Исповедь и исповедники

Лео Таксиль
Предположение. Обратимся к 1869 году. Представьте себе это : - Тропманн только что совершил свое ужасное преступление. Он найдет следователя и скажет ему: "Сэр, я только что убил целую семью : семь человек, с целью присвоить себе несколько банкнот.;"Магистрат отвечает :" мой добрый друг, мое дорогое дитя, так дайте мне, прошу вас, выручку от вашего преступления ; я буду им пользоваться, и для всех это будет так, как если бы вы никогда не убивали кролика. Иди, сын мой, иди, я сотру твое мерзкое убийство ; ты, теперь, так же чист, как самый совершенный честный человек. Давайте, я объявляю вас невиновным.;"Судья обналичивает деньги Тропмана, и Тропманн не преследуется ; он может даже начать свои подвиги, убить новую семью Кинка.

Таково таинство покаяния, которое является принципом так называемой исповеди.

Джентльмен, именующий себя священником, дает себе право повиноваться величайшим виновным при условии, что он подвергнет себя покаянию, всегда очень удобному для преступника и, прежде всего, весьма выгодному для господина священника.

Можно совершать все преступления, убивать отца и мать, обходиться без фантазий монсеньора Маре и г-на графа де Жермини, обрушивать на мальчика доходы и избивать его ножом ; можно совершать самые ужасные пакости, осквернять себя самыми непристойными и унизительными терзаниями ; выйдя из исповеди, ты, по мнению Церкви, невиннее только что родившегося ребенка. После отпущения исповедником Дюмоллар становится архангелом, а Тропманн превращается в настоящего маленького херувима. - Вы можете их выдать своих дочерей замуж.

Через исповедь человек освящается даже в силу своих преступлений. Итак : чем больше невежда впадает в позор, тем больше ему нужно исповедаться, тем более он исповедуется, и тем более он чист.

Такова мораль католической церкви,по которой палата ежегодно голосует за бюджет от пятидесяти до пятидесяти пяти миллионов. Столько же стоило бы создать бюджет для субсидирования Тропманнов и Дюмоллардов ; это тоже было бы логично.

Если бы магистрат повел себя по отношению к Тропманну так, как я только что предположил с самого начала, во Франции был бы только один голос, чтобы заговорить его и увянуть. Этот магистрат, столь удобный для убийц, был бы более негодяем, чем самые отвратительные убийцы, не так ли ? Так вот, священник, который воздерживается от воровства, более грешен, чем разбойники ; священник, благословляющий убийц, - последний из негодяев. Ни один человек в уголовном деле не имеет права подменять свое личное суждение суждением общества.

*
*  *
Я хорошо знаю, что ответят мне защитники католицизма.

Мне скажут : - Вы делаете исключение из общности. Не у всех, кто встанет на колени в суде покаяния, на совести убийства и изнасилования. Исповедь не была учреждена для единоличного отпущения преступников. Это такой легкий проступок,такое нарушение церковных предписаний, за которое Исповедник отчитывается. Так вот, постоянная практика исповеди является благом для мелких преступников, для людей, которых преступление не извратило, в том, что оно непрестанно ставит их лицом к лицу с их проступками, стыдит их и раздевает их.

Я возразил: - во-первых, мне не кажется доказанным, что исповедь оказывает благотворное действие даже с точки зрения мелких проступков. Напротив, мне кажется, что регулярное обследование сознания не должно быть обременительной задачей для того, кто периодически этим занимается ; ибо исповедь, практикуемая таким образом, бывает не более чем машинальным актом.

Чем чаще исповедь, тем банальнее она становится, тем больше Каратель привыкает к своим страстям, недостаткам, порокам.

Что касается нарушений церковных предписаний, то меня это мало волнует. Вполне возможно, что перспектива неприятной исповеди помешает маргилье пропустить мессу по воскресеньям; но надо рассмотреть вещи повнимательнее. Мы не должны останавливаться на этих ветхих; сказать четки или не сказать не имеет отношения к честности. Практика преданности просто подчиняется здравому смыслу, а здравый смысл давно осудил все эти гримасы, выходки.

В XVII веке католических богословов встревожил очень серьезный вопрос: нарушал ли отвар, взятый в клизму.

Вы знаете или не знаете, что для того, чтобы есть Доброго Бога, нужно быть натощак. Всемогущий-это бифштекс, который просит не предшествовать в желудках верующих никакому жирному или постному супу. Как только добрый Бог проглотит, можно налить ему сверху соус ; но перед тем, как поглотить персонажа, нужно облить его внутренности малейшей жульенкой или тончайшей редиской. Только одна капля воды, поглощенная перед божественным хлебом, чтобы сокрыть, составляет смертный грех.

Так вот, не все преданные встают рано утром ; многие великие дамы ходят по воскресеньям только на большую мессу, которая является той, где демонстрируются прекрасные туалеты. А тут еще старые оборванные священники, которым поручают полуденную мессу. Все это проглатывает добрый Бог с десяти утра до полудня. Однако держать пост до этого позднего времени не было ничего приятного.

Именно тогда старые кюре придумали принимать перед мессой отвар в клизме. До полудня их поддерживали бедные старики ! Только вот епископы сунули нос в дело, сказав : "Не то ! мой милый друг, с вашей рублевой клизмой вы идете против церковных предписаний.;"- Оживились священники, державшие клистиру.

"Если бы мы взяли его сверху, - отвечали они, - да, это смутило бы Вечного Отца ; но снизу, что это может с ним сделать ?;»

Тогда епископы не захотели слышать об этом ухом. Рассматривалось дело : а именно, есть ли у Святой Троицы и питательного клистора шансы встретиться в трубке общающихся. Мы обратились к свету факультета. Было написано много книг за и против клизмы перед причащением. Словом, этот спор, носящий абсолютно исторический характер, длился добрую четверть века и в конце концов был решен папой, единственным суверенным и компетентным судьей.

Вывод : клистер защищен.

Так что теперь наши старые преданные, которые не хотят причащаться, вынуждены стоять натощак в абсолютном смысле этого слова , потому что, если бы они позволили себе маневрировать кощунственным поршнем, прежде чем принять своего сладкого Иисуса, они совершили бы чудовищный грех, за который им пришлось бы отчитаться перед исповедальней.

Размягченные священники и старые преданные-вот те натуры, на которые действенно действует таинство покаяния, и еще-теологические особенности, которые являются гротескным багажом религии.

Согласитесь, что в этом плане эффективность исповеди нас мало волнует.

Нам интересно знать, обращает ли исповедь преступников ; а в это мы не верим. Делаколонге, разрезавший на куски несчастную Фанни Бессон, был священником ; Минграт, изнасиловавший, задушивший и лишивший несчастной Марии жерин, был священником; епископ Марет, осквернявший маленьких девочек и в качестве первого причастия дававший им постыдную болезнь, был священником. Эти уроды, да и многие другие, — ведь они стоят почти всех, — не только исповедовались друг другу, но и исповедовались другим. Является ли постоянная практика таинства покаяния удерживала их, мешала им предаваться своим гнусным привычкам, мешала им совершать свои мучительные преступления ? - Нет !

Именно на этих, в основном, и должна была состояться исповедь !

Мне скажут, скажут : - А зачем ссылаться на великих преступников ? Они образуют бесконечно малую величину в числе исповедующих себя людей.

Либо, признаю. Но это не меняет значения моих рассуждений. Не важно, что из числа людей, исповедующих себя, великие преступники составляют пятьдесят процентов, или только один процент ! Как бы там ни было, из тысячи, из ста тысяч, из миллиона людей, преклонивших колени перед вами, господа священники, был бы только один из тысячи миллиардов, правда это или нет, что вы претендуете на право отпустить его, этого убийцу ?

Да, да ? - Вы не можете этого отрицать, так как претендуете на это чудовищное право отпущения грехов как на небесную прерогативу.

Так вот, говорю вам и повторяю вам, осуществляя свое цинично-гнусное притворство, вы-сообщники воров и убийц. Вы больше негодяи, чем они.

Ах! нас обвиняют в том, что мы делаем исключение общностью; все, кто встанет на колени перед судом покаяния, утверждаем, не имеют на совести убийств и изнасилований.

Я отвечаю : - либо ! Но если все, кто исповедуется, не мошенники, бандиты, насильники и убийцы, то все насильники, все убийцы, все мошенники и бандиты исповедуются.

Мы не посмеем утверждать обратное. Тропманн исповедовался ; Лакенэр исповедовался ; Папавуан исповедовался ; Дюмольяр исповедовался ; Миротворец Превост исповедовался; Иоганнон, съевший трепещущее сердце бедной женщины, которую он только что зарезал, исповедовался.

Они получили благословение священника, все, все, все !

Они называли черного человека « " мой отец », и черный человек отвечал каждому : « мой сын.;» - Не хорошо ли на этот раз сказать : такой-то отец, такой-то сын ?

Все они получили приветствие от религиозного служителя, который прошептал им на ухо : "люди наказывают вас, но Бог прощает вас; люди презирают вас, но Бог уважает вас ; люди испытывают к вам ужас и отвращение, но Бог любит вас" « ;»

Все эти разбойники, являющиеся позором человечества, поднялись по ступеням эшафота с убеждением, данным им священником, что они взойдут на небо и пойдут, душа их омыта от всякой скверны, упокоиться на вечность во чреве Божьем.

Они были чудовищами бесчестия ; но в то же время были ярыми приверженцами католицизма.

*
*  *
Оставим в стороне эти печальные картины. Из этих объятий между Церковью и преступлением удержим только одно учение : что принцип исповеди мерзок, что право отпущения, которое дает себе священник, есть самая жестокая из безнравственностей.

Исходя из мерзкого и безнравственного принципа высшей степени, что может быть исповеданием ?

Мы увидим, что она не лучше его принципа.

Поначалу, — надо признать, - исповедь была не такой, какой она есть сегодня.

Le criminel n’avait pas recours ; cette lessive spirituelle, parce qu’alors, au lieu d’avouer tout bas son forfait ; une seule personne, il fallait l’avouer tout haut, devant tout le monde.

La confession, qui ;tait publique, avait une certaine efficacit; au point de vue des peccadilles. On se risquait ; se reconna;tre coupable d’un petit mensonge ou d’un menu larcin peu cons;quent;; mais on rougissait tr;s fort en formulant son aveu, on ;tait vivement mortifi;, et on se promettait, avec une sinc;rit; ; laquelle je rends hommage, de ne plus retomber dans la faute commise.

Публичная исповедь, которой хорошо пользовались великие виновники, все же имела хорошее значение ; она оказывала реальное, нравоучительное влияние на мелких грешников.

Если мы хотим восстановить это признание, Я не вижу в этом никаких недостатков. Мы даже будем обязаны пойти послушать, как молодые и старые преданные рассказывают свои фридайны. Это будет поучительно, и в этом не будет недостатка в веселости.

К сожалению, общественное признание никогда не будет восстановлено. То, что заставило ее подавиться, обязательно повторится.

Вот анекдот :

В IV веке, когда Нектарий был Патриархом Константинопольским, в один прекрасный день на публичной исповеди в церкви Святой Софии замужняя женщина громко обвинила себя в сношениях с Диаконом, присутствовавшим на празднестве у алтаря. Так вот, муж сидел на корточках за столбом, занятый своими молитвами. Поставьте себя на его место. Он счел откровение весьма не назидательным ; он издал гул всех чертей. Помощники были ошеломлены ; господин дьякон оставался в замешательстве. Что же касается патриарха Нектарий, видно, сильно смутился : он хотел, чтобы один из его Дьяконов хорошо проводил время с хорошенькой кающейся, но не хотел, чтобы об этом знал весь город.

У него не хватило духу представить себе в тот момент исповедь, столь полезную этим господам. Он счел за лучшее, чтобы в будущем избежать подобного скандала, разрешить верующим есть Доброго Бога без исповеди.

Так было отменено публичное признание.

Монахи, оборванцы, представляли себе этот маленький темный шкаф, в котором негодяи и дураки будут опустошать ушат своих терзаний, к великой радости господина калотина.

Около VIIвека монастырские начальники начали требовать, чтобы их монахи дважды в год признавались им в своих проступках. Они придумали следующую формулу: — " я отпущу тебя столько, сколько могу и сколько тебе нужно.;» - Позже у господ священников появились более высокие претензии. Они больше не говорили : « Я прощаю тебя, насколько могу » ; они говорили совершенно категорически : « во имя полномочий, которые мне делегировал Бог в трех Лицах: Отца, Сына и Святого Духа, я прощаю тебя.;»

Мне было бы любопытно — и вам тоже, не так ли ? - внимательно посмотреть на эти пресловутые полномочия и просто рассмотреть подпись нотариуса, удостоверяющего их подлинность.

Но монахи не были столь требовательны к своим настоятелям. Они могли бы сказать старшему отцу : "друг мой, прежде чем давать отпущение грехов другим, постарайся отпустить себя сам;" но нет ! им больше нравилось исповедоваться и становиться, в свою очередь, исповедниками.

Так приятно знать бытовые тайны, знать в мельчайших подробностях грехи барышень, — и все-таки исповедники, которые там стоят, не самые опасные. Они-нескромные, и все такое ; но в глубине души не всегда бывают только нескромные. Чаще всего в этих логовах суеверия содержатся преступные эксплуататоры и непристойные соблазнители.

В книге "обряды Церкви" Мартену, бенедиктинцу, жившему в начале XVIIIвека, рассказывается, что аббатисы очень долго исповедовали своих монахинь ; только, по-видимому, эти аббатисы были чрезмерно любопытны ; они были даже настолько любопытны, что были вынуждены лишить их этого права. - Почему бы не отнять его у любопытных исповедников ? - Есть ! есть !

-Те, кто советует женщине поститься по средам, под предлогом того, что этот день посвящен Святой Деве ; — те, кто советует мадам поститься по средам, под предлогом того, что господин не ходит на мессу или отказывается верить в непогрешимость папы ; — те, кто советует молодому человеку, не призванному стать священником, потому что все равно нужны рекруты в духовенстве ; — те, кто пробуждает темперамент маленькой девочки вопросами, которые учат ее тому, чего она еще не должна знать ; те только не только нескромные; они более виновны, и, как таковые, они очень предосудительны. - А таких много !

*
*  *
Эти опасные исповедники не только в большом количестве; но и не просто расспрашивают детей о тех или иных деяниях. Они идут даже дальше.

Они изобрели то, что они называют экзаменами на совесть. Это небольшие вопросники, которые под видом религии обучают наших юношей и девушек тому, что мы так стараемся скрыть от них.

Думаете, я преувеличиваю ?

Эй ! что ж, вы будете в полном назидании. Вы увидите, какие вопросы священники задают маленьким мальчикам и девочкам.

Необходимо, чтобы отцы и матери семейств знали, каким гнусным допросам они подвергают своих детей, отправляя их на исповедь.