Возвращение к прежним берегам. Комментарий по пово

  Украинский Гордон взял интервью у Светланы Алексеевич.
  Слушать интервью Гордона - нелегкое занятие. Длится оно обычно полтора-два часа, а то и больше, изобилует доверительными, "кухонными" вопросами, а также рекламой,- себя, любимого.
  На этот раз рекламой собственного магазина, в котором Гордон продает 58(!) написанных им книг(59-я дописывается) с собственным автографом, маски, футболки с собственным портретом, а также уникальную кружку. Наливаешь в нее воду, подождешь чуток, и вдруг на внешней стороне кружки начинает проявляться изображение Гордона.
  Но эти чудеса в решете - в середине интервью.
А начинается оно представлением Светланы Алексиевич,- о том, кто она есть и откуда пошла,- на украинском языке, и только потом само интервью, разумеется, на русском языке.
  Вообще-то оказалось, что интервью это в строгом смысле и не интервью вовсе, а некая литературно-музыкальная композиция. Оно перебивается сценами из спектаклей по книгам Алексиевич "У войны не женское лицо" и "Чернобыльская молитва".
  И все ждешь-ждешь, когда же пойдет разговор не о прошлом, а о настоящем,- о Беларуси.
  С осени прошлого года Алексиевич живет в Германии. Вынуждена была уехать, поскольку ее как члена Координационной Рады вызывали на допрос в прокуратуру, в ее квартиру ломились "незнакомые", так что дипломаты разных стран приезжали дежурить у ее квартиры.
  Алексиевич, вдохновленная народными выступлениями, говорила о рождении белорусской нации, о том, что гордится принадлежностью к ней, резко критиковала Лукашенко.
  Позже, уже в Германии, сообщила, что начала сбор материала о революции в Беларуси, чтобы писать книгу.
  Казалось бы, о чем еще Гордону говорить с ней, как не об этом?
  Ан нет, разговор идет о чем угодно, только не о событиях в Беларуси. Гордона интересует, как Алексиевич относится к России и Путину, ждет, судя по всему, критики в их адрес, но ее нет.
  Разумеется, это не может не удивить, стоит вспомнить ту неутихающую волну критики в их адрес в период, предшествовавший получению Алексиевич Нобелевской премии. Да и после этого, когда белорусская творческая элита стала лепить из нее национального писателя, белорусского писателя, пишущего на русском языке.
  Алексиевич охотно пошла им навстречу, вполне успешно вжилась в этот образ, и весь период белорусской революции выступала в этом качестве.
  Но Гордон говорил с ней как с представительницей русской литературы,- о белоруской и не упомянув, и даже польстил Алексиевич, напомнив, что у России всего пять Нобелевских лауреатов по литературе - Бунин, Шолохов, Бродский, Солженицин и Алексиевич. Каково, дескать, быть в такой компании?
  Собственно, сама Алексиевич никогда и не скрывала, что считает себя принадлежащей русской литературе. Но местная  литературная "знать", буквально вывернувшись наизнанку,- потому что до получения Алексиевич Нобелевской премии не считала ее белорусской писательницей,- решила изменить ее "статус", сделать "своей".
  Тем самым они как бы поднимали и свой статус, свое значение, ведь мы не абы откуда, а из литературы, у которой есть свой Нобелевский лауреат.
  Даже те, кто еще недавно вообще не признавал Алексиевич писателем и называл репортером с диктофоном, стали находить в ее творчестве не замеченные ранее достоинства.
  И извиняться, признавать свои ошибки...- готовы были признать всё, что угодно, лишь бы угодить в общую струю!
  Было любопытно наблюдать за этим шабашом самоуничижения, за тем, как знакомые персонажи вдруг становятся с ног на голову и отныне готовы постоянно пребывать в такой неловкой позе, лишь бы считаться причастной к Лауреату.
  Победи белорусская революция, ситуация выровнялась бы естественным путем. Принадлежать к литературе народа, удивившего весь мир своей стойкостью, - большая гордость, и никакие подпорки в виде Лауреата уже не нужны.
  Увы, тиранов и диктаторов редко побеждают с первой попытки. Борьба эта длинная и жестокая. Приходится на время сойти с дистанции, быть может, и на долгие годы, пока вырастут новые поколения, накопятся новые силы.
  Многие предпочитают вернуться к прежним берегам, отгородиться от недавних событий, не вспоминать их.
  В интервью Гордону Алексиевич заявила, что не хочет говорить о политике, потому что это "кровавое дело". Ее одинаково трогают слезы матери и пострадавшего протестующего, и избитого милиционера.
  Что касается Лукашенко, то это - "политическое животное", с очень тонким нюхом. Он умеет говорить со своим народом, а мы только - "свобода, свобода".
  Гордон поинтересовался о чем она сейчас пишет.
  В работе у Алексиевич сейчас две книги. Одна - о любви, вторая о старости, ее мудрости.
  Возвращение к прежним берегам состоялось? Или - "возможны варианты"?