Бобер-летяга

     Всем хорошо известны живущие в природе белки-летяги, которые, умело планируя, перелетают с дерева на дерево на довольно приличные расстояния.

     В отличие от белок бобер-летяга практически неизвестен широкой публике и даже научной общественности. Этот подвид распространился пока только в определенной местности, где наблюдать полеты бобров-летяг можно, в основном, в вечернее время или очень ранние утренние часы.О местах, где это происходит, я пока умолчу.

     Вообще европейский бобер испокон веков жевет и здравствует на территории России. Однако лет около сорока тому назад в наших краях был расселен и канадский бобер. Он значительно, раза в полтора, меньше европейского, килограммов на десять легче, что имеет значение для высоты и скорости его полета. Он обладает черным, а не бурым окрасом. При этом канадский бобер исключительно плодовит, почему в короткие сроки расплодился по всей стране и стал активно спариваться с европейским бобром.
 
     Уже много лет бобры наносят существенный вред лесному и водному хозяйству. Плотины, которые они строят очень основательно, перегораживают речки, мешают нересту рыб, заболачивают луговины, существенно меняют экологию местности. Не встречая сопротивления в природной среде, обнаглевшие бобры выходят из рек прямо на улицы крупных городов  и даже огрызаются на прохожих, мешающих им нежиться в траве на краю речки или пруда.

     Если мне не изменяет память, осенью 2010 года по телеканалам прошел репортаж из какого-то небольшого города центральной России, где бобры стали подрезать и валить вековые деревья, высаженные прямо в центре города вдоль реки. Напротив двух-трехэтажных домов, рядом с двухполосной заасфальтированной улицей, в месте, где вечерами любили гулять жители этого старинного городка, несколько семей бобров регулярно портили городской пейзаж. Каждое утро горожане замечали одно, а то и два дерева, поваленные верхушками в воду. Не спасало даже то, что стволы уцелевших деревьев обматывали колючней проволокой.

     Надо сказать, что далеко не каждый охотник соблазнится добычей бобра. Шкуры зверей сегодня не представляют ценности, покольку сбор их централизованно не орагинзован, и охотнику не выгоден. Мясо бобра имеет свой круг любителей, совсем не великий. Однако как трофей бобер, конечно, занимает свое место в пантеоне объектов охоты, и каждый серьезный охотник брал бобров не однажды.
Стрелять бобра на воде – пустое занятие. Если даже ты удачно попал, бобер моментально тонет, и найти его на дне в тине и болотной жиже очень не просто.

     Вряд ли найдется такой смельчак, который, хоть однажды увидев зубы бобра, опустит руку в воду и попытается обнаружить в густой грязной воде возможно лишь раненого бобра. Лишиться части руки в таких негигиеничных условиях никому не доставит радости. Применять якорьки  тоже бессмысленно, потому что чаще всего вытащишь кучу всяких корней, затопленных веток, палок, кочек и прочей дряни, если вообще не потеряешь сам якорь в «мертвом» зацепе.

     Ввиду указанных соображений бобров добывают, когда они вылезают на сушу, чтобы полакомиться зеленой травой или подтащить к воде отрезанные ветки. Охота такая  -  часто вещь непредсказуемая и неблагодарная, так как невозможно сказать наверняка, вылезет бобер на сушу в этот день и в этом месте или у него на уме другой маршрут. Можно, конечно, использовать капканы, но это предполагает твое появление у бобровой хатки еще раз или два. Овчинка не стоит выделки.

     Охота на бобра открывается в октябре, когда уже уток на протоках и каналах встретишь далеко не каждый день: местные утки начинают группироваться на больших водоемах перед отлетом на юг, а пролетные северные  - не ежедневное явление. Бывает, просидишь на протоке весь вечер или утро и не то что не выстрелишь, но даже не увидишь летящей утки.
     В такие часы невольно обращаешь внимание на других представителей животного мира. И тогда если бобер не идет к охотнику, то уже самому охотнику приходится проявлять смекалку.
     Такая быль произошла и со мной.

     Часто охотясь в одних и тех же местах, я оказывался около узкой протоки. Шириной она была не более двух метров, осенью зарастала ряской с двух сторон так плотно, что по середине нее чистой воды оказывалось чуть более полуметра. На вечерней зорьке или рано утром по этой протоке в обе ее стороны регулярно курсировали мимо меня черно-бурые бобры. Их хатки находились и выше, и ниже по течению.
 
     Однажды ранним утром, когда лет уток был из рук вон плох, я сидел у протоки и заметил, что уже несколько раз мимо меня по узкой ее части проплыл канадский бобер, сначала от хатки, потом в обратную сторону. Через некоторое время по тому же маршруту совершил заплыв еще один член их семейки. На сушу бобры и не думали вылезать, изредка ныряя и проходя часть пути вод водой. Только поднимавшиеся пузырьки указывали их подводную траекторию движения.

    Тут-то я и задумался над проблемой, каким же образом мне вытащить бобра на берег? Решение пришло, как всегда, быстро.

    Совсем рядом с протокой, буквально в трех-четырех метрах от воды, стояла тонкая, но высокая береза. В рюкзаке моем лежала черная капроновая веревка, такая крепкая, что с ее помощью я бывало вытаскивал себя вместе с лодкой на топкие плавучие берега. Еще мне понадобились несколько грузиков и изолента, которые болтались в рюкзаке, являясь обычным моим походным атрибутом.
Захлестнув веревочную петлю на верхушке березы, я с трудом, но все же нагнул ее почти что к самой поверхности воды, оставив зазор сантиметров пятьдесят.
К верхушке я привязал еще один отрезок веревки с широкой петлей на конце. Чтобы веревка верней утонула, изолентой в нижней ее части приклеил грузики, а верхнюю часть петли оставил над водой. Приспособление было готово! Протянув остаток длины веревки под корягой, ставшей своеобразным «блоком», я отошел метров на десять от протоки и комфортно обосновался в своей засидке.

     Я не ждал скорого эффекта и даже слабо на него рассчитывал, поэтому когда ко мне неожиданно подошел едва знакомый охотник, с радостью его поприветствовал, чтобы немного поговорить. Есть такие знакомцы у каждого охотника, часто посещающего одни и те же угодья. Встретишь его один–два раза за сезон, а то и не встретишь иной год; забудешь десять раз, как звать-величать,
а увидишь – и разговоришься, будто не виделись всего-то пару дней. Обычные разговоры: где побывал, кого и сколько взял, что и в каких местах видел, вообще – что нового.
     Так и в этот раз: стоим, разговариваем, он бородку поглаживает, я в руках натянутую веревку держу, а он ее не замечает.

     И вижу я боковым зрением, что плывет в сторону моего устройства бобер. Как всегда, голова на поверхности, часть хвоста то и дело из воды появляется.Плывет споро и верно, как по знакомой водной тропе.

     Не останавливая нашей неспешной беседы, я дождался, пока голова и передние лапы бобра окажутся в петле, и резко отпустил веревку. Каковы же были удивление и оторопь у моего знакомца, когда в общем шуме поднявшихся веток и вспенившейся воды он увидел пролетающую над березками крупную тушу не пойми какого животного.
     Остолбенев, он проводил взглядом летящего бобра. Тот в верхней части траектории своего полета выскользнул из петли и продолжал далее уже свободное воздухоплавание, пока не грохнулся на землю метрах в десяти за нами, обломав при падении массу сучьев.

     - Это… что? – обретя дар речи, спросил мой знакомец.
     - Бобер-летяга, - как ни в чем ни бывало ответил я. – Опять на заре летать повадились!

     В это время с места падения бобра послышался заливистый лай спаниеля, с которым охотился мой знакомец. Когда мы подошли, бобер уже не двигался, а пес скакал вокруг, то пытаясь хватануть животное,то отскакивая назад. С учетом обстоятельств, он проявлял завидную злость к добыче, явно считая ее своей.
Мы не стали разочаровывать собаку. У меня и моего знакомца оказались с собой маленькие походные топорики. Сообща мы быстро разделали бобра, и я отдал ему половину туши.

     С тех пор мы с моим товарищем Александром досконально освоили новый способ охоты, раз за разом обучая бобров искусству воздухоплавания. Некоторые из них умудряются выскользнуть и упасть обратно в воду, но мы твердо знаем, что полеты завораживают своей красотой, и кто поробовал один раз, обязательно захочет повторить. Поэтому у нас уже окрепло мнение, что тяга к небу скоро оформится у евро-канадского бобра на генетическом уровне.

     И теперь, когда над нами с Александром проносится очередной летяга, мы встаем и прикладываем ладони к козырькам своих армейских кепи. Мы отдаем честь очередному бесстрашному любителю полетов.
     Салют, бобер!