Мой милый Мюнхаузен

                Любовь - это теорема, которую нужно каждый день доказывать.


Смотрят вслед мне слепые глазницы
Нежилых, омертвевших домов…
И летают вокруг, обезумевши, птицы,
Потерявшие неба лучистого кров.

Она  сворачивает за угол. Он видит лишь  развивающийся плащ и волосы по пояс…….. высокие каблуки…
Бежит за ней. Но переулок пуст…  снова пуст… снова. Они обступают его со всех сторон, пустые переулки…. Обступают…. Обступают!

- Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь…

Оглянулся. Маленькая девочка поправляет  холмик   из сырой земли, посыпанной порохом. Он подошёл. Молча.

- Это могилка… для моей куклы,-  шепнула она и утёрла, едва появившуюся, слезу,-  её звали Марта… 

Марта МартаМартаМартаМарта  - детским голосом вокруг…. Ветер поднимает   сожженные   листья, кружит ими, уносит в иные переулки…

Он устал от этого бега в никуда… а кричать…  кричать нельзя… она услышит….
Марта. Она смотрит на него, прикованная железными цепями к кровати. Наручники впиваются  в её кожу…  кровь стекает на кровать…  на пол… огромные чёрные птицы бьются в окна обгоревшими крыльями...  птицы с пустыми глазницами…. как те дома в переулках….  комната кружится…. плещется волнами  моря,  возникшего внезапно… моря… они как раз купили билеты перед походом к врачу…  волны…  кровь... крик птиц... её глаза...

Он не в силах вынести этого!!! Едва сдерживает крик… кричать... кричать нельзя… она услышит….

Марта. Она смотрит на него, и что-то в молчании её такое… нестерпимое… словно ищет она ту надежду, что он бессилен ей дать…

***

Они спускались в лифте.  Лифт затрясся, словно земля  оповещала о  предсказанной давно своей кончине, затем  замер. Она смотрела в пол. И он смотрел в пол. Два человека в застрявшем лифте, превращающемся с каждой минутой в камеру пыток, в склеп, безвоздушный  и мерзкий, который начинаешь ненавидеть. Но и эти чувства нужно сдерживать…. И они стоят так вечность помноженную на вечность.
В рупоре чей-то искажённый протяжный голос  – « Две недели» !!!
Как непонятное в тебе чудовище может вот так притихнуть и, не подавая никаких признаков существования, жить в тебе, поедая тебя  всю… такую расцветающую в своей юной красе!!!  КАК! Две недели!!!! Две недели… ДВЕ!!!

Свет в лифте замигал и потух. А затем едва зажёгся. И тут он впервые посмотрел на неё.  А она на него. Лифт качало из стороны в сторону, как тот вагон, где они впервые любили друг друга под мигающие блики догорающей лампочки. Только тогда осторожно... нерешительно…

А сейчас.

Сейчас  она  вцепилась в его  плащ  и смотрела, впиваясь  глазами. А  затем их губы впились друг в друга…  до боли…  до крови, текущей по щекам, смешиваясь со слезами… Она была столь страстной, столь ненасытной, безудержной … то ли хватаясь за эту страсть, как за исчезающее в прошлое прошлое... или же за исчезающую жизнь.

Свет зажёгся. Они, обессиленные, сидели на полу. Не касаясь друг друга. Словно случайные встречные. Да. Словно случайные встречные, воспользовавшиеся сломанным лифтом, отдались внезапной похоти.  Она поднялась и снова стояла, как прежде смотря в пол. И он стоял рядом так же. Лифт замигал быстрее.  Он перестал раскачиваться и понёсся вниз с такой скоростью, словно летел в пропасть.  А он и летел  в пропасть… этих двух недель…

Он  не знал, что говорить. Наверное,  нужно было что-то говорить, что  говорят в таких случаях… что это ошибка, что есть лучшие в мире врачи… Что угодно!  Но он молчал. А  лифт всё ускорял своё падение в пропасть. Она уже обжигала жадными языками ноги, готовясь поглотить в свою алую пасть  этот несущийся саркофаг и продержать его там, у себя, все эти две недели.


Смотрят вслед мне слепые глазницы
Нежилых, омертвевших домов…
И летают вокруг, обезумевши, птицы,
Потерявшие неба лучистого кров.

Снова звучит… только теперь уже  скороговоркой….  слова накладываются друг на друга, переплетаются, вплетаясь в крик  птиц. Быстрей и быстрей…быстрей и быстрей… громче и громче… и снова повсюду переулки. Переулки в никуда… и хочется кричать… но нельзя…..

Она смотрит на него, прикованная железными цепями к кровати. И что-то в молчании её такое…. нестерпимое… словно ищет она ту надежду, что он бессилен ей дать…

Она закрывает глаза. Чей-то голос. Словно в рупоре – разряд!!!… ещё!!!… разряд!!!… ещё…

Он падает на колени, хватает  её руку и, наконец,  рыданье вырывается из него!!!
Девочка поправляет холмик … кукла Марта…..
Что за бред….

Он должен сказать что-то важное и всё, всё изменится…

Марта… кукла Марта…

Её звали Мартой, и она говорила, что всю жизнь ждала своего Мюнхаузена и вот нашла.  А он смеялся – «всю жизнь… да ты только начала жить!»… начала…начала…начала…...

Она любила этот фильм… особенно ту сцену  …когда Мюнхаузен спрашивал Марту,  идущую по кругу с факелом… что-то просил сказать…  и Марта говорила что-то там…   А он… он -  в ответ  «НЕ ТО!!!»… и она снова говорила .. «Я люблю тебя !

– НЕ ТО!!! «Я буду ждать тебя!!!»  НЕ ТО!!!

- Они ПОЛОЖИЛИ СЫРОЙ ПОРОХ!!!!!

Вот!!!!

Да!!

Она сказала то, что должна была сказать…

Ну что же ты!!! Прокричи то, что должна услышать она, чтобы открыть глаза и вернуться к тебе!!! Чтобы победить это  противное мерзкое в два сантиметра существо, отбирающее её у тебя!!! Ну же!!!

- Я не могу без тебя!!!

- НЕ ТО!!!-  в рупоре звучал голос маленькой девочки, искажающийся, превращаясь в  голос судьи, выносящего приговор…

- Вернись!!!

– НЕ ТО -  строже и громче…

- Я не смогу жить без тебя!!!

- НЕ ТО!!!! Что говорила Марта, когда ты не мог ходить и  пытался уйти, наглотавшись таблеток, как баба, а потом спал в коме – детский голос в рупоре всё упорнее настаивает!!!-  Ну же! Вспомни!!!

- Я… она говорила… Господи… Господи забери  меня, только оставь его жить!!!

- Ну так скажиииии!-  настаивал голос, снова искажаясь  в голос судьи…

- Господи! Забери меня только оставь её жить!!!!

- Не тааааааак!!!

Не так – понеслось вокруг…. не так не так не так не так не так

Он видит себя  в гробу в нарядном чёрном фраке. Таким молодым и красивым… столько ещё не успевшим в этой короткой ещё жизни!!! Она  плачет, склонившись над гробом, не позволяет его закрыть…  кто-то уводит её…  она вырывается к нему... но её снова уводят…  и вот уже   молотки… темнота и молотки… они повсюду.  Откройте!!! Нет!!!! Нет!!! Откройте!!! Я хочу жииииииить….

Голос в рупоре затих… уже никто не кричал разряд…ещё разряд…. Он стоял на коленях, боясь смотреть на неё, лежащую перед ним… словно, и правда, те слова могли бы её спасти.  Мой милый Мюнхаузен почему-то называла она его так часто, смотря на него, неизменно влюблённым, взглядом… Он так и не понял, почему... а может ей только так казалось,  и он не был им…  не был!!!

Он представил в гробу её.  Эти руки. Эти волосы,  эти губы, эти измученные глаза, прикрытые чей-то рукой… и завопил  «забери меня!!! забери меня!!! забери меня!!!».  Он рыдал, а комната крутилась, превратившись в отдельную планету, которую кто-то раскачивал... где мигали лампы и звучало со всех сторон скажиииии!!!.... НЕ ТО!...  Мой милый  Мюнхаузен... Разряд ещё...разряд....  забериииии меняяяяя охрипшее билось  о стены этой, ускоряющей кружение, планеты.

Та планета так и осталась где-то среди иных планет.


А комната остановила кружение. И  рыданье стихло от бессилия. Через какое-то время он поднимется. Побредёт по переулкам, которые ещё долго будут зазывать его белым плащом, волосами по пояс … высокими каблуками…. Исчезающими и появляющимися снова…. А потом он обнаружит улицу, возможно через год… а, возможно, через месяц … улицу,  которая кончается морем… и он побежит к нему, сбрасывая одежду…   и будет кружиться по песку и глотать соленную воду…  и кричать «жить!!!жить!!!! жить!!!»  Он даже не заметит запах сырого пороха вокруг. Этот запах будет всегда рядом.  Как незримый свидетель. Обитатель той планеты, которой суждено было улететь не туда.

Через какое-то время он издаст книгу стихов, посвящённую своей любви, и будет подписывать одну за другой  на очередной встрече... одну за другой… одну за другой… маленькие ручки протянут ему распахнутую книгу как раз на кружении планеты – «Подпишите, пожалуйста, здесь»,- знакомый голос… маленькая девочка внимательно смотрит на него, едва наклонив голову… забирает книгу и уходит, вырастая и вырастая, одетая в белый длинный плащ… с волосами по пояс… на высоких каблуках… она уже теряется в толпе ...  а её голос всё ещё читает последние в сборнике стихи.


Ветер   книжки  уносит  страницами.
В них любовь, что распята в седых облаках.
И так часто ночами бессонными снится мне
Твоих крыльев последний над пропастью взмах.