Юность мушкетеров XXXv возвращаемся к д афону

ГЛАВА XXXV
ВОЗВРАЩАЕМСЯ К Д’АФОНУ

Оставим Лукрецию и ее брата Филиппа де Бушара на большой дороге соединяющей Жювизи-сюр-Орж с Парижем, где они совершают томительное и опасное путешествие в девяносто девять лье, а сами вернемся в особняк шевалье Мезонфора где мы и оставили нашего  раненого.

Как уже известно нашему читателю, Томас, кому г-н граф поручил принести из своей комнаты тайные бумаги кардинала Ришелье, помчался сломя голову в «Рог изобилия».

 Лакан же напротив, проведав своих поциэнтов вернулся  в дом Мезонфора как раз в тот момент, когда служанка с состраданием к раненому, предлагала ему отобедать. Но д'Афон возражал.

  -— Но как же такое может быть, -- почти возмущалась служанка, -- ведь вы, вероятно, со вчерашнего дня ничего не ели. Ну, съешьте хоть что-нибудь.  Но я умоляю вас.

— Благодарю, вас,  но я не хочу, — сказал д’Афон и еле слышно застонал от боли.

— Ах, бедный сударь, — не отрывая от него взора, прошептала Аделина. — Он так  страдает. Ой, он кажется побледнел! Он теряет сознание! Может быть он умирает?.. Ах, господин Лакан! Господин, Лакан, его сиятельство умирает!!!

 Служанка хотела уже было броситься к выходу, но тут ее глаза соприкаснулись с строгим взором лекаря.

— Не кричите, я  здесь, — проговорил он и кинулся к больному.

Будучи уже через секунду возле него, Лакан внимательно взглянул ему в лицо, затем взял руку и стал считать пульс.

Тем временем д’Афон   очнулся.

— Как вы себя чувствуете, месье? — тут же спросил у него лекарь.

— Благодарю,— ответил д’Афон, -- мне уже  лучше,

На это Лакан улыбнулся.

— Другого ответа я  не ожидал услышать. Впрочем, мне пора привыкнуть. Ведь каждый раз, когда я лечу ваши раны и спрашиваю: «Как вы себя чувствуете?» вы, в каком бы не были состоянии, отвечаете всегда одно и тоже: «Все хорошо, господин Лакан, мне уже значительно лучше».

Д'Афон улыбнул.

— Но я  действительно чувствую себя хорошо.

— Ну что ж, если это действительно так,  я  искренне рад за вас, —  С этими словами Лекарь  принялся осматривать его раны. —   Пульс уже восстановился, раны не кровоточат, лицо приобрело розоватый оттенок, и если так пойдет и дальше, то через недельку-другую, вы сможете вставать.

— Да, но месье совсем ничего не есть, — вмешалась Аделина. — Я его сиятельству предлагаю и то, и другое, а он говорит, что не хочет.

— А вот это плохо, — сказал г-н Лакан и обратился к больному: — Что же вы, г-н д’Афон?

—  У меня нет аппетита, г-н Лакан.

— Нет аппетита, говорите: так ешьте пока без аппетита. Как силы появятся появится и аппетит.

— Я ем, когда у меня хорошее настроение. А сейчас..., какое может быть настроение, когда мои друзья в беде.

— А... вам стало известно об участи ваших друзей, — произнес с горечью лекарь, —  Да, им теперь   действительно не позавидуешь.  Ну ничего не поделаешь, такова жизнь. У одних она дьявольски короткая, а  другой и рад помереть, да смерть не приходит.

 Сказав это, Лакан тяжело вздохнул и, помолчав минуту, продолжил:

 —  А  поесть вам всё-таки  нужно. Ведь им ваш голод ничем не поможет,

— Я не голоден, мэтр Лакан, и если честно, то сейчас  ощущаю больше потребности во сне, чем в еде. Поэтому, позвольте мне немного отдохну.

— Конечно, г-н д'Афон, — сказал  Лакан и  отошел от больного. —   Сон, в вашем состоянии, - первое лекарство.  Я с вашего позволения тоже,  пока,  подремлю.

Он снял с себя шляпу и плащ, и отдал их служанки. Сам же сладостно зевнул, опустился в  близстоящее кресло и, вытянув во всю длину ноги,  плотно смежил веки. Но непрошло и десяти минут, как его уже кто-то окликнул:

—   Господин лекарь.

 — Что такое? — тихо спросил    Лакан, подскочив на месте.

Перед ним стояла взволнованная Аделина.

— Зачем вы меня разбудили?

— Ах, вы уже спали! — пролетела  служанка,со стыдливостью опуская глаза. — Простите, я не знала, что вы так быстро засыпаете.

— В этом нет ничего удивительного, сударыня,  всю эту ночь я хлопотал возле  больного, и теперь совсем не прочь   поспать. Так что вы хотели?

— Я лишь хотела узнать, не умрет ли этот сударь? — Аделина указала на д'Афона.

— Надеюсь, что нет, — засыпая, ответил  доктор. — Хотя, если произойдет рецидив, то случиться может всякое...

Мы не беремся утверждать, что Аделина поняла значения слова «рецидив», но  можем смело заверить, что  оно ее весьма обеспокоило.

Она тихо подошла к кровати, на которой безмятежно почивал молодой человек и стала с любопытством его рассматривать.

Лицо его было бескровным: с раскинутыми по подушке волосами и черной бородой с синиватым отливом. Брови казалось нарисованными кистью, опущенные веки с неопределенным выражением обромлялись бархатистыми ресницами. Нос его мог послужить моделью для статуи Апалана. Губы бледные, как поддернутые снегом розы, показывали перломутровые зубы, и при всем этом этот древнегреческой бог, сошедший зачем то на землю, но забывший взойти на Олимп, был до пояса окутан в одеяло из верблюжьей шерсти. Из-под под плотно перевязанного поперек  бинта зияли красные пятна.

Аделина испустила вздох.

« Нет, сударь,— подумала она, — вы не умрёте. Я буду молиться за вас и  Бога исцелит ваше тело».

Улыбнувшись, Аделина еще некоторое время смотрела на него, не отрывая глаз, затем осторожно поправила  одеяло и  с неохотой, на цыпочках вышла за дверь.
 
Когда дверь чуть скрипнув закрылась, д Афон тихо простонал и пробудился.

" Где же Томас? Почему его  так долго нет?" -- думал он, вслушиваясь в звуки.

Между тем боль в груди становилась все сильнее. Сон клонил непреодолимо,а  в глазах все чаще появлялись красноватые пятна.

Впечатление от этой тягостной тишины, от этого бездействия и одиночества сливались в одно общее чувство боли. Точно не раны, а бесконечные ожидания Томаса  рвали его изможденное тело. Дабы избавиться от этого невыносимого чувства  д Афон медленно опустил веки.

Так он на минуту погрузился в сон, но в этот  недолгий промежуток забвения,  он увидел во сне бесчисленное количество предметов: он видел дядюшку и  чарующий сад, окружающий замок Крильонов, видел счастливые лица друзей и врагов. Все это видение необъяснимо переливалось в лютую казнь, во время которой   мучители  сжимали, давили и неотступно потрошили его тело. Он пытался освободиться от уз, но они  слишком крепко сдерживали его руки.    

Поборов столь навязчивый сон, д Афон открыл глаза и поглядел на верх. Красный бархатный балдахин свисал над его кроватью. В этом пурово-кровавом оттенке цвели  из  нити золотые розы.

 Томас между тем не возвращался, лекарь спал. Он был один. И только прилетевший сизо-перый голубь сидел теперь гордый по другую строну окна и  о чем-то монотонно ворковал: " Куру-кур, куру-кур, куру-кур...

" Где же Томас? -- придя немного в себя, подумал провансалец.  — Неужели  с ним что-то случилось? Но, нет! Бог не допустит столько испытаний. Он вернется, он должен вернуться".

Граф вздохнул и с этим  вздохом из него вырвался непроизвольный стон.

-- Что-нибудь болит? -- пробормотал спросонок эскулап и, не дожидаясь ответа, добавил:  -- М-да, с такими ранами, он долго не протянет.

 Д Афон не слышал лекаря.  Он разглядывал вышитые  розы и с грустью вспоминал прошлое. Он вспомнил прованские  вёсны с прохладным, светлым замком, породистых лошадей, с быстроногими борзыми и любимого дядюшку с бодрым духом и с такой бескорыстной заботой.

" Кто знает, -- подумал с истинным смирением граф, — быть может мы скоро с тобою и увидимся, дядюшка".

Так он провел в ожидании целый день, пока не наступил вечер. К пяти часам, когда улицы стали наполняться шумной толпой народа, когда надвигающиеся сумерки уже мешали ясно разглядеть предметы комнаты, д’Афон услышал тихий скрип половицы и не смелые шаги, приближающегося человека.

Это наконец возвратился Томас.

Едва увидев его, д’Афон успокоился.
 
 — Ну, слава Богу, — сказал с облегчением он. — Ты где так долго пропадал? Я, право, не знал, что уже и думать.

  — Ах, ваше сиятельство, — запыхавшись проговорил Томас, закрывая за собой дверь. — Дайте сперва отдышаться.

— Что случилось? — вновь встревожился д’Афон. — На тебе нет лица. За тобой  кто-то гнался?

 — Отчасти, ваше сиятельство, — садясь на стул, ответил Томас. — за мной следили какие-то люди, от которых мне с трудом удалось убежать.

— Что еще за люди? — осведомился д’Афон.

— Не могу знать, ваше сиятельство. Я видел их впервые.

— Когда ты заметил, что за тобой следят?

— Сразу, как только вышел из гостиницы.

— Как они себя вели?

 — Довольно сдержанно и хладнокровно.

 — В таком случае, как ты определил, что они следят за тобой.

— Когда я выходил из вашей комнаты, то обратил внимание на двух завсегдатаев. Оба они были одеты, как обычные ремесленники, но их особое внимание ко мне, меня насторожило.

Я вышел из гостиницы – они  за мной. Я сел на лошадь, они – в телегу, и так катили следом, пока я не остановился возле храма Сен-Сюльпис. Видя, что они не отстают, я свернул на Сен-Жермен и поехал к Новому Мосту.

— Да, очевидно не только нас интересуют эти бумаги. Но как ты от них оторвался?

 — Дабы сбить их с толку, я стал заходить почти во все встречающиеся мне на пути трактиры. В одном из них, я по счастью повстречал Глюма, Патрика и Пьера. Они то мне и помогли скрыться от моих преследователей. Если бы не они, я право даже и не знаю, чем  все это могло обернуться.

— Браво, Томас, браво!  — сказал с восхищением д’Афон. — Когда из тюрьмы выпустят наших друзей, я велю им непременно выдать каждому своему слуге по пистолю.

— Ах,  неужели вы ещё надеетесь, что их освободят? — удивился Томас.

— Я в этом почти что уверен, но об этом чуть позже, — понизив голос, д'Афон кивнул головой в сторону до селе спящего господина Лакана.

Между тем, старый лекарь стал просыпаться.

— А, Томас, — сказал он, сладостно потягиваясь в кресле, — вы уже пришли? А я здесь задремал. — с этими словами он достал из кармана своего камзола не большие часы и взглянув на циферблат, подскочил: — Ба! Да уже шестой час. Ну все, мне пора уходить.

Взяв оставленную им в углу трость и плащ, Лакан еще раз  поклонился.

 — Спокойной вам ночи, мэтр Лакан, — пожелал  напоследок д’Афон.

— И вам того же, г-н граф, — взаимно проиговорил лекарь.

— Благодарю, что побыли с моим господином, — произнес с учтивостью Томас, провожая его до выхода.

— Всегда рад помочь, — уже с порога отзывался лекарь. —  Обращайтесь не стесняясь.

— Непременно, г-н Лакан, — сказал Томас, закрывая за ним двери.

Немного подождав, д’Афон чуть приподнялся повыше и обессиленно упал на подушку.

— Подай мне шкатулку, — попросил он вполголоса. Однако получив просимое, граф с трудом ее не уронил.

К счастью бдительные глаза Томаса уловили это и  заблаговременно поймал шкатулку.

— Проклятая слабость, —  злясь на бессилие, проговорил  граф.

 — Может вы тогда немного отдохнете, сударь? — спросил услужливый слуга.

— К черту отдых! — ответил граф,— Достань из шкатулки бумаги; я скажу что надо подать.

Поклонившись, Томас начал  демонстративно доставал из шкатулки различные письма, записки, бумаги, пока г-н д' Афон  не сказал:

— Подожди! Вот, кажется, те самые бумаги, которые нужны.
 
Томас тут же их подал хозяину.

— Да, — подтвердил провансалец, с огромным усилием перенимая их у Томаса.  — Да,  это те самые послания, которые, возможно, их спасут. — сказав это, он изнуренно опустил руки. — Ну а теперь, дорогой Томас, помоги мне  привести себя в порядок. Я должен встретиться с его преосвященством.

— Как! — удивился Томас, — его преосвященство явится сюда?

— Ну, что ты Томас, — возразил де Гермон, — с моей стороны было бы огромной наглостью просить кардинала о подобной услуги. Я сам к нему направлюсь.

— Сами?! В вашем состоянии?! — переспросил в недоумении Томас, — да вы верно снова бредите, мой бедный, несчастный хозяин.

— Нет, Томас,— возразил де Гермон, хотя взгляд его был возбужден,—  мой рассудок ясен как никогда, и я знаю одно, что раз судьба друзей в моих руках, я должен им помочь.

 —  Господи Всещедрый! Куда вам еще помогать, когда вы сами еле живы. Вы и так едва не погибли, спасая месье де Шарона. Неужто вы не успокоитесь, пока не сведете себя в могилу? 


 —  Господь учил:«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Может Он меня тут еще  держит, чтобы я им помог и напоследок своей жизни искупил свои грехи.

— Что за глупости вы говорите, ваше сиятельство?! —  испуганно воскликнул Томас. — Уж если вас Бог для чего-то и держит, так  только для того чтобы вы продолжили свой род. Ведь вы ещё так молоды, красивы, к тому же последний из  Крильонов.

— Нет, дорогой Томас, эта тема для меня закрыта навсегда, так что...

—  Но ведь эта же грех, монсеньер  , — сокрушаясь бормотал Томас, — и ежели  вам вспомнился текст из Святого писания, то я вам напомню как Бог...

— Довольно, Томас,— в свою очередь прервал его д Афон, — лучше помоги мне встать и поскорее.

На этот раз голос его был настолько твердым и настолько же убедительным, что Томас не мог не подчиниться. Поэтому он тут же подбежал к кровати,  взял одной рукой за запястье хозяина а другой, поддерживая, стал осторожно   поднимать за спину.

Оказавшись в сидячем положении, д Афон тотчас же велел подать ему одежду. На что повторно получил возражение от Томаса. Но граф настоял.
 
Обреченно вздохнув во второй раз, Томас исполнил поведение хозяина и помог ему одеться.

Затем д’Афон   сделал сверхъестественное усилие и попытался подняться. Томас, в свою очередь  взял его за подмышки и поставил стоймя.  Но стоило ему на мгновение отстранился от хозяина, чтобы облачить его в колет, ноги д’Афона в одночасье подогнулись, и несмотря на все усилия слуги,  он рухнул на пол с разрывающим душу криком.

— Г-н граф, — промолвил со слезами Томас.

Но д'Афон не отвечал.

В это же время дверь отворилось и в комнату поспешно зашел лекарь.

— Боже мой, что у вас случилось? — спросил он.   

Но увидев на полу бесчувственно лежавшего д’Афона, сразу  все понял.

Он опустился перед раненым на колени, приподнял его голову, просунул руку под его рубашку и провел ладонью по груди. Повязка оказалась сухой из чего следовало, что к  швы, которыми были стянуты раны, к великому счастью оставались целыми.

— Слава Богу! —   сказал  он и, достав из кармана флакон с ароматическими солями,  поднес его к лицу раненого. 

Почти в ту же минуту д'Афон вздохнул и приподнял веки. Перед своим взором он увидел обеспокоенных Лакана и Томаса.

— Ах, г-н д’Афон, г-н д’Афон... Что же вы с собой делаете?  — скорбно произнес лекарь. — Но вот скажите: кто вам разрешил вставать?

— Никто, — ответил д'Афон, — я сам так решил.

— Сами они так решили!  Ну так сами себя и лечите в другой раз.

— Не ругайте его, г-н лекарь, это я во всём виноват, — вступился за д'Афона Томас. — Дурная привычка, никогда не в чем ни  мог ему отказать.

— Ну знаете ли, батенька, это вам  не детская шалость. Эта жизнь человека, между прочим... Ну, да ладно. Слава Богу все как нельзя лучше обошлось... Как вы себя чувствуете, г-н граф?

—   Сносно, — произнес сквозь зубы д’Афон, все еще чувствуя не выносимую боль во всем теле.

— М-да... Вам дважды повезло, господин граф: во-первых, я вспомнил, что оставил у вас свою шляпу, и потому возвратился. Во-вторых вы  упали, но швы не разошлись, и это  счастье! В противном случае, Бог весть, чем все это могло для вас закончится. Ах, граф! Но вот скажите мне: кого вам понадобилось вставать?

— Я доложен как можно скорее встретиться с кардиналом.

— Для чего это вам? Исповедоваться вам еще рано.

— Я понимаю вашу иронию, мэтр, но от Ришелье зависят жизни моих друзей... Я должен передать ему бумаги, которые, надеюсь, спасут им жизнь.

— Бумаги! Какие бумаги? Эти самые, что вы держите в руках?

-- Да.

-- Но откуда они у вас?

 — Не спрашивайте меня ни о чем, достопочтенный Лакан. Эта ни моя тайна.

Лакан с сомнением взглянул на бумаги.

— И вы в серьез думаете, что кардинал Ришелье  их согласиться обменять  на свободу ваших друзей. Да он скорее арестует вас и отправит на Гревскую площадь.

 — Ошибаетесь, г-н Лакан. Ради этих бумаг, кардинал пойдет на многое. К тому же, я намерен сообщить ему нечто такое, отчего он полностью переменит его взгляды.

  — Даже если это так, к нему вы однозначно не отправитесь.

 —  Нет, г-н лекарь, отправлюсь. Во что бы то ни стало отправлюсь — Д’Афон, хотел было вновь приподняться, но не удержался и рухнул на руки лекаря с криком.

— Но ведь вы же сами видите, к чему приводят ваши попытки, — с жалостью сказал Лакан. — Мой вам совет:  смеритесь, оставьте все ваши бредовые идеи, иначе вы не поможете им и погубите себя.

—   Вы думаете, что я смогу жить с мыслью о том, что мог им помочь и не помог? Нет, господин Лакан, я еще вернее себя погублю если послушаю вас .

Лакан что-то хотел возразить, но по взгляду де Гермона все понял.

— Я знаю на что я иду, мэтр,  — между тем продолжал провансалец, --   так что не пробуйте меня отговаривать.

—  Что ж, — после недолгой паузы произнес лекарь, — дабы вы себе не погубили, я помогу вам. Но с одном условием.

— С каким? — решил уточнить провансалец.

— Я поеду с вами, чтобы иметь возможность следить за вашим состоянием здоровья. Но если по дороге вам  сделается плохо, мы тут же вернемся назад. Договорились?

— Да, г-н лекарь, только давайте поторопимся.

— Не возражаю… Томас, сходи вниз и найми для господина д’Афона носилки.
 
Поклонившись, Томас удалился выполнять поручение. Вскоре он вернулся с двумя носильщиками с которыми направился прямо к кровати у подножья которой лежал его бедный хозяин.

Лакан велел им осторожно уложить раненого на носилки и снести его вниз.

 Когда все это было исполнено, лекарь сообщил носильщикам пункт назначения, вновь им напомнил, что клиенту, страдающему от ран нужно относиться бережно, после чего сел на лошадь и медленно последовал за медленной процессией. Подле носилок, точно верный пес шел Томас.

Носилки добрались до резиденции кардинала без приключений. У дверей особняка их встретил швейцар с ливреей и тростью в руке.

Он приблизился к носилкам.

— Кто вы такие? — спросил он, смерив взглядом носилки, Томаса и ехавшего поблизости от них Лакана.

— Я граф д’Афон, королевский мушкетер, — ответил тот с паланкина.

— Что вам угодно?

— Доложите обо мне его высокопреосвященству и скажите, что я прошу у него аудиенции.

 — Сожалею, сударь, — ответил швейцар. — Но его высокопреосвященство уехал из своей резиденции еще сегодня утром, и никому неизвестно, где он теперь и когда возвратиться.

— Вот незадача, — глухо пробормотал д’Афон.

— Не расстраивайтесь, г-н д’Афон, — попытался его утешить лекарь. — Как видно не судьба.  Поедемте лучше назад.

— Нет, я дождусь его преосвященства.