de omnibus dubitandum 91. 243

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ (1842-1844)

Глава 91.243. НОВЫЙ РЯД НАШИХ НЕУДАЧ…

    1843 год начинаю с рассмотрения перемен, происшедших с главными лицами в управлении.

    Место корпусного командира Головина заступил генерал-адъютант Нейдгард, бывший генерал-квартирмейстер. Бесспорно, он был человек очень образованный, умный, честный и благородный, но не годился для управления Кавказом по мелочному педантизму и незнанию того края, куда он назначался главою. Даже дикая природа Кавказа на него производила неприятное впечатление.

    Е.А. Головин по монашеским наклонностям скорей был способен управлять митрополией, нежели быть правителем такого обширного и разнообразного края, как Кавказ.

    А.И. Нейдгард привык более управлять войсками в лагерях, на парадах и маневрах; притом был стар и физически немощен. Он настолько был благоразумен и умен, что, сознаваясь в своей неспособности и слабости, отказывался от назначения на Кавказ; но воля царя превысила его нежелание.

    Командующего войсками на Кавказской линии и в Черномории, вместо генерал-адъютанта Граббе, занял генерал-лейтенант Гурко*, начавший службу колонновожатым и поступивший на Кавказ из начальников дивизии гвардейского корпуса.

*) ГУРКО Владимир Иосифович (?)(1795—1852)(см. рис.) — генерал от инфантерии, начальник всех резервных и запасных войск. Масон, член ложи «Избранного Михаила», и ряда лож в Москве и Санкт-Петербурге. Член Военного общества (1818). Высочайше повелено оставить без внимания.
Из дворян Витебской губернии. Отец — Иосиф Иосифович Гурко (ум. 1811), курляндский вице-губернатор. Губернский регистратор, служил в 1 департаменте Сената, унтер-офицер л.-гв. Семёновского полка— 3.2.1810. Из портупей-прапорщиков, прапорщик — 21.5.1811, участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов. Подпоручик и поручик — 1813, штабс-капитан — 1816, капитан — 1819, полковник с назначением состоять при начальнике штаба 1-й армии для особых поручений — 20.1.1821, командир 3-го егерского полка — 1.2.1822, нач. штаба 5-го корпуса — 13.4.1825.
Переведен в Генеральный штаб с оставлением в должности — 27.1.1827. Отправлен на Кавказ в распоряжение Паскевича. За отличие при взятии Эривани был награждён орденом святого Георгия 4-й степени, а за другие боевые отличия произведен в генерал-майоры 15.3.1828. Получив затем должность начальника штаба поселенного гренадерского корпуса, принимал участие в усмирении польского мятежа 1831 г. и был 18 октября 1831 года награждён орденом святого Георгия 3-й степени "В воздаяние отличнаго мужества и храбрости, оказанных 25 и 26 августа 1831 года при штурме варшавских укреплений".
Прокомандовав некоторое время 2-й гвардейской дивизией, в 1842 г. был назначен командующим войсками, расположенными на Кавказской линии, в Черномории. В этот период успехи Шамиля в Аварии вынудили Гурко двинуться к Темир-Хан-Шуре на выручку крепости Гергебиль. Попытка оказалась тщетной: гарнизон Гергебиля погиб на глазах наших войск, а отряд Гурко был блокирован в Темир-Хан-Шуре, но вскоре освобожден отрядом генерала Фрейтага.
В 1844 г. принимал деятельное участие в операциях в Чечне, где заложил крепость Воздвиженскую. С приездом в 1845 г. на Кавказ Воронцова Гурко был назначен начальником штаба Отдельного Кавказского корпуса. Участием в Даргинской экспедиции закончилась боевая служба Гурко. В 1851 г. он был произведён в генералы от инфантерии и назначен начальником всех резервных и запасных войск гвардии и армии.
Умер в 1852 году, похоронен вместе с братьями в каплице в Кротовшах Витебской губернии.
Был женат на баронессе Татьяне Алексеевне Корф (06.01.1792[3]—27.02.1840) - дочери генерал-майора барона Алексея Григорьевича Корфа и Анастасии Александровны Нарышкиной (1760—1847), сестры И.А. Нарышкина.
Их дети:
Софья Владимировна (1822—30.04.1841) - фрейлина. Умерла во время эпидемии, похоронена на Тихвинском кладбище Петербурга вместе с матерью.
Марианна Владимировна (1823—после 1880) - фрейлина, замужем (не ранее 1844) за Василием Ивановичем Муравьевым-Апостолом (1817—1867), братом декабристов, сыном И.М. Муравьева-Апостола. Брак был бездетным.
Василий Владимирович (17.08.1827—?), крещен 24 августа 1827 года в Казанском соборе, крестник В.В. Энгельгардта и Н.В. Шепелевой
Иосиф Владимирович (1828—1901)- ген.-фельдмаршал.
Брат — Леонтий (1783—4.5.1860), в 1819 генерал-майор.
Источники:
1. Серков А.И. История русского масонства XX века. В 3 т. — СПб.: Издательство им. Н.И. Новикова, 2009.
2. Серков А.И. Русское масонство. 1731—2000 гг. Энциклопедический словарь. — М.: РОССПЭН, 2001. — 1224 с., илл.

    Владимир Осипович считался весьма образованным, начитанным и сведущим генералом, но мало знакомым с неприятелем и страною, где ему пришлось действовать. Будучи от природы нерешителен, он часто действовал непростительно осторожно, не только как военачальник, но и как администратор.

    Владимир Осипович обладал многими достойными качествами, как человек. Он был безгранично добр, приветлив, ласков и обходителен; никогда не раздражался и не выходил из себя; говорил всегда плавно и с расстановкой, и не терял хладнокровия в самые опасные и критические минуты.

    Вместе с переменой корпусного командира и командующего войсками на Кавказской линии, произошли изменения и штабного начальства. Александр Семенович Т. был назначен в Тифлис начальником корпусного штаба, которым до того был Павел Евстафьевич Коцебу, а Иван Иванович Н. заступил его место в Ставрополе.
Рассказ о военных событиях 1843 года начинаю не с Чечни или Дагестана, как я до сего времени делал, а с правого фланга Кавказской линии.

    Действия на этом фланге открыл генерал Гурко наступлением отряда, собранного на левой стороне Кубани против станицы Невинномысской и состоявшего из шести баталионов, двенадцати орудий и восьми сотен, вверх по большому Зеленчуку.
При слиянии двух небольших речек Бежгона и Кефара, из которых составляется большой Зеленчук, заложено было укрепление Надежинское, с тою целью, чтобы заставить, гнездившихся в окрестных аулах башильбаев и беглых кабардинцев принести покорность, или удалиться далее за Уруп и Лабу. Одновременно с построением укрепления Надежинского, другими небольшими отрядами возводились посты Шелоховский и Подольский на Лабе и устраивались станицы Вознесенская и Урупская.

    Все это совершалось с частыми перестрелками, и было несколько жарких дел, стоивших нам значительной потери. Особенно замечательны были дела на Тегинях, как по огромности скопища закубанцев, так и по упорству с которым они дрались.
Кроме этих сосредоточенных действий между верховьями большого Зеленчука и большой Лабы, на всем прочем закубанском пространстве, за исключением тревог от появления небольших партий, не случилось ничего заслуживающего внимания.

    Восточный Кавказ, где Шамиль до августа, хотя не предпринимал ничего решительного, нельзя сказать, чтобы был покоен от частых тревог, производимых в особенности чеченцами. Разъезжая значительными партиями вокруг наших передовых укреплений: Грозной, Назрана, Закан-Юрта, Умахан-Юрта, Герзель-аула и Внезапной,  чеченцы нападали на скот, выгоняемый на пастьбу, на косцов и на фуражиров, на колонны, посылаемые в лес за дровами и конвоирующие проезжающих и транспорты, или так называемые "оказии". Зачастую тревожили своих единоверцев кумыков, брагунцев, староюртовцев не столько ради добычи, сколько в наказание за преданность их к нам и из желания восстановить их против нас и заставить удалиться за Сунжу.

    Переплывали даже за Терек, где не только хищнически нападали на проезжающих и захватывали в плен казачек, но и делали нападения на станицы, хотя, правда, не всегда успешные. Так их нападению подверглись Парабочева, Николаевская слободка и станица Калиновская.

    В конце августа, после обычных молитв за успех предприятия, Шамиль выехал из Дарго в салатовское селение Дылым, куда стягивались конные и пешие чеченцы и, жители других сопредельных с ними обществ. Такие же сборы производились и в Дагестане. Общая числительность всех скопищ должна была простираться свыше 10 тыс. конных и пеших.

    Пока продолжались сборы, Шамиль распускал слухи о назначении дылымовских скопищ для действия против Кумыкской плоскости и Кизляра; сборы же Дагестана предназначал против Шамхальства и Казикумуха. Но такие слухи были фальшивы. Настоящий же план Шамиля заключался в нечаянном нападении на Унцукуль (Главный аул в Койсубулинском обществе, сопредельном Аварии и находящемся на Аварском Койсу), который он собирался наказать за выдачу в прошлом году его мюридов и вообще за преданность нам.

    28 августа Шамиль со всеми скопищами Чечни и Дагестана был уже под Унцукулем, а на четвертые сутки этот преданный нам аул, включавший свыше восьмисот дворов, после отчаянной и храброй защиты, был во власти Шамиля и обращен в груду пепла и развалин.

    Но торжество имама заключалось не в одном взятии Унцукуля, а в совершенном истреблении семи рот мингрельских и апшеронских, как шедших на выручку этого аула под начальством подполковника Веселицкого, так и составлявших гарнизон самого аула, а также в овладении четырьмя полевыми орудиями и одной мортиркой. Правда, это приобретение слишком дорого обошлось неприятелю.

    За взятием Унцукуля в продолжение двенадцати дней следуют для нас ряд неудач, а для Шамиля — ряд побед. Он быстро занимает селение Харачи, малодушно оставленное майором Косовичем,  тут же разбивает наголову Апшеронский баталион под начальством майора Зайцева, высланный из Цатаныха генералом Клугенау и безостановочно овладевает Моксокской башней и Балаканским укреплением. Вслед затем берет Цатаных, Ахальчи и Гацатль, гарнизоны которых, состоящие из трех рот, или пали в бою, храбро защищая вверенные им пункты, или попались в плен.

    С овладением Балаканами и Гоцатлем командующий войсками Клюки-фон-Клугенау, действовавший до сего времени крайне разъединенно, неблагоразумно и нерешительно, оказывается отрезанным от Темир-Хан-Шуры и вообще от шамхальских владений.

    Запершись с четырьмя баталионами и десятью орудиями в Хунзале (Хунзахе – Л.С.), главном и единственном ауле, оставшемся в наших руках от всей Аварии, перешедшей на сторону Шамиля, генерал Клугенау решается ждать обещанной ему помощи не столько с Кавказской линии, сколько из Южного Дагестана, откуда спешил князь Аргутинский-Долгоруков с Самурским отрядом, величина которого состояла из пяти баталионов, десяти орудий и 2 тыс. милиции.

    Разбив Кибит-Магому у селения Руджа и Хаджи-Мурада на Гоцатлинских высотах, князь Аргутинский 14-го сентября вступает в Аварию, соединяется с Клугенау и встречается с Шамилем у Тануса, но не успевает поразить его, потому что имам уклоняется от боя и оставляет опустошенную им Аварию.

    30-го сентября, после неудачного покушения овладеть Андреевой, храбро защищаемой горстью кабардинцев (солдат Кабардинского егерского полка – Л.С.), под начальством полковника Козловского (В 1843 году Викентий Михайлович Козловский был командиром Кабардинского егерского полка, оставил же Кавказ в 1857 году генерал-лейтенантом. В 1871 году окончил свое земное поприще генералом от инфантерии, будучи членом одного из высших учреждений военного ведомства. Впрочем, о Викентии Михайловиче не раз будет говориться в этих записках), Шамиль распускает свои скопища, но, как увидим, не надолго.

    Несмотря на такие быстрые успехи неприятеля, со стороны главного тифлисского начальства не было предпринято никаких энергических мер, а напротив, исходящие оттуда распоряжения были крайне нерешительны. Вместо того, чтобы если не самому корпусному командиру прибыть в Дагестан, то послать туда полновластное лицо, знакомое с краем, был назначен вовсе незнающий Дагестана генерал Гурко. Вместо того, чтобы двинуть туда как наипоспешнее все свободные войска и строго предписать не раздроблять их, посланные туда с Кавказской линии пехота и казаки двигались до того медленно, что прибыли в Темир-Хан-Шуру в то время, когда Шамиль снова открыл военные действия.

    Генерал Гурко по прибытии в Дагестан, первоначально намерен был действовать более сосредоточенно и, не разбрасывая войска по разным пунктам небольшими частями, поэтому предположено было оставить Хунзах со всею опустошенною Авариею. Но генерал Клугенау, а в особенности руководивший им генерального штаба подполковник Пассек настаивали на противном и убедили нерешительного и мало знакомого с краем генерала Гурко отступиться от благоразумного своего плана. Владимир Осипович тем более должен был согласиться на это, что и из Тифлиса от генерал-адъютанта Нейдгарда предписывалось не оставлять Аварию до весны будущего года, когда прибытие новых войск позволит перейти в Дагестане к решительным действиям.

    Такие распоряжения повели к тому, что через два месяца мы должны были не только бросить Аварию, но едва не потеряли всего Прикаспийского края.
В последних числах октября, когда Шамиль снова открыл наступательные действия против Дагестана, наши войска были расположены там таким образом: в Хунзахе, под начальством подполковника Пассека четыре с половиною баталиона и шесть горных орудий; в Гергебиле и Балаканах — по одному баталиону; в Зирянах, Ирганае и Бурундук-Кале — один баталион; остальные затем войска были сосредоточены у Темир-Хан-Шуры и расположены по Сулакской линии.

    Обозрим новый ряд побед неприятеля и новый ряд наших неудач.

    30-го октября Шамиль с огромным скопищем окружает слабо укрепленный Гергебиль и, после двенадцатидневной, мужественной и храброй защиты его тремя ротами Тифлисского полка, берет этот аул, в виду наших войск, пришедших но Аймякинскому ущелью из Темир-Хан-Шуры.

    С овладением Гергебилем, Шамиль приобретает возможность действовать одновременно в Аварии, Даргинском округе и далее в южном Дагестане, Мехтулинском ханстве и Шамхальских владениях. Опустошенная Авария не могла его интересовать, а иметь дело с сильными Хунзахским гарнизоном не входило в настоящий его план. Южный Дагестан был далек, тогда как Мехтула и Шамхальство находились перед глазами, на них-то Шамиль и низвергается со всеми своими полчищами.

    В первых числах ноября все прибрежье Каспийского моря было в полном восстании и наводнилось скопищами всего Дагестана и мюридами, главные массы которых находились в больших Казанищах, Муселим-ауле, Кафыр-Кумыке и других ближайших к Темир-Хан-Шуре шамхальских аулах.

    Таким образом, Темир-Хан-Шура — средоточие управления Дагестаном и в которой находился главный резерв, будучи окружена неприятельскими скопищами, очутилась в блокадном состоянии.

    В таком же положении находились и все другие пункты и укрепления, занятые нашими войсками. Хунзахский отряд с 17 ноября когда подполковник Пассек, после долгого упорства, наконец принужден был покинуть Аварию, не имея продовольствия, был окружен неприятелем и находился в безвыходном положении в Зирянах.

    Евгениевскому укреплению грозила опасность не только из-за Сулака от черке[не]евцев, но и от скопищ Шамиля. Слабо укрепленное и вооруженное низовое укрепление, дважды атакованное неприятелем, если и устояло, то обязано непоколебимому мужеству и храбрости гарнизона. Сообщение с Казиюртом и вообще с Сулакской линией тоже было прервано.

    В таком печальном положении находился Прикаспийский край до половины декабря, когда начальник левого фланга Кавказской линии, генерал-майор Фрейтаг (О Роберте Карловиче Фрейтаге не один раз прочтет читатель в моих записках), явился спасителем.

    Сначала освобождает от неминуемой гибели низовое укрепление, а после боя под Казанищами с Шамилем рассеиваются и полчища имама и тем освобождается Темир-Хан-Шура от тесной блокады. С этого же времени явилась возможность спасения отряда подполковника Пассека, запертого в Зирянах и погибавшего не только от вражеских пуль или ядер, но от болезней и голода, для чего была двинута часть войск из Темир-Хан-Шуры. И 17-го декабря остатки Хунзахского отряда были спасены; Авария же, стоившая нам стольких усилий и жертв, была оставлена и уже не занималась до окончательного покорения восточного Кавказа.

    В заключение этой главы скажу, что на восточном Кавказе к концу 1843 года мы владели только: Дербентским и Самурским округами, Мехтулинским ханством, Шамхальством, Кумыкскою плоскостью и пространством между Сунжею и Тереком. Но и эти владения наши были весьма ненадежны, потому что жители утратили веру в наше могущество и не могли быть уверены в нашей защите от неприятеля, часто спускавшегося с гор и нападавшего на скот и аулы. В строгом смысле мы владели только теми пунктами, где находились наши войска и укрепления.

    В таком положении находился восточный Кавказ, когда, с открытием на нем военных действий в 1844 году, мне пришлось в них лично участвовать и к описанию которых я и приступаю, пишет далее М.Я. Ольшевский.