет за, - согласился папа. - С тобой нам комфортнее будет, а то как-то... Ты же знаешь наши с Путневичами отношения. Думаю, за день туда-обратно мы управимся. А послезавтра - работа, школа".
Назавтра мы втроём поехали в Камаи. По дороге папа с дедушкой Романом вспоминали дедушку Сашу: каким он был, как жил... Думаю, так всегда бывает, когда люди едут на похороны. Я сидела на заднем сидении машины молча и смотрела в окно. За окном мела метель, покрывая дорогу белым покрывалом. Было ли мне грустно потерять дедушку Сашу? Знаешь, скажу тебе честно: мы с ним не так много общались, и нас мало что связывало. Когда я была маленькой, мы иногда летом играли вместе в настольные игры. А иногда я что-нибудь читала дедушке вслух. Но большую часть моей сознательной жизни он уже много спал или смотрел телевизор. Да, я вспоминала его лицо, голос, улыбку... Вспоминала, как дедушка ходил, стуча палочкой. Конечно, моё сердце покалывала грусть от осознания того, что больше я никогда ничего из этого не увижу и не услышу. Но в гораздо большей степени мои мысли занимало другое.
Нет, это было не сочувствие бабушке Юле, что она теперь осталась одна. Это чувство пришло ко мне гораздо позже, а в тот момент я этого не осознавала. Для меня дедушка Саша был не таким близким человеком, как дедушка с бабушкой по папиной линии и, уж тем более, родители. Я не чувствовала очень сильной горечи потери, и мои мысли шли в совершенно другом направлении.
Я размышляла о смерти. Причём о Боге, Рае и тому подобных вещах мне тоже почему-то не думалось, зато думалось о самом процессе умирания. "Бедный, бедный дедушка, - повторяла я про себя, глядя в белую метель, - как же ему, наверное, было больно! Как же это вообще больно - умирать! Я не знаю, но думаю, что очень больно". И тут я подумала о том, что мы все когда-то через это пройдём. В моём сердце зашевелился страх. "Но со мной это ещё будет не скоро! - успокоила я себя. - Лучше не буду об этом думать". "О чём думаешь, Маша?" - спросил дедушка Роман. "Мне очень жалко дедушку Сашу, ведь он умер", - пролепетала я.
Как только вошли в дом маминых родителей, мы сразу направились в спальню. В центре её стоял гроб, а вокруг стояла вся моя родня по маминой линии. Рядом с гробом стоял священник. "Машенька!" - поманила меня рукой мама. Мы с папой и дедушкой Романом стали возле неё. Тут ко мне подошла бабушка и воскликнула: "Машенька, как давно я тебя не видела! Вот, смотри, дедушка лежит..." Она всплакнула: "Подойди, попрощайся... Ты его любила, мы все его любили, а вот он... Мёртвый лежит. Покинул меня!"
Я взглянула на дедушку Сашу. До этого момента я думала, что трупы очень страшные: синие или даже черные, леденяще холодные. И ещё, хотя мне стыдно в этом признаваться, я думала, что они воняют. Но всё оказалось совсем не так: причёсанное, умытое и одетое в красивый костюм тело дедушки аккуратно лежало в большом белом гробу. Лицо дедушки было обычного, естественного цвета. Казалось, он просто спит... Скоро все начали подходить к гробу и целовать его, приговаривая: "Прости, прощай!" Когда подошёл мой черёд, я сделала то же самое. Какое-то новое, доселе незнакомое и неописуемое чувство охватило меня, когда мои губы коснулись дедушкиной мёртвой щеки.
Потом мы все пошли в костёл. Гроб везли в машине социальной службы с надписью "Мир открыт для всех!", а мы шагали за ней. В костёле дедушку отпевали. Сидя на скамейке, я глазела по сторонам, слушала и пыталась понять речи католического священника, а когда все читали "Отче наш" и крестились, я тоже это делала, только по-православному. Дедушка Роман, когда мы вышли из костёла, сказал мне, что я поступала абсолютно правильно.
После отпевания мы отправились на кладбище. Там уже была готова глубокая яма. В эту яму какие-то кладбищенские работники погрузили гроб и стали его закапывать. Бабушка плакала, а мы все её утешали. Когда могила была готова, и около неё поставили крест, мы возложили туда венки и вскоре пошли домой.
В камайской школе уже был готов поминальный стол. Все пошли туда, а папа, дедушка Роман и я стали собираться в дорогу на Минск: уже темнело. Мама решила ехать домой с нами. Бабушка предлагала нам остаться и переночевать, но мы сказали, что не планировали. Она не стала настаивать. Скоро мы отправились в путь. Было уже темно, и я в дороге стала засыпать.