Наследство 2

- Знаешь, Наташенька, что-то мучает меня. Всё у нас вроде хорошо. Коровы молоко дают, быки к бурёнкам льнут, кабанчики как на дрожжах растут. Хозяйство справное, ты меня любишь и я тебя. Но что-то не хватает, а что, не знаю.

Мы лежали на кровати, сплетясь в одно целое, обвив друг друга руками и ногами.  Наташино разгорячённое тело отдавало теплом, как от печки. Я всё время мёрз, а ей было жарко. Не совместимая совместимость, она отдавала мне свой жар, как из горнила, а я ей прохладу, как из морозильной камеры. Встретившись друг с другом, эти два противоречия образовывали баланс, доставляя блаженство в равновесии.

-  Вот я тебе, милая, точно говорю, над раем висел огромный купол с кондиционерами. Адам бегал за Евой и щипал её за упругую попку, а она визжала и распугивала зайцев, жующих капусту на кроне баобаба. Зайцы в ужасе сваливались с веток и, мяукая, набрасывались на саблезубых тигров. Ну, а тигры в страхе ныряли в Евфрат, выгоняя оттуда  полосатых бегемотов. Бегемоты бросались на беззубых крокодилов. Ну, а крокодилы бежали к Адаму и на иврите, ужасно шепелявя, жаловались на беспредел в священных водах. На вроде того:

- А фы знаете, тофарищ человек, что тигфам уже дафно пора фыделить сфой фодаём для купаний? Они пофстоянно бегают там и мфутят воду, обифая полосатых лофадок.
 
- Ну, а Адаму приходилось чесать там, где он чесать не привык. То есть затылок. Вот так и появились, Наташенька, первые проблемы и недовольства жизнью, беря начало от рек Тигр и Евфрат.   

- Да знаю я, миленький, что ребёночка нам надо. Уже год живём, а я забеременеть никак не могу. Тебя ведь это беспокоит? - сказала она, поглаживая мою не совсем пышную шевелюру. Или совсем не пышную.

- Всё наладиться, родная! Год - не такой уж и большой срок, - сказал я, выпутываясь из её объятий и целуя в щёчку, - пойду, любименькая, проконтролирую утреннюю дойку. Что-то мне кажется, молоко стало пропадать.

Я оделся и вышел во двор. На дворе происходила ожесточённая схватка между петухом и Дормидонтом. Ворон был гораздо сильнее, но петух не хотел уступать и каждый раз, когда Дормидонт отходил, намяв ему бока, набрасывался на него сзади.

- Ну что вы, опять курятник не поделили? Сколько это будет продолжаться?

- Карр, карр, да я в его курятник уже и не хожу. Мы решили, что новая гусыня моя. Так он и эту у меня увёл, выделил ей самоё высокое место на насесте, пока я гнездо на заборе вил.

- Короче, вы мне оба надоели. Наташенька, а свари-ка нам сегодня супчика петушиного.

- Да не петушиного, миленький, а куриного, - сказала она, выйдя следом за мной на крыльцо и накидывая халат.

- Да нет же, дорогая, именно петушиного, - ответил я, положив ей руку на плечо и глядя на петуха.
Петух, покосившись на меня, рванул в курятник. Через мгновение оттуда в припрыжку выскочила гусыня и вальяжной походкой, виляя задницей, прошла мимо Дормидонта.

- Дорогая, закрой, пожалуйста,  эту фифу в сарайку под замок. Нечего ей здесь проституцией заниматься.

- А смысл? Эти два другана подкоп ведь сделают.

- Ну, если сделают, то тогда точно петушиный суп сварганим, а ворона на чучело пустим.

- Ну, а с гусыней то что?

- Да пусть живёт, ей ещё рожать надо.

-  Карр, карр, где ты видел, чтобы гуси рожали? Они же яйца несущие, - возмутился ворон, уже мирно сидя вместе с друганом на заборе.

- Вот она у меня и будет яйцами рожать, но вы этого уже не увидите. Знаешь, Дормидонт,  тебе уже давно пора найти приличную ворону.

- Карр, где ж её найти то, приличную? У нас на селе ни одной приличной не осталось. Карр, сам лично проверял.

- Что он тебе, Васенька, опять каркает?

- Да жалуется, ни одна приличная ворона с ним гнездо вить не желает. Говорят, куриным триппером болен, а, намедни, ещё от кукушки сифилис подцепил.

- Карр, карр, какие три пера, я весь в пуху!

- А что, миленький, у птиц так бывает?

- Конечно, бывает, ты на его глаза посмотри, они из чёрных серо-буро-малиновыми стали. Точно болен!

Петух с вороном пристально посмотрели друг другу в глаза.

- Карр, карр, смейся, смейся, ещё не вечер.
 
- Ладно, родная, я до коровника добегу.

- Хорошо, милый, не пропадай.

С  утра меня не покидало дурное чувство. А почему, понять не мог. Коровник стоял недалеко от деревни, за горушкой. Когда я поднялся на горку, мне предстала картина, как местная доярка Настя грузит  с каким-то мужиком молочные бидоны в газель. Я припустил бегом, но пока бежал, борта газели закрыли и машина, резко сорвавшись с места, уехала. Даже номер рассмотреть не успел.

- Настя, я что, мало тебе плачу? Ты же у своих воруешь. Ты что думала,  я не замечу, что молоко в таких количествах пропадает? Это же всё с вашей зарплаты высчитывается. Мы же с Наташкой вас не обманываем, замков не строим, на гелике не разъезжаем, вилл на Канарах не имеем. Хотим, чтобы и село процветало. Лишнего не берём, хотя могли бы.

- Василий Васильевич, ты же знаешь, что муженёк мой сбежал. А у меня двое детей и кредит за его трактор платить надо. Я же тебе говорила, купи трактор. Мне этот кредит не вытянуть.

- Да на кой  леший  второй трактор, у нас и один полгода простаивает. Мы же толком ничего не сеем, не сажаем. Настя, я тебя понимаю, но и ты меня пойми. Мне такие работники не нужны. Верни всё, что наворовала и   увольняйся. Иначе в милицию пойду, заявление напишу.

Настя встала на колени, схватив меня за руки:

-  Вася, миленький, не увольняй, я отработаю, всё отдам, - причитала Настя, пытаясь целовать мои руки.

- Встань с колен, Настька, что это ещё такое!

 Я убрал руки за спину.

И тут же она ухватила меня за ноги, повалив на траву, скинула платье и оседлала, начав целовать в шею и говорить:

- Васенька, я тебе детишек нарожаю, твоя то Наташка бесплодная.

Я пытался отстраниться, но она уже упорно стала стаскивать с меня брюки.
- Тише, тише, Настя, ты что делаешь!?

- Сейчас я всё сделаю по высшему разряду, даже не сумневайся. Ты такого даже в Кама сутре не видел, ну, покажи, что у тебя там есть, - напирала она, - давай, доставай мне свой паспорт из широких штанин.

- Настя, да ты что, с ума сошла, - отбрыкивался я, ухватившись за трусы.

Но чувствовал, что отстранялся как-то не уверенно, без особого энтузиазма и Настёна добилась своего.

- А ну, слезай с него, мать твоя доярка недодоеная!

 Над нами стояла Наташа:

-  Сердцем чуяла, что-то не то! Дай, думаю, посмотрю, как он там надои контролирует. Что, Настька, много надоила? Вижу, муженёк то мой тот ещё бык-осеменитель!

Настя слезла с меня, надевая платье.

-Да он меня вынудил, я не виновата. Сказал, трактор выкупит, если спать с ним буду.

Я поднялся с земли, натягивая разорванные в клочья брюки.

- Иди, Настя, к коровам, всё, что могла, ты уже сделала.

Она удалилась, и мы остались одни.

- Вася, я тебе этого не прощу. Собирай чемоданы и уходи к себе. Видеть тебя больше не хочу.

- Наташенька, видит Бог, я не хотел.

- Да я понимаю, милый, он у тебя сам выскочил, случайно. Обоих вас на порог больше не пущу. Раз вы уж с Настасьей снюхались, вот и идите к ней жить.

 Наташа развернулась и побрела к дому. Я решил, что надо её догнать и во что бы то ни стало объясниться, но тут заметил на дороге знакомый силуэт. Это та старуха у храма. Всё та же мужская трость с набалдашником, вязаная кофта на голое тело. И обруч-змейка в волосах, только место валенок из под грязной юбки торчали резиновые сапоги.

- Эй, старуха, постой! - я помчался за ней.

Она шла не спеша, прихрамывая, но расстояние между нами  не сокращалось. Бежал, падал, вставал и снова бежал. А она, наоборот, стала отдаляться. И не заметил, как оказался на кладбище, а старуха исчезла среди могильных крестов и плит. Остановившись, до меня дошло, что стою около могилы отца. Контуры его лица стали исчезать с памятника, как и на соседних могилах прадеда и деда.

- Я же говорил тебе, зря ты так, Вася, - раздался в кладбищенской тишине неприятный мужской голос. Всё равно  по-моему будет, будешь жить в одиночестве.

- Иди сюда, старая карга, и бейся, как мужчина.

В ярости я пнул стоявшую рядом берёзу, и мне что-то свалилось на голову, отключив сознание.
 
Пролежал я, видно, весь день, потому как уже стало темнеть.

- Карр, карр, ну что, очухался, Казанова доморощенный? Карр, я уже думал, ты  помер.
 
Рядом на могильной оградке сидел ворон. Жутко болела голова, на затылке была огромная шишка. Рядом лежала трость с набалдашником.

- Эта карга, видимо, и хотела меня шлёпнуть, но что-то её спугнуло. Даже трость оставила.

- Карр, какая карга? Да этот бес, по имени одиночество. Карр, карр, он вернётся за ней. Не вздумай отдавать.

Приняв с лежачего сидячее положение, я его спросил:

- Слушай, откуда ты вообще появился в нашей жизни?

- Карр, карр, откуда, откуда. Ангел хранитель я ваш!

- Что-то ты не похож на ангела. Да и хранишь как-то не очень. Меня вон чуть не убили.

- Карр, карр но ведь не убили, я же его спугнул. Карр, да немножко косячу. Вот архангелу Михаилу нагрубил, меня и отослали на исправительные работы.

- Какой ты ангел? Блуд тут по всему селу устраиваешь, похабщину всякую говоришь, дурные советы даёшь.

- Карр, карр, кто бы говорил. Сам то чё? Вон Настьку оприходовал при живой то жене.

- Да это она меня изнасиловала. Вон штаны все в клочья порвала, трусов так и не нашёл.

- Карр, что пристал? Какой человек, такой и ангел. Трость береги, у меня есть идея. Карр, подымай задницу, пошли, давай. Там нас уже заждались, поди.

- Кто заждался?

- Карр, да родственнички  твои, думаешь, просто так бес появился?

- Не хочу я никуда. Можно здесь полежу, устал что-то.

Мне мира суета вся надоела.   
Хочу покой на кладбище найти, 
Но для души найдёшь ли ты покоя, 
Когда не сделал ты дела свои.

По вере жизнь свою проводим, 
И вера сил нам придаёт, 
Другой вопрос, во что мы верим, 
Куда нас эта вера  приведёт.

- Карр, подымайся, поэт. Пойдём писать поэму нашей жизни. Обувай свой чёрный пиджак, и полетим на крыльях ночи в прекрасное далёко.

- Не обувай, а надевай, дурилка ты картонная, прадед тебе не правильное воспитание дал.

- Карр, да уж в отличие от некоторых, мы щи деревянной ложкой хлебали. И не норовили, как нынешнее поколение, всю кастрюлю половником заглотить. Много будешь знать и иметь, подавишься. Лучше уж  понемногу что-нибудь, да как-нибудь, глядишь, и жизнь длиннее окажется.

До дома добрались молча. Я думал о том, что делать дальше. А ворон, наверное, думал, как вызволить гусыню из заточения. А может они с петухом уже всё придумали. Так или иначе, у нас у обоих были дела.

Всё моё имущество в виде спортивной сумки стояло у дверей Наташиного дома, свет не горел. И я поплёлся к себе в дом.

Что и следовало ожидать, самовар и оладьи стояли на столе. Родственники сидели, попивая чай.

- Ты что натворил, ирод окаянный?  - начал прадед, - я даже не успел с Павлом партию в шашки доиграть. Моя чапаевская кавалерия практически вытеснила его за пределы поля. Ещё бы чуть-чуть, и он бы мне свою ермолку проиграл.

- Да успокойся ты, папа. Хватит с тебя, что ты у него брюки с гольфами выиграл, - проговорил дед.

- Да как же хватит! Вы-то у меня ещё без штанов ходите. А мне только масть пошла. Ты пошто на чужую девку забрался, бабник проклятущий? - стукнул кулаком по столу прадед. Опять тут на печке двести лет опочивать? Не то что там, в палатках белокаменных.

- Карр, карр, да это не он забрался, а она на него.

- Ой, батюшки, баба его изнасиловала. Стыд-то какой. Нечто девку не смог одолеть? Мы, Курочкины, сроду под  женщиной не ходили, а уж тем паче не лёживали.

- Да ладно тебе, батяня, заливать то. Что я не помню, как тебя мамка под лавку коромыслом загоняла. Кричал оттуда, воробушек, спаси, помоги. Дормидонт тебя и спасал, накинется на неё, да клевать начнёт.

- Брешешь ты всё,  сын, напраслину на меня наводишь. Вот тебе и воробушек докажет.

- Карр, карр, давно это было, ничего не помню.

- Что-то вы меня запутали, родственнички. Вы же говорили, что не могли семьи иметь.

- Так и не имели. Твой прадед и не жил с нами. Очередная пассия его из дому выгонит, вот он и прётся к нам. Придёт, мне деревянную лошадку принесёт, а маме платок пуховый. По ушам натрёт, как он нас пуще жизни любит, ночей не спит. Скажет маме, что уста у неё слаще мёда, а стан как у Афродиты, мама и растает. А через неделю его уже с новой барышней на сеновале застанет. Вот и отходит коромыслом, да выгонит из дому вместе с Дормидонтом. А потом  птенцы у кур  воронообразные появлялись. Они ж оба два сапога пара.

Прадед вместе с вороном на плече скрылись за самовар.

- Сынок, тебе может попытаться выпросить прощения у Наташи? - спросил отец.

- Да нет, не простит она меня, гордая слишком.

- Ну и что будем делать? - пробубнил прадед, выглядывая из под самовара.

- Да ничего не делать. Здесь жить будите, - послышался писклявый старушечий голос из дверного проёма.

Бес вошёл в комнату.

- Доброй ночи, господа Курочкины, - пробасил он уже слегка хриплым мужским голосом. Я кое-что забыл недавно на кладбище. Мне это очень нужно. Видите, у меня одна нога короче другой, мне без тросточки тяжеловато ходить. Пожалейте бедную старушку. Вася, отдай трость, -потянул он ко мне руки.

- А ну убери грабли, бабка! - взбунтовался прадед, вскочив из-за стола. Я вот тебя сейчас кипятком оболью.

- Да связать его и в подпол, пусть вместе с нами тут тысячу лет сидит, - проговорил дед.

- Вы чего, мужики? Отдайте мне палочку, и я пошёл. Ты чего на меня кипятком то поливать собрался? Я тебе чего худого сделал? Ты договор по доброй воле заключал, никто тебя не принуждал. Всё честно! А ты, младшенький, чего на меня злишься? Сам добровольно с Настасьей в траве кувыркался. Тебя жене изменять никто не заставлял. Сам добровольно договор расторг, изменой. Венчание, оно ведь на всю жизнь, перед Богом завет. Так что ко мне какие претензии? Сами лоханулись. Не по понятиям наезды с вашей стороны. Я своё слово сдержал. Обещал пищу на столе, она и была. Так что отдавайте то, что вам не принадлежит.

- Карр, карр, мы тебе трость, а ты нам время на сегодняшнее утро отмотай обратно.  Я знаю, ты можешь, карр.

- Слушайте, а что эта ворона в мужские разговоры влезает?

- Это не ворона, а воробушек, он член семьи, - возмутился прадед. Дайте-ка я его кипятком окачу из самовара.

- Карр, кар, а что я не мужик что ли? Ты за базаром то следи, раз по понятиям хочешь.

- Спокойнее, пацаны, не накаляйте обстановку, - бес вытянул вперёд руки, когда прадед ринулся на него с самоваром.

 - Присядь, дедушка, прояви терпение к гостью, - остановил его мой отец.

- Какое терпение, кады никакого терпежу нет. Так бы и нахлестал его рукавицей по наглой харе. Непонятно правда, то ли баба, то ли мужик, -  ответил прадед, усевшись на место.

-  Трость моя, вы её украли. Почему я вам что-то за это должен?

- А ты в полицию заяви, - ответил я. Не украли, а ты её бросил, ещё и по голове мне треснул. Исподтишка, кстати.

- Знаете, давайте я вам лучше взамен тросточки замок возведу, аж до небес. Будете там жить поживать, как короли.

- Что, с палатами белокаменными?- спросил прадед. А еды много будет?

- Опять тебя, папа, понесло, не научен ещё горьким опытом, - погрозил пальцем ему дед. Сиди тихо, помалкивай. Из-за тебя вся каша.

Прадед понурил голову.

- Карр, ты не торгуйся, верни день назад, а мы тебе трость. И разойдёмся полюбовно. У тебя же в ней вся сила. Ты что думаешь, я не знаю, карр.

- Умный слишком, надо было тебя, каркуша, ещё тогда в лесу шлёпнуть.

- Ты мне воробушка не обижай, - застучал кулаком по столу прадед.

- А то что? Как мне надоело ваше семейство. Хорошо, ваша взяла. Давайте трость. Только всё равно по-моему будет. Не сейчас, так в другой раз что-нибудь учудите. А я буду ждать.

Мы с Наташей лежали на кровати, сплетясь в одно целое, обвив друг друга руками и ногами.

- Вот я тебе, родная, точно говорю. Когда у Адама в райском саду была мысль ущипнуть Еву за задницу, Господь погрозил ему пальцем - не делай этого, а то уберу от вас купол с кондиционерами. Но Адам ущипнул.  Она взяла и убежала в рощу с деревьями познания. И наелась плодов тех. А как не наесться! Мозгов то ведь нет. Да как прихватит у неё живот. Пока то да сё, вернулась, а Адам уже сидит с Лилит на берегу реки и животным имена раздаёт. Ну и метнула в него ёжиком, да попала в Лилит. Та обиделась и уползла. А Адам то  не причём,  у него  тоже мозгов не было. Вывод! Либо не ешь с древа познания, либо не оставляй мужика одного. Да и вообще Бога надо было слушаться.

Я выпутался из её объятий, поцеловав в щёчку.

- Пойду я, солнышко моё, проверю работу доильных аппаратов. А то доярки жаловались, молоко на пол проливается.

Выйдя во двор и увидев дерущихся ворона с петухом, предложил Наташе:

- А не сварить ли нам сегодня суп из гусыни? Нечего ей тут по двору ходить, задницей вертеть.

- А может, миленький, из петуха сварим? - сказала она, идя за мной следом и накидывая халат.

- Нет, родная, без петуха цыплят не будет. Смотри-ка, Наташенька, Дормидонт гнездо свил. Поди ворону себе приличную нашёл.

- Карр, кар, да где же её приличную то найдёшь?

-  А ты посмотри, вон та на дереве давно тебе глазки строит.

- Карр, да она же косоглазая.

- Ну, косоглазие - это признак верности. Ты что, не знал? Ты подумай на досуге, вместо того, чтобы с петухом курятник делить.

- Что там, Васенька, ворон то каркает?

- Да говорит, пригляделась ему вон та на дереве. Похоже, царских кровей.

- Да она же косоглазая.

- Так у нас что не царь, то косоглазый. Одним глазом на запад, другим на восток. А то, что под ногами делается, не видит.

- Пошёл я, родная, до коровника.

- Иди, миленький, буду ждать.

Спускаясь с горушки, я увидел, что доярка Настя грузит с каким-то мужиком молочные бидоны в газель. Спешить не стал.

- Привет, Настён! Как у тебя дела?

- Всё хорошо, Василий Васильевич.

- Денег хватает?

- Да нет, знаешь же, трактор этот треклятый на мне висит.

- Слушай, Настя, я вот думаю расширяться. Земля не пахана, всё борщевиком поросло. Надо картофеля насадить. Куплю-ка я у тебя трактор.

-  Ой, миленький, спаситель ты мой.

Она пала на колени и схватила меня за руки.

- Ээээээ, стоп Маруся, ни в коем случае.

Я отошёл в сторону.

- Оставайся там, не подходи. Трактор куплю с условием, что надои повысятся.

- Вот увидишь, Вась, с завтрашнего дня уже повышу.

- Так-то коровы молоко дают, Настюх. Себя-то доить не надо.
 
Следом за мной прибежала Наташа.

- Ну что, Васенька, всё хорошо?

- Да всё нормально, молоко больше не проливается. А ты что прибежала?

- Да вот заприметила, чужая газелька отъезжает. Подумала, не воруют ли молоко.

- Да нет, солнышко, это к Насте жених приезжал. Люблю я тебя, милая.

- И я тебя, родненький. А ты мне к чему про райский сад рассказывал?

- Да так, просто так.