de omnibus dubitandum 91. 344

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ПЕРВАЯ (1842-1844)

Глава 91.344. СТАНИЦА ЧЕРВЛЕНАЯ…

    Наконец, после долгих, нетерпеливых ожиданий, выпало и на мою долю воевать. А в то время эта честь доставалась в моих чинах не так легко, потому что претендентов и в штаб-офицерских чинах было много, и немало было интриг.

    Сборы мои были непродолжительны, а снаряжение несложно; не то, что петербургских аристократов. Два вьючных сундука, составлявшие, с прибавлением складной рамы, и походную кровать, заключали в себе форменную одежду, несколько перемен белья, туалетный несессер, да еще несколько необходимых походных вещиц.

    Если к этому прибавить погребец с чайным прибором и складным самоваром, да ковер с подушкой, то в этом и состояло все мое походное имущество, долженствовавшее перевозиться на одной вьючной лошади, которая, вместе с верховой, была заблаговременно отправлена в Червленную.

    Эта старая станица Гребенского казачьего полка была назначена сборным пунктом Чеченского отряда, вверенного начальству генерала Гурко, у которого начальником штаба был Иван Иванович Норденстам.

    В эту же станицу должен был прибыть из Тифлиса корпусный командир, генерал-адъютант Нейдгард, со своим походным штабом, начальником которого был генерал-майор Бутурлин, а обер-квартирмейстером генерал-майор Герасимов. В начале апреля и я отправился из Ставрополя в Червленную.

    Путь от Ставрополя до Екатеринограда пролегал по почтовому тракту на Георгиевск; от Екатеринограда же до Червленной шел по левому берегу Терека.

    В то время этот путь, несмотря на то, что, был охраняем частыми постами и пикетами, занимаемыми местными казаками, не мог считаться безопасным. Только те из проезжающих могли быть вполне уверены, что они не попадутся в руки хищников и избегнут плена, которые до сумерек останавливались на ночлег и не выезжали со станций рано утром, в особенности во время тумана, или которых сопровождал конвой, хотя самый незначительный. На взимание же конвоя имели право только те из проезжающих, которым выдавались открытые листы.

    Что действительно этот путь был весьма опасен, приведу в доказательство факты.

    За несколько недель до моего приезда, на Базовой балке, что в сорока верстах от Ставрополя, был захвачен в плен адъютант корпусного командира — Глебов; а возле Сухопадинской станции, что почти в таком же расстоянии от Георгиевска, был изрублен майор, ехавший на почтовых.

    Жители Моздока еще не опомнились от погрома, нанесенного Ахверды-Магомой. Следы разрушения и пожара были видны над каждым домом станицы Стодеревской и слободки Николаевской. Сверх того, хищнические происшествия, заключающиеся в угоне скота, плене казачек, на Тереке, между Екатериноградской и Червленной, были почти ежедневные.

    Такое тревожное состояние того пути, по которому мне пришлось проезжать, не было исключительное только в 1844 году; оно продолжалось и после того еще несколько лет.

    Этот путь интересовал меня не только по мерам предосторожности, принятым для его охранения от хищнических нападений, но и по самому быту живших на нем казаков.

    Станицы Кавказского Линейного Казачьего Войска того времени не были похожи на станицы более известного нам Донского Войска. На Дону каждая станица уподоблялась русскому селу: также широко раскинута; нет вала или плетневой ограды вокруг станицы; скот и лошади пасутся свободно; нет стеснений в обработании полей, кошении сена и в других сельских занятиях.

    Кавказские же казаки, в особенности, жившие на Тереке и Кубани, во всем были стеснены. Станицы их, по преимуществу четырехугольные, окружены или высоким земляным валом, или плетнем с колючкой, за который и днем не всегда и не везде безопасно отходить, ночью же не смей и носа показать за ворота; да и караульные не пустят. Усадьбы небольшие, а потому дворы тесные и всегда наполненные разной скотиной, а, следовательно, всегда нечистые. Улицы узкие и до того грязные, что местами не высыхают даже среди самого жаркого лета. Нет садов и огородов, их не позволяют иметь тоже тесные усадьбы.

    Только станичная площадь, на которой возвышается храм Божий, дает некоторый простор.

    Здесь на площади вы найдете несколько большей величины и более красивые дома, в которых сосредоточивается станичное, а иногда полковое и даже бригадное правление. Тут же находятся дома самих правителей, пастырей и более или менее зажиточных казаков. На этой же площади найдете несколько лавок с ситцем, кумачом, бязью, азиатскими седлами, уздечками, папахами, черкесками; тут же лавки с бакалейными и москотильными товарами, а возле другая лавка с нефтью, дегтем, салом, канатами и веревками. Неизбежною принадлежностью такой площади и винный погребок с кислым кизлярским, бурдючным кахетинским, жгучей мадерой или хересом, а также с разными сортами горьких и подслащенных водок.

    Выезжаете за станицу и, куда ни обернетесь, везде вы видите или сторожевые посты с возвышающимися вышками, или пикеты, занятые вооруженными казаками, пасется ли скотина или табун лошадей, и вооруженные казаки их сторожат. Едет ли кавказский казак пахать, собирать хлеб, косить сено, и он должен быть всегда вооружен, потому что не только должен оберегать себя от хищников во время сельских работ, но и скакать на место тревоги, которые в то время бывали зачастую.

    В таком же положении была и станица Червленная, куда я прибыл в апреле и должен был с другими чинами Главного и Чеченского походных штабов прожить около месяца, пока начались военные действия.

    Это происходило не столько от бушевания Терека, вода в котором была действительно велика, сколько от неимения сухарного продовольствия. Правда, к этому примешивалась и нерешительность корпусного командира, а потому, прежде чем приступать к описанию военных действий, опишу червленских и вообще гребенских казаков, замечательных во многих отношениях.

    Гребенские казаки ведут свой род от той вольницы (а может быть и других вольниц, ранее того появившихся на Волге), которая под начальством Заруцкого, во времена самозванцев, скиталась по разным местам и, будучи окончательно разбита под Астраханью, нашла спасение за Тереком в горах, и куда впоследствии уходили все недовольные и преследуемые нашим правительством старообрядцы.

    По преданиям, сохранившимся между гребенскими казаками, они жили по горам в окрестностях нынешней деревни Андреевой, а равно по Качалыковскому хребту; гребенскими же казаками называются потому, что жили «по гребням гор».

    Во время похода клона лжеПетра [Исаакия (Фридриха Петера Гогенцоллерна) - Л.С.], который фантазиями романовских фальсификаторов и их верных последователей современных, заслуженных, дипломированных, продажных горе-историков, в основном еврейской национальности получил титул Петра Великого, за Тереком гребенцы, вместе с другими войсками, участвовали в военных действиях в нынешнем Прикаспийском крае и вместе с астраханскими казаками охраняли укрепления, построенные нами за Тереком и на Сулаке.

    Известно также, что значительное число гребенских казаков отправилось с князем Бековичем-Черкасским в Хиву, откуда и не вернулись, как погибшие там.

    До 1740 года сведения о гребенских казаках весьма неточны и основаны более на изустных преданиях, только с этого времени они делаются постоянными жителями тех мест, где и в настоящее время находятся их богатые станицы.

    По заключении в том же году мира с персидским шахом Надиром, по которому все наши укрепления, бывшие за Тереком, были брошены, и с заложением Кизляра, когда астраханские казаки были поселены, кроме этой крепости в станицах Каргалинской, Дубовской и Бороздинской, гребенские казаки заняли выше по Тереку пять укрепленных городков: Червленский, Щедринский, Курдюковский, Старо-Гладковский и Ново-Гладковский.

    Несмотря на давность своего поселения на Тереке, несмотря на то, что между их станицами находились помещичьи поселения (Хастатова и Калустова) и станицы, составленные из грузин, отставных солдат и переселенцев из внутренних губерний, как Шелкозаводская и Николаевская, гребенцы резко сохранили свои нравы, обычаи и образ жизни, и резко отличаются от прочих казаков, заселяющих Кавказскую линию.

    Причиною этому было с одной стороны близкое соседство их с кумыками и чеченцами в то время, когда они жили за Тереком, а с другой стороны — их строго соблюдаемая старообрядческая вера.

    Живя между кумыками и чеченцами, они большею частью находились во враждебных отношениях с ними. Друг на друга делали набеги, отбивали скот и лошадей, захватывали пленниц, которых и делали своими женами или наложницами.

    Поэтому неудивительно, что гребенцы многое переняли от своих враждебных соседей не только в одежде, образе жизни и обычаях, но и в поступи, походке, посадке на коне; даже в облике лица есть немало азиатского. До сих пор (во избежание всякого недоразумения я считаю не лишним оговорить, что делаемые мною сравнения не относятся позднее 1853 года, когда я в последний раз посетил станицы Гребенского полка) между гребенцами сравнительно более говорящих по-кумыкски и чеченски, нежели в других казачьих полках.

    Одна вера осталась ненарушимою и неизменною, как в то время, когда гребенцы жили за Тереком, так и по переходе их на левый берег этой реки. Как тогда, так и теперь, они остаются в самом строгом и закоснелом старообрядчестве, несмотря на то, что не раз претерпевали жестокие преследования, в особенности до сороковых годов настоящего столетия и 30-х годов двадцатого века...

    Гребенцы не могли иметь своих раскольничьих попов, строить молельни и открыто в них молиться, так что станицы Червленная, Щедринская, Курдюковская и Старо-Гладковская резко отличались от прочих казачьих станиц тем, что на площадях не возвышалось Божиих храмов, а только где-нибудь в углу станицы, над домом такой же наружности, как и все прочие дома, возвышался крест.

    Это-то и была молельня гребенцев, где старый уставщик или расстрига-поп исполнял их требы, независимо этого, было несколько скитов между садами, в которых укрывались старики и старухи, куда тоже собирались для моления и которые тщательно охранялись казаками.