Молниеносный обмен

     "Если Бог захочет, чтобы ты жил,
     никто не сможет этому помешать"


Холодно, темно и  сыро...  В голове неохотно шевелятся  обрывки мыслей и образов. Ощущение  тоскливое и гадкое. Подобное было однажды  лет пять назад, когда он   в первый и в последний раз напился с ребятами на первом  курсе  по поводу вступления в студенческую жизнь.

- Парни, сюда!   Здесь они! Ежики-матрёшки, кажется, они поубивали друг друга, - где-то рядом в темноте раздался смутно знакомый голос.

- А ведь у Жана  пистолет был, опять у папеньки стащил на вечер, я сам видел. Им – то, видно, он  Ваньку и подстрелил, но... его-то кто? – взволнованно говорил  другой.  В  голосе говорившего, смешались отчаянье, тоска, боль и… робкая надежда… .

- Непонятно... , - медленно и тревожно произнёс ещё один, тоже будто знакомый голос. -  Что будем делать, парни? Не трогайте здесь ничего. Полицию и «Скорую» вызывать надо.

- Да погодите вы с полицией. «Скорая» им, походу, уже тоже не нужна. Я сейчас позвоню папаше его,  Николай Иванычу. Непонятно всё тут, пусть он сам решает. А то осерчает, нам всем мало не покажется, - возразил первый знакомый голос.

Больше он  не услышал ничего, темнота навалилась ещё плотней, и он потерял сознание.  Но в этом безсознании и безвременьи, он всё же ощущал себя.   Правда, был он  не привычным Ванькой с руками, ногами и прочими частями тела, а каким-то скользким киселеобразным комом, который, как амёба менял форму, переливался внутри себя неясными, слабо мерцающими течениями. Он видел всё откуда-то сбоку и сверху, но при этом твёрдо знал, что светящийся ком – это он или почти он, Ванька. Ощущения были странными и не очень приятными,  а вернее,  совсем неприятными. Наконец, ком перестал вращаться и, вдруг,  полетел вниз в чёрную пустоту, и Иван уже безразлично ждал, когда же ком, а вместе с ним и он, ударится, … интересно обо что?...  и разлетится на мелкие осколки. Плотная темнота   настигла его раньше.

***

Глава 1.  Детство.

«Какой нелепый и неприятный сон…», - он попробовал пошевелить пальцами рук и ног, но  не смог, а открывать глаза то ли  не хотел, то ли опять не получилось. Тогда он стал просто лежать и слушать звуки и ощущения.  Звуки, ощущения и запахи были   ему   незнакомы. Совсем.
Так... я точно не в общаге и не дома с бабулей, -   мелькнула новая мысль и тут же улетучилась. И тут он неожиданно ощутил запах распустившейся сирени и цветущих яблонь, росших под окном   его комнатки.  Запах лился из их с бабушкой маленького сада-огорода, окутывая его счастьем, безмятежной негой и, наполняя силой и энергией для наступившего нового дня.  Этой энергии хватало на весь летний день, заполненный радостной и счастливой жизнью мальчишки, у которого наступили летние школьные каникулы. Запас энергии обычно заканчивался после ужина, который зачастую  был и обедом. В течение дня было не до обеда, надо было за день сделать столько дел, что всего не перечесть. Самое первое - это искупаться в озере, вода там после ночи, как парное молоко.  Потом повесить на дереве,  изготовленный накануне вместе с другом Витькой, скворечник. Для этого не одно дерево приходилось  облазить, пока не найдётся подходящее. Сделав для птах  доброе дело, пацаны неслись всей ватагой на речку, на их песчаный плёс, облюбованный   с раннего детства. За купанием следовала  лапта, казаки-разбойники… да что там об обеде говорить, в крайнем случае, заскочить домой на минутку, схватить пару пирожков и успеть убежать, пока бабуля не остановила.
       А вот после ужина вся энергия куда-то разом пропадала, глаза слипались, ноги заплетались на ходу. Сил, бывало, не хватало даже на ежевечерний обязательный душ в саду с нагревшейся за день водичкой. Тут уж не до хорошего,  дойти бы до постели, которую предусмотрительно расстелила бабушка.

" А бабули моей любимой уже давно нет со мной, и я сам давно дома не был", - медленно проплыла следующая мысль. Однако она не принесла никаких ощущений, но было осознание, что когда-то это было тяжёлое и огромное горе. 
Открывать глаза по-прежнему не хотелось.  Никакой боли он не ощущал, но тем не менее тело было  чужим, не родным, он его просто не чувствовал.   
" Что-то со мной случилось…", - вяло и равнодушно подумалось ему, но вспомнить, что было накануне он снова не смог. Зато воспоминания детства и юности вновь накрыли его ласковой волной. Он блаженствовал, качаясь на этой волне,  и смотрел на всё как-то со стороны и сверху.  "Бабушка... бабулечка моя любимая... ты мне была и матерью и отцом. Ты одна заменила мне целую семью так, что я даже не задумывался о том, что у меня нет родителей, а моё детство было счастливым и солнечным настолько, что даже не у всех друзей в их полных семьях, такое  было ...", - с любовью и совсем без грусти думал он.
А чего грустить? Ему казалось, что он спит, а бабуля рядом  хлопочет по хозяйству, печёт   его любимые   оладьи. Сам же он пока полежит и ещё немного покачается на качелях детства. И он снова поплыл в свои счастливые воспоминания  . Там всё было ясно, безоблачно и радостно.  "Ваня.. Ванечка... Ванюшка...", - услышал он родной голос и снова провалился в забытье.

Когда он  снова осознал себя, то вновь был некоей субстанцией без тела. Да, именно осознал, так как ощущений по-прежнему не было. И этовновь его ничуть не огорчило. Как же  хорошо качаться на ласковых волнах без времени и без пространства.  Сознание   было ясным и боли он не ощущал. Тогда-то он окончательно осознал, что не чувствует своего тела и  не может ни открыть глаз, ни пошевелить руками и ногами, которых как будто и не было вовсе. 
"А может, я уже умер и там, где я теперь, должно быть такое состояние?... Ну и ладно... мне здесь так хорошо и уютно ... и я чувствую, что бабулечка родная моя тоже где-то здесь", - чувство блаженства и покоя не покидало его.    - Раз делать нечего, буду вспоминать. Вот я уже и имя своё вспомнил. " Я - Иван. Бабушка мне подсказала...", - пронеслась ласковая мысль. И он снова провалился то ли в сон, то ли в сказку.

Своего отца он никогда не видел, родился уже без него. Когда вырос и понял, что у него вроде бы ещё и  родители должны быть, как у других ребят, тогда спросил о них у бабушки. И бабушка честно рассказала, что как-то в их посёлок приезжали на практику студенты. Практика закончилась, они и уехали восвояси. Вот один из них, как потом выяснилось,  его отцом  и оказался.   Ну и пусть , что так случилось, говорила бабушка, главное, что   родился он - Ванька - её солнышко и счастье.   Бабушка его назвала Иваном, как деда. И отчество дала по деду, получился Иван Иванович. А что, хорошее имя, ему оно всегда нравилось. Деда он   помнил и вспоминал всегда с любовью. Однако вот  мать Елену он почти не знал, лишь представлял её образ по двум сохранившимся, но не очень качественным фотографиям. На одной она,  милая светловолосая девушка с толстой  косой   и с ним трёхлетним на коленях, сидела на лавочке около дома.  На другой она была одна и выглядела, как настоящая принцесса из сказки.  Бабушка рассказала, что в  конце девяностых годов Елена уехала со своей  подругой Анютой в Германию на заработки и погибла там, в автокатастрофе.

"Аня... Анечка... Анюта...". Это всплывшее в памяти имя всколыхнуло целую бурю чувств.  В отличие от матери, Анюта была вполне осязаемым и очень родным человеком. Тяжёлое безпокойство навалилось, сдавило, и он снова полетел в чёрную пустоту.

Сколько был в этой тёмной пустоте, он не знал, но, когда сознание вернулось, он   его ощутил,  а вот тела,  как и прежде, не почувствовал.  "Ну хоть моё божественное Я со мной осталось, а может только оно от меня и осталось", - мысленно усмехнулся он и обрадовался, что   и юмор его оказался при нём. Всегда он умел  по доброму пошутить, друзья любили это его качество. Читал он много  и потом, загорая у речки,  пересказывал им прочитанное. Делал он это виртуозно с  тонким юмором, озвучивая персонажи разными голосами. Всем очень нравилось слушать Ванькины рассказы.  Говорили, что   у него получается это очень образно.   
Но что же такое со мной сейчас было, что-то такое странное и резкое, ощутимое не телом, а где-то глубоко внутри? - сам себя спросил он и тут же вспомнил: "Анна!...". Он мысленно замер, боясь опять этих, хоть и не телесных, тем не менее,  невыносимых каких-то сверхощущений, однако всё было спокойно. Мысли текли  по-прежнему безмятежно и лениво. Зато всплыл милый для него образ молодой женщины.  Мама?... но нет, она же погибла. Сестра?... но у меня нет ни сестры, ни брата. А Серёжка? кто Серёжка?  И тут же, как по заказу,  всплыл  уже знакомый образ неведомой Анны, которая держала за руку вихрастого рыженького пацана с веснушками на носу. А дальше снова невидимые качели стали раскачивать его с новой силой, и он утонул в сладком сне - воспоминании.

Глава 2. АННА.

Анюта сидела на скамеечке у могилки. Слёзы неудержимо текли по щекам, она смотрела на любимое Ванькино лицо, выбитое в камне памятника, но из-за слёз  не видела его. Он не мог там быть, в её памяти он  был живым. Прошло почти полгода, а она никак не хотела смириться с тем, что его нет.  Ванька был для неё и сыном и братом, и другом, и помощником во всём. Анна вспомнила тот их важный разговор за несколько дней до его гибели. Ваня сдал экзамены и теперь ему предстояла защита дипломной работы, и выпускной бал в институте.   А через пару дней  после бала он  с её сыном Серёжкой должны были поехать на отдых в Монако, посетить Париж, прокатиться по Европе. Вернувшись,  ребята с новыми силами собирались основательно окунуться в работу. Анюта знала как Иван любил свою работу, которой занимался уже четыре года после окончания первого курса и, к получению диплома  во многом преуспел. Его вклад в их общий бизнес был просто неоценим. Несмотря на свою молодость, Иван  обладал всеми способностями успешного бизнесмена. К завершению учёбы у него сложились   грандиозные планы по переустройству производства. И как подарок к окончанию института несколько дней назад, Анна с Карлом официально оформили его равноправное партнёрство в их бизнесе.

В тот вечер  они собрались всей семьёй в загородном доме Анны и  Карла, чтобы отпраздновать Ванюшино блестящее  завершение учёбы в институте, а также Серёжино окончание четвёртого курса. У Вани впереди был лишь выпускной бал. Он защитился "на отлично" и окончил институт с красным дипломом. На защите присутствовали представители разных крупных фирм, будущие работодатели успешных студентов. Иван получил предложение трудиться на их предприятиях от представителей почти всех фирм. Но, конечно же он отказался от их предложений, у него уже была работа в Анютиной фирме. Анне это было очень приятно, но и немного жаль, ведь  её Ванька мог бы получить такой замечательный карьерный рост. Она понимала, что  их с Карлом бизнес был достаточно скромным  и далеко не дотягивал  до большинства из этих фирм. В тот вечер им надо было обговорить много предстоящих дел, решить разные семейные и производственные вопросы. И был ещё один очень важный разговор...

- Ванюша, ты уже почти совсем взрослый, - заговорила  Анна   после праздничного семейного ужина, -   я должна тебе кое-что рассказать и ... повиниться. Заранее прошу у тебя прощения, отнесись, пожалуйста, с пониманием.
Анюта немного помолчала, собираясь с духом, затем продолжила.

- Я дала слово твоей бабушке и не могла его нарушить, ты ведь знаешь, как я её любила и уважала. Но теперь обстоятельства сложились так, что ты должен знать правду и лучше, если ты узнаешь всё от меня. Начну с самого начала, когда ты был ещё трёхлетним карапузом.

И Анна начала свой рассказ:

- Тогда в стране начались эти ужасные девяностые годы. В небольших рабочих посёлках, таких как наш, было трудно выжить. Завод, благодаря которому жил весь посёлок, был закрыт и разграблен "новыми русскими". Люди голодали, умирали, мужчины спивались. Так же и мой первый муж, отец Серёжи погиб от руки пьяного бандита. Я не знала, что делать и как нам с мамой и Серёжкой выжить и, если бы не твоя мать, не знаю, что бы с нами было. С Леной, мамой твоей,  мы дружили    с детского сада, а потом и в школе сидели за одной партой все одиннадцать лет. Лена-то  и предложила поехать в Германию на заработки... .

Анна протёрла памятник, подмела в оградке и снова присела на скамейку. И вновь окунулась в свои печальные воспоминания... 
В то время многие молодые девушки искали заработок за границей, в России работы почти не было. Анюте с Леной сразу повезло, они быстро нашли работу в Германии. И очень скоро обе подружки вышли там замуж, что было совсем неудивительно, немецким мужчинам нравятся нежные русские девушки. Лена вышла за состоятельного банкира, у которого работала домработницей. Вначале, первые пару лет она звонила домой, присылала небольшие деньги и подарки, потом ограничилась открыткой на Рождество, а позже и совсем перестала общаться с родными. Как позже она, несколько вызывающе, скрывая стыд, пояснила подруге,  что герр Генрих Хофманн, муж Лены, не одобрял   связь жены с русской роднёй, а про своего сына Лена ему вообще не рассказала, опасаясь его недовольства.  Вскоре она родила ему сына и дочку, которых Генрих нежно любил  и всячески баловал, как и свою русскую жёнушку фрау Хеллу Хофманн. 

Сама Анна вышла замуж за бюргера Карла Ланге, который владел небольшой сыроварней и  лавкой, где удачно торговал  своими сырами и другой молочной продукцией. Особенно хороши у него были сыры «Тильзитер» и «Эмменталь».  Аниного сынишку Серёжку бездетный Карл принял, как родного, и уважительно отнёсся к русской тёще. Сначала он стал привозить  из Германии в Россию на продажу свои сыры, а позже открыл небольшой сыроваренный завод в областном центре той местности, где жила тёща. По этой причине Анна и Карл часто бывали в России и всякий раз обязательно навещали Светлану Петровну, бабушку Ивана. Анюта, с детства знавшая Светлану Петровну,  очень хорошо к ней относилась.  Светлана Петровна преподавала у них в школе в младших классах. Она-то и была первой учительницей Анюты. Маленькая Анютка вместе со своей  мамой частенько  находила приют в её доме, скрываясь от пьяного отца, который избивал мать и выгонял их на улицу в любую погоду.  Когда девочке исполнилось  шестнадцать, отец её умер и, как это ни печально, но  они с матерью вздохнули свободней. Жили они голодно, и лишь, поэтому Анюта согласилась на предложение Елены поработать  в качестве домработниц  за границей. Да… тогда так делали многие. Для Анны эта поездка обернулась счастьем, замужество с Карлом произошло по обоюдной  любви, с ним она обрела семью и достаток.

Однако добро не забылось, и все голодные девяностые и непонятные нулевые Анна подкармливала и поддерживала Светлану Петровну  с внуком. Фрау Хелла, выйдя замуж, сразу же  прекратила общение с подругой, ей жене аристократа, потомка старинного знатного рода, не по чину была дружба с лавочницей. И всё же  светская жизнь четы Хофманн была на виду, поэтому  Анна иногда привозила Светлане Петровне глянцевые журналы с фотографиями и статейками о семье её дочери. Через эти журналы бабушка заочно была знакома со своими немецкими внуками.  Когда Иван, уже, будучи студентом, остался один без бабушки, Анна и о нём заботилась, как о родном.  Благодаря ей, Иван получил возможность окончить институт, а не искать работу после первого курса, чтобы как-то прокормить себя.

Иван, знавший из бабушкиных рассказов, что мать уехала на заработки и погибла там, в автокатастрофе, подлинную историю узнал от Анны в этот вечер перед выпускным балом в институте. Открылась ему Анна лишь потому что произошли некоторые события. Герр Хофманн скончался, оставив богатое наследство любимой жёнушке и деткам. Бывшая подруга, зайдя однажды в ресторан, владелицей которого стала Анюта, первая подошла к ней и заговорила. Анюта не оттолкнула фрау Хеллу, но и сближаться с ней не торопилась. Она поняла, что та мучается раскаянием о том, как подло поступила с матерью и сыном, и у Анны созрел план об устройстве Ванюшиной судьбы, которого очень любила, как родного.   

В этом году Ваня заканчивал учёбу на экономическом факультете университета. У парня были замечательные математические способности и уже после второго курса «дядюшка Карл», как его вначале шутливо, а потом с искренней теплотой называл Иван,  задействовал его на своём российском сыроваренном производстве. Да, это уже было целое производство, а не маленький завод.  Женившись на Анне, простой лавочник Карл, сам того не ожидая, серьёзно разбогател на  бизнесе в России. Девяностые годы проложили  иностранному капиталу дорогу в эту страну  и многие этим воспользовались. Главная заслуга, как ни странно, принадлежала Анне, у неё неожиданно открылись способности в торговом ремесле и деловая хватка. Вначале она ни о чём таком даже не помышляла, но там, дома  осталась любимая матушка Екатерина Тимофеевна.  Хоть зять матери понравился, и она одобряла замужество дочери, всё же она  не захотела жить с ними в Германии. С ней остался и Серёженька, любимый внучок. Екатерина Тимофеевна с Серёжей переехали из их посёлка в областной центр, где у Карла открылся сыроваренный завод, а при заводе магазин и кафе. А сын Серёжа после окончания школы поступил в Политехнический институт, у него были хорошие технические способности. Желание не расставаться с родными, но и не потерять любимого мужа - это и пробудило   появлению деловой хватки у Анюты. Она сделала всё, чтобы у Карла появилось желание создать  бизнес в России. Теперь Анна с Карлом жили практически постоянно в России. В Германии его делами заправлял племянник.

Оставшись без бабушки, Иван стал практически членом семьи Анны. Несмотря на уговоры Анны и Карла, он  продолжал жить в общежитии, стремясь к свободе и независимости.  Анюту и её семью он воспринимал, как самых близких родных.  Анна сразу при его поступлении в институт, выделила в своём доме для него комнату рядом с Серёжкиной и Иван часто оставался ночевать,  задержавшись   допоздна.  Учёба ему давалась легко и он с удовольствием всё свободное время проводил на заводе и вскоре стал для Карла  первым помощником.  Свои  замечательные способности экономиста   он   с успехом использовал на производстве. Вскоре жить в шумном общежитии с такой нагрузкой стало невозможно и он согласился на  уговоры Анюты, которая предложила парню помощь в покупке небольшой  квартиры в том же районе, где жила её семья. Ваня с Серёжей, разница в возрасте которых была совсем небольшой,  дружили с детства,  и Анне было спокойно, что её родные все рядом. К тому же очень близко от новой квартиры жил друг детства  Ивана - его тёзка Ванька Званцев со своей матерью Валентиной Сергеевной. Со Званом они вместе поступали и вместе учились  в одном институте.  С квартирой Анюта, конечно же, немного схитрила. Она уговорила квартирного риелтора назвать гораздо меньшую цену за квартиру, а недостающую сумму внесла сама, иначе гордый Ванюша ни за что   не принял бы такой подарок. Но он ещё был очень молод и неопытен в житейских вопросах, поэтому сделка прошла им незамеченной. Иван с благодарностью согласился, настояв на том, что деньги за квартиру он вернёт при первой же возможности.  Он планировал вернуть долг к окончанию учёбы, ведь уже официально работал на заводе. К тому же дядюшка Карл платил ему хорошую зарплату. И было за что платить, Иван дело знал, и несмотря на свой юный возраст, он вникал во все главные вопросы, постоянно совершенствовал производство, а к окончанию института начал составлять новый финансовый бизнес-план, который принесёт значительную прибыль. Карлу совсем не хотелось  потерять такого ценного работника, парень был его правой рукой и к окончанию института   полностью руководил его бизнесом в России в его отсутствие. Да и привык он к нему, как к близкому родственнику и считал   почти братом Серёжи, который   с первых дней стал ему родным и любимым сыном. Но сейчас, вдруг  неожиданно для Карла,  его умница жёнушка  Анхен решила свести Ванюшу  с   матерью парня и помирить их. Ведь после смерти барона Хофманн, Иван мог возглавить его Банк, да и весь обширный бизнес барона. Она хотела для любимого Ваньки счастливой судьбы.  И в тот вечер, как всегда тщательно взвесив все аргументы "за" и " против", Анна обо всём рассказала Ивану.

- Теперь ты знаешь всю правду, Ванюша. Прости, что не рассказала раньше,   бабушке твоей обещала, - виновато вздохнув, вновь сказала Анна,  - Но мать есть мать, постарайся простить её. Ты уже взрослый, а она очень страдает из-за своего предательства. К тому же там тебя ждут совсем другие перспективы, чем у Карла, - добавила она. Иван сидел бледный, опустив голову, он  крепко сцепил пальцы в замок, так, что побелели суставы.
- Прости, Анюта, - наконец хрипло проговорил он, - Я пойду, мы потом поговорим, - и быстро ушёл, не попрощавшись.

Иван звал её Анютой и на «ты». Она сама его об этом просила, хоть и была старше на восемнадцать лет. Он так называл её еще, будучи совсем пацаном,  и это было привычно. Тонкая, нежная и стройная Анюта, и высокий спортивный Иван рядом выглядели, как брат и сестра. На заводе многие так и думали.

Назавтра, бледный осунувшийся за ночь, но внешне спокойный Иван, сообщил ей, что ничего изменять в своей жизни он не собирается, он по-прежнему будет трудиться у дядюшки Карла и совершенствовать их общий бизнес.

-  Наверное, когда-нибудь я встречусь…  с фрау Хофманн, но не сейчас, - произнёс  Иван и, помедлив добавил, - Я простил её…
Анна ласково посмотрела на него, а Карл, пытаясь скрыть довольную улыбку, одобрительно закивал головой.
- На днях, как говориль, диплом вымоем, то есть помоем. Недельку - другую отдыхай, езжайте с Сержем в Монако, путёвки я заказаль. О, Франция! Монако! Давно я там не быль. Вы езжайте. И vorw;rts,  то есть вперьёд. Alles Gute! Удачьи! Оклад будет новый, schon, gut, - Карл не скрывал радости.
- Ах, ты мой грамотей, не помоем диплом, а обмоем, - Анна ласково чмокнула его в щёку, от чего лицо Карла стало ещё довольней, - всё ты правильно придумал. Согласись, Ванюш, а дядюшка Карл совсем хорошо уже по-русски говорит, - и, повернувшись к Ивану, сказала:

- Ну, что ж, раз ты так решил, будь, по-твоему.  Отдохнёте с Серёжкой, он тоже молодец четвёртый курс хорошо окончил. Потом приметесь за работу. Оклад тебе Карл и, правда хороший поставил, я видела сама. Заканчивай свой проект и берись за Сергея, надо его в производство включать. Ты у нас – мозг,  а он будет рулить техническим процессом. Мы с Карлом планируем отойти от дел на годик-другой, свет посмотреть, себя показать, - Анна мечтательно вздохнула, а Карл согласно закивал, -  В круиз хотим отправиться по Средиземному морю. Давно мечтала. А то всё кручусь, как белка в колесе, старухой стану скоро, а ничего не видела, кроме работы, - Анюта шутливо нахмурилась.

- Ну, до старухи тебе, ой как далеко, - засмеялся Иван, - глянь хоть в зеркало, совсем девчонка. За заботу спасибо, гульнём с Серёгой на французских курортах, и за работу с новыми силами. Посмотрим Францию, в Германии-то мы частенько с Сергеем бываем.   Заманчиво...  Да и про себя  вы правильно решили, давно вам пора отдохнуть. А мы справимся, не сомневайтесь.

- А мы и не сомневаемся, - хором откликнулись довольные Карл и Анна.

На другой день предстоял выпускной бал в институте.  Анюта заставила Ивана примерить новый костюм, который она, несмотря на активное сопротивление парня купила накануне. Что тут поделаешь, пришлось померить костюм и под добрые шутки и приколы Серёжки покрутиться  перед зеркалом. Анна осталась довольна своим подарком. По её словам Ванька выглядел в нём, как принц, с чем охотно согласились все члены их дружной семьи.  Больше Ваню живым она не видела.

Глава 3.  ЖАН

- Сыночек…  родной… любимый…, -  кто-то ласково перебирал его волосы, гладил по щеке и тихонько всхлипывал.
Ощущение было приятным, нежным  и ему почему-то тоже захотелось плакать, как в детстве, уткнувшись в тёплое и мягкое бабулино плечо. Но он чувствовал, что это не бабушка. « Мама?! … Нет, это невозможно. Хотя… кто знает…». Маму он не помнил и как она ощущается, не знал.  Очень хотелось посмотреть, но тело не шевелилось, а глаза не открывались. Вдруг, неожиданно он понял, что хоть и слабо, но всё же  ощущает своё тело. Тело по-прежнему не подчинялось ему, но он его  чувствовал. Казалось, ещё немного и он сможет пошевелить пальцами. Но... нет... не получилось.

Иван заметил, что в отличие от предыдущих   проявлений сознания, сейчас тьма не была такой глубокой и плотной.  Он думал об этом легко, как будто о чём-то не имеющем к нему отношения, но от этих мыслей какие-то волны ласково омывали его всего с кончиков ног до макушки. А вот  сознание и память были ему уже почти полностью подвластны. Теперь он уже  знал кто он,  вспомнил почти всю свою жизнь, родных, друзей, события, свою внешность, однако, это знание было слишком призрачным и эфемерным.  Почему-то  все воспоминания упирались в день выпускного бала и здесь заканчивались, как будто опускался какой-то пушистый плотный серый занавес. А когда он напрягался, чтобы откинуть эту назойливую завесу, то сразу проваливался в темноту.  Так же было и когда он пытался открыть глаза. Правда, теперь уход в безпамятсво был плавным и мягким, как будто бабушка укачивала его маленького на руках, когда он болел. А прежде   оно наступало  резко, остро, как молнией пронзало. Нет, боли он, конечно не ощущал, но было тогда что-то необъяснимо неприятное и даже страшное. Сейчас этих тягостных ощущений уже давно не было. 

"А! кажется я знаю! Вот оно… в чём дело…», - неожиданно резко  пронзила его   мысль.   Я окончательно умер, меня уже нет. Теперь я – облако, я – воздух, энергия и свободно летаю во Вселенной. Моя душа помнит мой образ и мои мысли.  Да! Именно так, и поэтому я помню всё, но не чувствую ничего. Мне нечем чувствовать, тела у меня нет.  Но тогда почему я его стал ощущать с недавних пор?.... Хотя, и это объяснимо, видно, это какие-то остаточные явления, душа прощается с телом и гладит его трогает. Но вот  почему же я умер, как это произошло?», - снова и снова спрашивал он себя. Причём, спрашивал без волнений и переживаний. Неожиданно прозвучавший, неприятный, резкий голос заставил его вынырнуть из мерно убаюкивающих мыслей.

- Ну что ты причитаешь?! Надоела! Уже ничего не поделаешь, ещё одна ночь и систему отключат, почти полгода прошло. Дай ему спокойно напоследок полежать, - грубо и одновременно тоскливо произнёс мужской голос. В отличие от женского, голос мужской показался ему знакомым.
- Это ты, это всё ты! – зарыдала женщина, - ты забрал у меня сына, ты своей вседозволенностью толкнул  его в яму. Ваня, Ванечка, сынок! Ну, очнись, прошу тебя…

- Не смей называть его Ваней, Он терпеть не мог это плебейское, отсталое имя. Он – Жан! Всё! Я ухожу, видеть тебя, слышать тебя больше не желаю.
Хлопнула дверь. Наступила долгожданная тишина. Присутствие женщины не тяготило, напротив оно было приятно. А вот мужской голос раздражал и был неприятен.
« Жан… Он назвал меня Жаном… Почему-то мне это неприятно. А вот Ваня – это будто я…».
- Сынок, хорошо, я буду всю жизнь называть тебя только Жаном, если тебе так нравится. Только очнись. Я не верю, что ты как-то повинен в смерти  Ивана, вы столько лет дружили, я радовалась вашей дружбе. Его уже нет,  и скоро не будет тебя, - задыхаясь, с трудом  произнесла она.  Слова женщины   всколыхнули в нём что-то , вновь сдавило голову, больше он ничего не слышал. Но сознание не пропало, появились какие-то видения, лица.

 «Как это я убил Ивана?! Тогда кто я?!» - волна безпокойства охватила его, в голове  больно запульсировало и серая пушистая мгла вновь окутала его. Последней мыслью перед очередным провалом в безпамятство было удивление: " Я чувствую боль... как же это...". И ещё, как будто кто-то звал: "Жан... Зван... !

Вот снова лето и его родной городок. Сегодня их ватага запускает змея. Змей получился на славу, бабушка отдала самые большие и красивые лоскуты разноцветных  тканей, которые собирала для лоскутного одеяла. Бабушка была отменной рукодельницей, в доме многое сделано её руками: весёленькие занавески на окнах, ажурная скатерть на круглом столе, шторы, одеяла и даже абажур на кухне. Абажур был особенно хорош, яркий, весь в кокетливых оборочках и бантиках.  Все знакомые и соседи восхищались и хвалили Светлану Петровну.  И сад, и двор у них были самыми аккуратными и красивыми в округе. Дед Иван тоже был большим умельцем, он сам построил дом, посадил вместе с бабушкой сад, выложил камнем аккуратные широкие дорожки. Деда Ваньке с бабулей очень не хватало… 

А змей,  действительно, получился на славу.  Его тоже  бабушка помогала мастерить. Тут ещё, конечно, была большая заслуга Ваньки Званцева, у него единственного в их компании был ноутбук, там, в интернете они  и нашли схему изготовления своего змея. Ванька Званцев жил в областном центре, а сюда в рабочий посёлок приезжал на каникулы, на дачу к своей бабушке. Николай Иванович, отец Ваньки,  имел в городе  несколько магазинов, и здесь в посёлке он бывал редко.  И это хорошо, не нравился он Ивану. Отец друга был крут, груб и неприветлив, кроме того, довольно часто унижал сына при друзьях. Сам же его тёзка Ивану понравился с первого знакомства, у них сразу сложилась дружба.

В тот день произошла стычка с заречнинскими. Уже и не вспомнить по какому поводу это произошло, так часто происходили эти стычки. Хотя, нет, вспомнил, это было из-за Наташки.  Соседская Наташка была на три года младше него и Ваньки,   с Ванькой же они были одногодками.  Обычно, мальчишки играли в футбол, а Наташка была болельщиком. Хотя за кого она «болела», так и сама не могла разобраться, а скорей всего за тех, кто в этот раз проигрывал. Такая была Наташка, добрая, всех жалела. Тут одного за другим стали звать домой ужинать, все разошлись, он тоже пошёл, думал, что Наташа следом идёт. Жили  они по соседству,  он часто её провожал и вообще, опекал. Вдруг,  слышит: «Ты малявка, отдай мяч и вали отсюда», - это голос Федьки заречнинского, самого драчливого из них. Обернулся, а тот девчонку за косу схватил и мяч отбирает.  «Это наш мяч», - заревела Наталья. Больно ей, но мяч не отдаёт. В нашей команде ей была отведена почётная роль мяч у себя хранить, приносить-уносить. Только Ванька  развернулся к ней на помощь бежать, как из кустов парнишка незнакомый выскочил, кричит: «Ты, гад, а ну отпусти девчонку, с малолеткой связался, позорник». На Федьку эти слова подействовали, как красная тряпка на быка, он отпустил Наташку и на парня кинулся. Иван подумал: «Ну, всё, пропал парень, надо спасать», а парнишка стоит себе спокойно и насмешливо улыбается. Не успел Федька замахнуться на него как следует, смотрю, уже на земле лежит, а парень стоит по-прежнему спокойно и насмешливо смотрит.  Одно только какое-то быстрое движение сделал и огромный Федька, пугало всего нашего городка  послушно улёгся у его ног, как мешок с соломой.

       Тогда  они с Иваном крепко подружились. Было им в ту пору  по двенадцать лет. Тот Иван корейской борьбой занимался, «тэквондо» называется, но нос не задирал, а взялся нас учить тому, что уже сам умел. И в футбол с нами играл, Иван капитаном одной команды, а он, Ванька, капитаном  другой. Ребята в шутку нас звали – «два Ивана капитана». Тот – Иван Званцев, а он сам – Иван Касаткин. Они  даже чем-то были похожи друг на друга. Рост, телосложение, цвет светлых волос с пшеничным отливом . У того только волосы были светлее, а глаза серые с зеленоватым отливом, а у него тоже серые, но  к синеве были ближе, а когда он волновался, то цвет его глаз становился вообще тёмно-синим. Чтобы не путать, их перестали звать просто Ваньками, а стали звать Зван и Касатка. Позже, после многих лет дружбы у них, как им говорили все,  и мимика стала одинаковой так, что в полумраке и не различишь. Иван был простой в общении и не боялся быть добрым. Тогда, после той истории с мячом Зван Наташку погладил по голове и говорит: « Наташа, ты красивая, как принцесса, вон какая у тебя толстая и длинная коса. У каждой принцессы должен быть рыцарь-защитник, а то и два. Давай мы с Иваном будем твоими рыцарями. Всегда зови на помощь нас. Ладно?». Наташка счастливо засмеялась и гордо огляделась вокруг: «Я согласна. А ты, Ваня будешь тоже рыцарем?», - спросила она его. « Да я-то давно твой рыцарь, с малых лет с тобой вожусь», - засмеялся Ванька и встал перед принцессой на одно колено и,  Зван тоже встал, а Наташка положила им на макушки свои ручки и серьёзно сказала: «Да будет так!». С тех пор и до недавних они были неразлучны.

       А потом родители Звана расстались, папа-бизнесмен нашёл себе молоденькую "модельку", а с Валентиной Сергеевной обошёлся очень грубо. Она ушла от него с сыном, не взяв ни копейки, отказавшись от всякой помощи.  Отец не хотел отпускать сына, умолял не уходить, заманивал подарками, но сын решительно ответил отказом. Если раньше Ваня Званцев приезжал в их посёлок  эпизодически, теперь он проводил здесь у бабушки все каникулы и зимние, и летние, а он, Ваня Касаткин, часто гостил у них дома в областном центре.  Валентина Сергеевна оказалась замечательным добрым и умным человеком. Она устроилась на работу в библиотеку, где работала раньше до замужества и первое время после него. Вообще, мать Звана  была хорошим рассказчиком, много общалась с мальчишками, приносила из библиотеки интересные книги, да и дома у неё было много книг.

      Потом они  оба поступили в один институт и по-прежнему были вместе. Но на третьем курсе всё резко изменилось, вернее летом после второго курса. Это лето друзья планировали провести в турпоходе по Кавказу, но накануне друг с виноватой улыбкой сообщил Ваньке, что поход отменяется, так как он едет с отцом отдыхать  на Кипр, а потом в Англию. 
 
- Ты не поверишь, - одновременно виновато и радостно говорил друг, честно глядя  ему в глаза, - как долго я мечтал побывать в Англии, полюбоваться красотой прославленных зеленых холмов и лугов, городов и деревень, оставивших свой след в истории,   посмотреть на те места, где родился Шекспир, где живет королева или откуда начиналась слава «Битлз», увидеть Биг-Бен, дом-музей Шекспира, замок в Эдинбурге... . Он замолчал мечтательно глядя на верхушки деревьев. Потом продолжил: - - Да много ещё чего. Ты-то знаешь, как я грезил этой страной, сколько книг английских авторов прочитал. Да и английский я знаю почти в совершенстве, но настоящей практики в языке ведь так и не было.   Тим Кейси, конечно,  хороший учитель, но он сам давно не бывал на родине. К тому же говорить по-английски здесь и там - это, согласись, совсем разные вещи.                - Не вини себя, Зван, - отвечал Ванька, - я тебя очень даже понимаю. Я-то хоть в Германии побывал, а ты ещё нигде. И это при твоём-то папаше.   
   - Ну, да... Жаль тогда в Германии с тобой побывать не пришлось, аппендикс твой так неожиданно приключился, - он немного помолчал и опустив голову сказал, - как-то перед мамой неловко, изменщиком себя чувствую,  ведь помню, как отец обижал её. Но, - снова горячо заговорил он, - ведь он тоже мой родитель, и я ведь вернусь."

     Вернулся он только в конце лета и поселился у отца. С тех пор его как будто подменили. Вскоре в институт он стал приезжать на "бентли", который , как он позже с гордостью сообщил друзьям, обошёлся его папаше почти в десять миллионов рублей. Это был подарок отца на день рождения. Потом у него появилась своя квартира и свои друзья, а вернее, своя тусовка. Бывший лучший студент на их курсе, за исключением Ивана Касаткина, теперь оставался студентом только за папашины деньги. Вначале они ещё любили, как прежде, время от времени посидеть в их любимом кафе в Центральном Парке. В эти минуты он снова был Ванька Зван, а не какой-то там Жан. Но эти встречи становились всё реже и реже.

Глава 4. НАТАША.    
- Мама, я приеду домой позже, совсем приеду... с вещами... Вы ведь с папой не против? Я не смогу остаться здесь, хоть Николай Иванович и настаивает... и ничего не возьму, только машину. Машину он подарил мне на день рождения и очень просит хоть её взять, он сам этому подарку своему радовался даже больше меня. Не хотела я её брать, но не могу обидеть, да и это ведь действительно подарок, который он дарил от всей души. Я помню, как он сам радовался тогда, как мальчишка.... Николай Иванович совсем сник, постарел, на себя не похож... винит во всём себя...,  - Наташа примолкла, слушая маму,
         
 -  Да, мамочка, ты права, во всём права, но..., - в её голосе послышались слёзы, - уже ничего не вернёшь... Сейчас я поеду   в больницу к Жану, я должна это сделать... его завтра отключают от системы. Прости... не могу больше говорить...   
  Наташа отключила телефон и горько заплакала.
   
Накануне ей позвонил Николай Иванович:
- Наташа, послезавтра Жана отключают от системы. Я знаю, он принёс тебе много горя и печали за этот  год, что ты была его женой. Но теперь это не исправить. И ещё я знаю, как сильно он любил тебя, тебя одну... Прости его и сходи попрощайся с ним, очень тебя прошу. Всякий раз, когда я бываю у него, мне кажется, что он всё слышит и понимает. Отпусти его душу с покоем.  И меня прости... .
Два с половиной года назад  Наталья приехала в город и  поступила   в медицинский институт.  Вскоре к ней приехали родители, которых по просьбе Вани,   пригласила Анна работать на их с Карлом заводе. Её родители, как и многие из их посёлка, которым Анна помогла с работой, получили в ипотеку квартиру. Ипотечный процент был небольшой, люди были благодарны и работали хорошо с полной ответственностью. Производство от таких трудовых отношений только процветало и в коллективе были добрые дружелюбные отношения без интриг  и зависти.     Ах, как же она была счастлива тогда. Она легко поступила в институт, мечта детства сбылась - она будет врачом.  Теперь Наталья жила в большом красивом городе, ходила в театры, на концерты любимых артистов. Родители  снова  были с ней,   она очень   скучала без них. У них  была дружная семья, в которой царили любовь и уважение. Неожиданное предложение Анны Васильевны и её помощь вновь воссоединило семью и сделало их счастливыми. Отец Наташи был на поселковом заводе передовиком и пользовался уважением, но с остановкой завода постоянную работу найти не мог, семья жила не богато. И вот, наконец, всё счастливо изменилось. Главную же радость принесло то, что Наташа вновь встретилась с друзьями детства. Это они помнили её малолеткой и, окунувшись в студенческую жизнь, спокойно отнеслись к разлуке. А её отношение к ним было совсем иным. Если Ваню Касаткина, который с малых лет возился с ней по-соседски, она воспринимала, почти, как брата, то в Звана   влюбилась с первого дня их знакомства. Правда, сразу она этого не осознала и поняла всю глубину своих чувств к нему только после того, как парни перестали приезжать в посёлок.

Увидев подружку Наташку, парни ахнули:
- Наташка, ну какая же ты красавица!  ... - Да ты просто принцесса из сказки, - разом воскликнули они оба.
Наташка вспыхнула от смущения и, чтобы скрыть его, гордо выпрямилась, величественно взмахнула рукой, как она это делала. играя с мальчишками в детстве,   и воскликнула:
- Мои верные рыцари, ваша Прекрасная Дама снова с вами. Позвольте выразить вам мою благосклонность за вашу верность. 
Оба рыцаря тут же включились в их детскую игру и, не сговариваясь, плюхнулись каждый на одно колено, склонив головы и, делая движения рукой как будто снимают шляпу. Наталья, как в детстве положила им руки на головы и сказала, как прежде:
- Да будет так во веки веков!
Всем сразу стало легко и весело. Они целый день гуляли, катались на лодке, ели мороженное. Потом всё лето друзья часто встречались, Жан тогда был снова  похож на себя прежнего. Но с началом учебного года, когда из заграничных поездок возвратились его новые дружки, он вернулся к своим новым развлечениям. А она, Наталья, страдала, ревновала и омут этой любви - неволи, совсем не похожей на ту о которой она мечтала там в разлуке, пока училась в школе, затягивал её всё глубже и глубже. Жан появлялся, как всегда неожиданно, с цветами, подарками, пылкими поцелуями, и она забывала обо всём на свете.

Потом они поженились, но ничего не изменилось. Целый месяц Жан мог быть милым любящим и родным, потом исчезал без предупреждения и не появлялся по нескольку дней. Это было невыносимо,  каждый раз Наташа думала, что Жан попал в беду, ранен, избит или вообще погиб. Ожидание было тягостным, но каждый раз на помощь приходил Ваня.  Так всегда было в детстве. А полгода назад, Жан накануне защиты дипломной работы, совсем распоясался. А что ему переживать... дипломная работа уже давно написана ... на папины денежки.  И тёпленькое местечко в папашиной фирме заготовлено. Нет, Николай Иванович давно уже переживал из-за сына. Жан быстро катился по наклонной, он теперь не    пьянствовал и не безобразничал, он стал наркоманом. Что только не предпринимал отец, сын катился в пропасть, откуда нет возврата, не помогали никакие деньги. Самое страшное для отца было в том, что Николай Иванович понимал свою вину.  Это из-за него сын стал  таким.  Он делал всё, чтобы переманить парня от матери к себе и вот результат... Вся надежда была теперь на клинику в Германии. Надо было только закончить учёбу. И вот завтра получение диплома и выпускной бал в институте, а послезавтра они летят в Мюнхен.

  Наташа уже давно  приняла решение уйти от Жана, но никак не могла оставить его в таком состоянии. Теперь и Жан, наконец,  понял в какую пропасть он катится и пытался сам избавиться от наркотической привязки, надеялся на свою силу воли, которая у него хорошего спортсмена, была раньше. Но начинались страшные ломки. Это было ужасное зрелище, Наталье было тяжело смотреть на его мучения, и она решила не говорить Жану, до его возвращения из клиники о своём решении расстаться с ним. Не хотела она, что бы он сорвался и отказался от лечения. Любви уже не было, но память детства, их светлой дружбы и первой девичьей влюблённости ещё была велика. А любви-то, наверное, вообще не было, она её придумала, когда мальчишки уехали и три года не приезжали в село. Это Наташа окончательно осознала  перед его отъездом в клинику.

Способствовало этому одно неожиданное событие. Три дня Жан не появлялся дома, а когда пришёл  на него было страшно смотреть, такой  страшной  ломки у него ещё не было. Он катался по полу, жутко выл, ползал перед ней на коленях и умолял найти наркотик, а потом стал угрожать ей ножом, если она не даст ему дозу.  К счастью, неожиданно пришёл Иван, он связал Жана и отвёз к  наркологу, которому Николай Иванович хорошо платил за анонимное лечение Жана. Вернувшись, Иван застал её в слезах. Он, как в детстве, вытер её заплаканное лицо, она подняла голову и глаза их встретились. Окружающий мир исчез, были только Ваня и она - Наташка и никого и ничего больше вокруг. Исчезли звуки, голоса  с улицы из открытого окна. Это было, как   в том старом фильме про Золушку, в мамином любимом с детства фильме.   Наташка  любила этот фильм, им с мамой не надоедало смотреть его снова и снова. Вот и теперь, они с Ваней оказались окутаны каким-то светящимся облаком, а вокруг мелькали золотые маленькие искорки и всё кружилось и   звенело. Ваня нежно, едва прикасаясь губами целовал её, а она плыла и качалась в его объятиях, как на качелях среди облаков пронизанных лучами солнца. Без лишних слов они уехали домой к Ивану. И всё произошло... И не было никаких страстей, было необыкновенное счастье и безконечная нежность. Она не знала, что так бывает, такого с ней не было никогда.

- Я люблю тебя... я очень давно тебя люблю...
- Ванечка, и я тебя люблю! Я всегда любила тебя, но думала, что люблю, как брата. И только сейчас поняла, кто ты для меня на самом деле. Но почему ты не сказал мне раньше?
- Ты так была увлечена Жаном. Я не хотел мешать вашему счастью.
- Да... хлебнула я счастья... Так хлебнула, что чуть совсем не захлебнулась. Мы теперь не расстанемся никогда?
- Да, любимая, теперь мы не расстанемся никогда.  Завтра ты подашь на развод, а потом мы поженимся и я увезу тебя в свадебное путешествие.
Им было так хорошо, они пили шампанское, смеялись. Иван кружил Наташку, а она с закрытыми глазами тыкала пальчиком  в карту, отыскивая места для свадебного путешествия и первым пунктом их путешествия оказался Северный полюс, что только добавило веселья.
- Это замечательный знак, абсолютное подтверждение нашего счастья, - радостно воскликнул Иван, - Там была замечательная земля - Гиперборея. Это страна Света, Счастья и Любви, - торжественно провозгласил он.
- Ура! Это теперь только наша Гиперборея. Там ведь где-то и находилось Лукоморье, - захлопала в ладошки Наталья. Потом уже серьёзно добавила, - Но разводиться с Жаном я пойду не завтра, а после его возвращения из Мюнхена. А пока пусть он остаётся в неведении и спокойно лечится. Иначе он снова сорвётся и никуда не поедет.
- Да, возможно, это  верное решение.  Он мой друг, несмотря ни на что и я очень хочу, чтобы он избавился от этой гадости и стал прежним  Ванькой Званом. Но как-то нехорошо на душе, что мы вынуждены скрывать правду и прятать наше счастье.

Две недели они были счастливы и неразлучны. Вернулся Жан из наркологии накануне выпускного бала. Был он хмур и мрачен, они практически не  разговаривали. После краткого, но активного курса лечения Жан был заторможен и угрюм. Наталье было не по себе, она чувствовала себя лгуньей и она не хотела лгать, но делать было нечего. На следующий день Жан ушёл получать диплом, а затем на выпускной бал, а Наталья достала чемодан и стала собирать вещи. Вещей было немного, все эти дорогие шубы, наряды и дорогие украшения, которыми её щедро наперебой одаривали Жан с отцом, ей были не нужны. Ей хотелось поскорей уйти из этого ненавистного дома к родному любимому Ваньке. Она стала собирать чемодан, чтобы завтра сразу после отъезда Жана  уйти, не задерживаясь здесь ни на минуту. Слёзы текли по лицу маленьким дождиком. Это были слёзы горечи за то что обманулась выходя замуж не за того, вины за невольную ложь и жалости к Жану. Но это были и слёзы свободы и радости любви.  Невольно она прошептала вслух: " Прости меня Жан... не любила я тебя, сама обманулась и тебя обманула невольно. Как же я не  понимала, что Ваньку, одного его только люблю..."

- Значит, это правда... А я думал, что Филл врёт, чтоб позлить меня. Значит, не любила никогда... Ваньку любишь..., - Жан стоял в дверях комнаты и, как слепой смотрел на неё невидящими безумными глазами, а рука растягивала узел галстука, как будто ему было трудно дышать. Пуговица на рубашке оторвалась и отлетела, звонко щёлкнув по вазе. Наташка в ужасе замерла.
- А я-то за тобой пришёл с выпускного, без тебя мне стало тоскливо, хотел танцевать с тобой... скучал в больнице. Виноватым себя чувствовал, что жизнь тебе порчу, решил начать всё с начала, человеком стать и тебя сделать самой счастливой... Эх!

Жан выскочил из спальни, забежал в свою комнату, где он отлёживался после загулов. Что-то там упало, загрохотало, хлопнула входная дверь и наступила гнетущая тишина. Больше Наталья его не видела, в больнице, где он лежал в коме, она не была. И Ваню ... живым она тоже больше не видела... . Сейчас она встанет, соберётся с силами и пойдёт в больницу к Жану.  И всё ему расскажет, попросит прощения и сама его простит.

Глава 5. Он всё узнал.

Кто-то тихо пел и чем-то шуршал, потом он услышал, как полилась вода,  будто кто-то рядом стирал бельё. "Бабулечка стирку опять затеяла... рубашки мои стирает...".
- Алла, иди, помоги мне, - произнёс пожилой женский  голос. Голос был знаком, но он был не бабушкин. Этот голос он слышал последнее время часто. А вот бабулю он почему-то перестал ощущать рядом.
- Серафима Петровна, какой красивый парень... как его жалко... Ещё одна ночь и его сердце перестанет биться совсем, - теперь голос был молодой и очень приятный, - Расскажите, что же с ним произошло.
"Наверное, это мои ангелы, видимо у меня их два: старый и молодой. Раньше я читал, что у каждого человека с душой есть один ангел, но у некоторых бывает и больше. А может и у меня их больше, я ведь ещё какие-то голоса слышал. Но вот видеть я не вижу, это жаль... Хоть увидеть бы как тут всё устроено, раз уж я почему-то здесь оказался, надеюсь, это всё впереди...  Ведь я до сих пор и голосов не слышал никаких, а сейчас ведь слышу". Ему казалось, что ангелы что-то делают с его телом, но не был уверен. Хотя по всякому, в этом месте, где он очутился не так уж и плохо, во всяком случае совсем не страшно.  "Жаль, что мало читал про жизнь после жизни, сейчас бы пригодилось"

- Ну вот... парня приготовили в дальний путь. Давно работаю, а всё не могу смириться, когда такие молодые уходят. Деточка, а давай чаю попьём, я пирожков напекла с яблоками, у нас с тобой смена только началась. Скоро к парню жена придет попрощаться.
"Видно я тут не один. К какому-то парню жена должна прийти. Может и  меня кто-нибудь навестит. Боже, что за мысли лезут. Итак, подводим итог.  Предположим, я понял, что я Иван, вспомнил себя и родных, но где я, что со мной, почему я не чувствую тела, почему я не вижу... Но при этом  я слышу, что кроме меня ещё есть люди, вернее души...То, что я умер, это понятно, ну а дальше-то что? Да, видно, надо ждать..."
- Серафима Петровна, - раздался девичий голос, -  идите сюда. Я чай налила, рассказывайте.
- Ну, тогда слушай. Парня зовут Званцев Жан. Его отец очень богат, у него несколько магазинов. Своим богатством он сынка, говорят, и испортил, а раньше хороший был парень. Летом у Жана был выпускной бал в институте и там он повздорил с другом своим. Выбежали они в институтский сквер, а вскоре их приятели хватились, побежали за ними. В тот вечер неожиданно погода испортилась, гром так страшно громыхал и молнии просто жуткие по небу сверкали. Никогда такого в городе не видела, здесь же громоотводы всякие везде. А вот в деревне в молодости приходилось видать и не такое. Помню однажды молния в дуб высокий попала и этот огромный дуб мигом обуглился. Так вот, парни прибежали в дальний конец сквера, там скамейки стоят и молодёжь здесь частенько тусуется.  Видят, а друзья на траве лежат, как будто обнявшись крепко, еле растащили их. Смотрят. один мёртвый, а второй - вот этот, Жан, без сознания. Рядом пистолет валяется, но все пули в нём нерастраченные и ран ни на ком нет.
- Ух ты! Ну и дела! Детектив какой-то. А что говорят?
- Да никто ничего и не говорит Не понятно всё это. А вот сосед мой по коммуналке ,  Калистрат Аркадьевич, вот что рассказал мне уже дома за чаем. Я его опекаю маленько, жалею, подкармливаю, да постирушки кой-какие делаю.
- А кто этот, Калистрат Аркадьевич, сторож что ли?
- Да нет, милая, не сторож. Профессором он в нашем университете был, да ещё и самым лучшим. Жена его тоже там преподавала. Такая красивая и достойная пара была, выглядели, как из фильмов про 19 век. Он весь такой представительный и благородный, но простой и доброжелательный. Разговаривал всегда уважительно, да ещё  и с очень умным, добрым юмором. Студенты его обожали, говорили, что он   лекции так читал, что и учебников не надо, потому у него и прогульщиков и задолжников не было. А супруга Калистрата  была вся нежная, хрупкая, изящная.  Он её всё сударыней звал, да душечкой, да "мой ангел". Любили они друг друга так, как сейчас и не  бывает, я  во всяком случае, не видала...., - Серафима вздохнула и замолчала.

Иван слышал весь рассказ и как будто сам всё видел и даже знал профессора и его жену. Ему хотелось продолжения, но как сказать-то об этом?  Он напрягся и в голове застучало, застреляло, будто током  легко так било. Такое ощущение было у него однажды, когда он будучи семилетним ребёнком вставил вилку от ёлочной гирлянды в розетку и его стало бить мелким током, а отцепиться почему-то не мог. То ли розетка была не в порядке, то ли руки мокрые. К счастью рядом стоял старый сухой деревянный стул, за который он непроизвольно ухватился.  Тогда он законов физики не знал, но это помогло. Сейчас же он испугался, что потеряет вновь сознание и не услышит всей истории, а ему казалось, что теперь-то  он может узнать  что-то для себя очень важное, что поможет ему понять, что произошло с ним. Он уже мог думать, вспоминать, слышать, мог  и испытывать какие-то слабые эмоции, как вот сейчас, например. Но шевелиться и говорить он по-прежнему не мог и видеть не мог тоже. Ему уже было невмоготу такое состояние и ещё было предчувствие что вот-вот скоро и как-то это всё разрешится. К счастью, молодой голос, кажется её назвали Аллой, просительно произнёс:

- Серафима Петровна, а дальше-то что было?
- Три года назад Ангелина Евстафьевна, супруга профессора,  неожиданно умерла. Болела она давно, да скрывала от всех. В роду её болезнь крови была. Потому и детей у них, видно, не было. Тогда на  профессора без слёз невозможно было смотреть. Из статного красивого мужчины он разом превратился в сухого сгорбленного старика, а ведь ему  всего  было чуть больше  шестидесяти, мы с ним погодки. Сейчас  ему шестьдесят четыре, а мне будет скоро шестьдесят три. Куда всё подевалось.... С работы Калистрат уволился, продал свою семикомнатную квартиру в старом профессорском доме с высокими потолками и изразцовой стариной печью. В этой квартире проживало несколько поколений его дедов и прадедов, которые тоже все были профессорами. Продал он и дачу и машину.  Деньги вырученные отнёс в детский дом, который они с Ангелиной уже много лет опекали. Себе купил комнату в коммунальной квартире недалеко от университета, где преподавал. Так вот он моим соседом и оказался три года назад. Да вот беда пить начал, не скажу, что много, но ему и этого хватает..., - печально повествовала Серафима, - Опекаю я его по-соседски, - продолжила рассказ Серафима, - готовлю, стираю. Жалею я его... Да и привязалась как-то уже, ведь и я одинокая, женская жизнь обошла меня.
Замужем я была недолго, а сынок Егорушка в чеченской войне погиб. Калистрат больше половины своей профессорской пенсии мне отдаёт. Я отказывалась столько брать, да он и слушать не хочет. Тратим-то мы с ним немного, у меня ведь тоже пенсия и зарплата какая-никакая. Откладываю, пригодится, да и думаю, выпивать меньше будет. Сам-то он этого не любит, горе заливал, а после того события с парнями  совсем пить бросил, - Иван услышал, как голос женщины изменился, вроде даже помолодел.
- Серафима Петровна, а что профессор про парней-то рассказал?
- Ах да! Что это я всё про Калистрата, - тихо и счастливо засмеялась Серафима, - не о нём ведь речь. Так вот, профессор после потери любимой жены совершенно изменился, он стал избегать общения с людьми и большую часть времени проводил на скамейке в задней части университетского сквера в обществе  бутылочки вина. Помнящие и любящие его студенты приносили ему бутерброды, а иной раз и котлеты из университетской столовой.  Он спокойно брал угощение и  предлагал  разделить с ним трапезу, но вином никогда   не делился. Ребята с радостью соглашались, а он рассказывал им что-нибудь интересное из исторических событий. Знал он много, рассказывал интересно, любили они его слушать. Я ведь не понаслышке об этом говорю, сама к его рассказам пристрастилась. Люблю вечерком за чаем послушать его рассказы. А он меня расспрашивает про жизнь мою деревенскую. И мне тоже есть, что ему рассказать. Бабка моя  из староверов была, много чего мне про старину поведала. Так вот, сидел Калистрат  в тот вечер  в сквере  на скамейке, один был. Музыка  с выпускного бала раздавалась, окна открыты, далеко слышно.  Он слушал - слушал да и задремал на скамейке. Проснулся  от раскатов грома, хорошо  выспался и чувствовал себя трезвым и бодрым. Только собрался уходить, как на полянку выскочили два парня. Присмотревшись, он их узнал, это были два друга, оба Иваны, он их хорошо помнил, оба были его лучшими студентами. С Иваном Касаткиным он по сей день общался. Тот частенько приходил сюда, да и в коммуналку к нему забегал, про свои дела на производстве рассказывал, советовался.  Гостинец всегда приносил, а  на день рождения новый ноутбук профессору принёс. Тот рад был и от подарка не отказался, хотя обычно отказывался. А Ванюшу, как родного  принимал. Да и я любила, когда он к нам захаживал, Ваня - то  всегда звонком свой приход оповещал и я пирожки пекла. Бабушку он любил очень, рассказывал про неё, - Серафима печально вздохнула, помолчала немного и, видя нетерпение Аллочки, продолжила свой рассказ:
- А другого Ивана, который в Жана переименовался он видел редко и не сразу признал.  Слов он не слышал,   скамейка была в глубине сквера, за кустами сирени и боярышника, но видно было. что разговор носил далеко не мирный характер. Агрессивно, правда, вёл себя лишь один из Иванов, второй же говорил спокойно и  даже будто виновато. Вдруг, первый выхватил пистолет, второй же даже не закрывался и не убегал, он что-то пытался объяснить другу. Громыхали раскаты грома, сверкали молнии и Калистрату казалось, что это какая-то сцена из фильма, а может он не проснулся и видел сон? Неожиданно громыхание грома прекратилось и в образовавшейся тишине профессор увидел, как второй парень отбросил пистолет, бросился к другу и крепко обнял его.  Весь сотрясаясь от рыданий, он  прокричал: "Ванька, прости! Что же я, дурень, делаю! Ты прав, я сам лишил себя счастья, я только один виноват во всём. Я испортил жизнь Наташке, потерял и любимую и друга. Простите меня, вы достойны быть счастливыми. А я уеду, я не буду мешать...".
      В этот миг гром громыхнул так ужасающе громко и огромная, необыкновенно яркая молния пронзила небо. Сердце профессора сжалось в страшном предчувствии и он увидел, как молния вонзилась в крепко сплетённые тела ребят. А дальше произошло нечто неподвластное уму. Вместо тел парней он увидел какой-то неопределённой формы большой  ком, который, как амёба менял форму, переливался весь внутри какими-то блестящими искрами и полосами, мгновенно меняющими свою форму. Вдруг, всё исчезло, тела парней рухнули на землю, так и не расцепив крепкого объятия. Калистрат сидел, оглушённый увиденным, почти без сознания и не реагируя на последующие события. Там его и отыскала ранним утром она, Серафима, вернувшаяся с дежурства и не заставшая дома соседа.

- Боже, как это было жутко, - только и смогла прошептать Алла.
- Да, девочка, жутко. Только не рассказывай никому. Профессор опасается, что если он кому-то расскажет такое, то его упекут в психушку. Он говорит, что от удара молнии они должны были просто сгореть, обуглиться оба. А тут произошло что-то сверхъестественное, как он говорит, на клеточном уровне. И ещё про какую-то матрицу говорил. Ох, засиделись мы с тобой, нам же ещё в пятой палате надо больного помыть.

 И они ушли. А Иван не мог понять, что происходит с ним. Он ощутил своё тело. Оно болело и горело, как будто та молния, о которой говорила Серафима пронзала его снова и снова. Когда боль стала нестерпимой, он снова полетел в бездну и потерял сознание. Серая мягкая мгла вновь окутала его, как это было вначале его безвременья. Ему снова стало всё безразлично, и он уже больше не ощущал своего тела и ничего не чувствовал.

Глава 6.  Он не узнаёт себя

Рядом явно кто-то был.  Сознание снова было ясным и Иван услышал тихие всхлипывания. "Наверное, к соседу моему неизвестному пришла попрощаться та самая жена, о которой говорила Серафима Петровна. И что-то эта добрая Серафима ещё рассказывала... что-то такое от чего сердце у меня болело. Но вот только, что?", - неожиданно ему и самому захотелось плакать. Одновременно было какое-то сладкое томление и ожидание счастья. Такое чувство было, когда он ждал встречи с Наташкой, подружкой детства.  " А Наташа уже никогда не узнает, что я люблю её, она стала женой моего друга Ваньки Званцева, и я не стану нарушать их счастья.  Да и не смогу этого сделать, ведь я кто сейчас? То ли призрак, то ли облачко...". Всхлипывания прекратились и жена его неизвестного соседа заговорила:
- Жан, мне трудно говорить это тебе, когда ты в таком состоянии и не  слышишь меня, но я всё равно должна тебе всё сказать.  Я хочу до конца быть честной с тобой, как это было всегда раньше, - она надолго замолчала, видно собираясь с силами.

     Иван слушал её признания и ему было немного не по себе. Но что же он мог поделать, он ведь не мог даже уши зажать ладонями, чтоб не слушать чужие тайны. Кроме того, этот  приглушённый сдерживаемыми рыданиями голос очень напоминал голос любимой.
 "Снова вспоминают какого-то Жана. Что за мода такая на это имя... Вот Зван стал так себя называть, теперь этот сосед оказался тоже Жаном. Та женщина, что была здесь накануне тоже плакала по сыночку Жану.  Но она почему-то при этом гладила меня по голове, я ведь чувствовал... Или мне так показалось. Всё так странно и непонятно. Скорей бы уже отпустили мою душу на покой, измучился я от этой неопределённости...". Между тем голос продолжал говорить:
- Жан, прости меня, если сможешь. Я не люблю тебя, я ведь тогда придумала эту любовь, возраст такой у меня начался. Мне исполнилось пятнадцать лет, когда  вы с Ваней перестали приезжать в наш посёлок. Я три года сочиняла эту сказку про любовь. Сама обманулась и тебя нечаянно обманула. Вдруг неожиданно обман развеялся и я поняла, что на самом деле люблю Ивана и всегда любила только его одного.  С самого моего детства он был рядом, опекал, защищал, спасал и я  относилась к нему, как к брату. Признаться тебе я просто не успела.  Те две недели, что ты был в больнице, мы были с Ваней вместе. Ваня хотел тут же сказать тебе обо всём, а я убедила его   подождать твоего возвращения из Мюнхена. Но получилось всё иначе, ты случайно всё узнал и уже ничего не исправить, не изменить. Вани нет и тебя скоро не будет и никто не расскажет, что произошло с вами, а я осталась, - она тяжело задышала, справляясь с рыданиями и продолжала, - Я одна виновата во всём, но я должна жить. У меня будет ребёнок, я беременна уже пять месяцев. Об этом никто не знает, я очень похудела, ношу свободную одежду  и мало с кем общаюсь. Но это не твой ребёнок, это ребёнок мой и Ванин. Прости...
Иван почувствовал, как на его руку легла маленькая Наташкина ладошка. Да, это была именно её рука, он это остро ощутил.

- Наташа, Наташенька, любимая, - он потянулся вслед за любимой ладошкой, пытаясь поймать её, но... .

В комнате никого не было. Свет был приглушённый, справа на тумбочке тускло светила настольная лампа. Сам он лежал на кровати, опираясь спиной на высокую подушку и весь был окутан какими-то проводами и трубочками. Две такие трубочки торчали из носа, в левую руку воткнута игла от стоящей рядом капельницы. Не было даже соседа Жана, которого постоянно все навещали  и   оплакивали. "Что за фантазии... Почему я здесь? Что было?"   Вдруг, он почувствовал едва уловимый запах таких знакомых духов. "Наташенька! Она действительно была здесь." И тут он вспомнил всё - и две счастливые недели, проведённые с любимой, и объяснение с Жаном и молнию, которая пронзила их, и всю свою жизнь до   мельчайших подробностей. 

- Я вижу, - произнёс он вслух. Голос был хриплый и какой-то незнакомый. Он пошевелил пальцами рук и ног, они шевелились. Тогда  он попытался сесть, но   получилось это у него только после нескольких попыток. Сразу закружилась голова и он снова лёг, убрал трубочки из носа и вынул иглу из вены. Затем стал растирать пальцы рук, сгибать ноги и разминать шею и плечи. Через некоторое время попробовал сесть и в этот раз получилось, но встать на ноги долго не мог. Ноги дрожали, не хотели держать даже его сильно похудевшее тело.  Тогда он снова лёг и стал думать.  Вновь стал разминать пальцы рук, это ему всегда помогало раньше. Странно, но он не узнавал свои пальцы. Руки, ноги и вообще всё тело казалось чужим.   Возможно, что тело несколько видоизменилось от длительного неподвижного состояния. Ведь, судя по рассказу Серафимы их с Жаном ударило молнией и один из нас погиб, а другой в коме.

- Значит, Жан погиб, а я был в коме и неизвестно сколько времени это продолжалось. Вроде кто-то здесь упоминал про полгода. А завтра придут отключить меня от системы вот этой. А я  - вот он -  жив и относительно здоров. Так что восстановить здоровье тела и привести его в прежний вид моему молодому организму будет совсем не трудно.

- А вот Жана не вернуть..., - печально вздохнул он. Мы с ним сильно отдалились друг от друга за последние пару лет, но прежнюю дружбу из сердца и памяти не выбросить. Как же мне его будет не хватать.  А завтра... ох, что завтра-то будет, какой переполох начнётся.  Родных увижу, Анну, Серёжку, дядюшку Карла.  Анюта, наверное, из-за меня наплакалась. А, главное, я увижу мою Наташеньку и мы больше никогда не расстанемся.

Вдруг, отчётливо вспомнились  Наташины слова. Она назвала его Жаном и сказала, что он, Ванька, умер. А сама она ждёт ребёнка от него, от Ивана. Как это всё понять... От этой невообразимой путаницы закружилась голова. Надо встать и умыться холодной водой, палата снабжена ванной комнатой,  дверь её приоткрыта и видна раковина. С трудом, шатаясь и опираясь обо всё, что попадётся под руку, он добрался до раковины. Холодная вода помогла. Он заглянул в висевшее над раковиной зеркало и в первую минуту совершенно не узнал отразившегося там человека. Вглядевшись внимательно, он обомлел - из зеркала на него глядел  Жан. Непроизвольно он дёрнул себя за ухо. И это тоже был хорошо знакомый с детства жест Ваньки Звана, так он делал в минуты волнения. От этого можно было сойти с ума.

Кое как доковыляв, он рухнул на кровать и стал думать. То ли он, в самом деле,  с ума сошёл, то ли произошло нечто неподвластное разуму и науке, нечто фантастическое, неправдоподобное. Иван был достаточно образован, много читал и художественной литературы и научных статей. Его занимали вопросы космоса, вселенной, человеческих возможностей и даже эзотерика. Он знал, что все материальные предметы и живые организмы состоят из атомов и молекул, которые находятся в постоянном движении. Всем управляет невидимая мудрая энергия, которая и создала этот мир и управляет им. Чисто теоретически можно предположить, что энергия молнии,  ударившая в их с Жаном сплетённые в крепком объятии тела, привела в сильное движение клетки их организмов.  Клетки, распавшись на атомы и молекулы, перемешались и закрутились с невероятной скоростью, образовав светящийся переливающийся комок. Его - то и увидал профессор. Вылетевшая из тела его Иванова душа тоже видела  это зрелище, причём откуда-то сверху и сбоку. Она видела этот светящийся ком, в котором с невероятной быстротой мелькали яркие  разноцветные точки, он сейчас это очень ясно вспомнил. Затем душа его, его божественное "Я" потянулось к начинающему снова формироваться телу и вошла в него.

Мы ведь знаем, что Тело - это временная оболочка Души.  "Время жизни, которое будет отпущено телу, невозможно изменить собственными усилиями, это может произойти только по воле того, Кто нас создал. Если Он захочет, чтобы ты оставил тело, никто не сможет тебя спасти, но если Он захочет, что бы ты жил, никто не сможет этому помешать", - вспомнились где-то вычитанные строки. Иван не совсем с этим был согласен. Ведь Бог, создавая человека, дал ему свободу воли и в конечном итоге человек сам ответственен за качество и срок своей жизни. Бог дал ему для счастья и жизни всё, а там уж и самому надо постараться, не испоганить всё это, не поддаться соблазнам. "А вот это самое трудное и понимаем мы ответственность за свою жизнь, зачастую поздно, ближе к старости. А кто-то уходит, так ничего и не поняв", - говорила Ванькина бабуля. Они всё обсуждали вдвоём. Бабушка не поучала, а разбиралась в этих сложных вопросах вместе с ним, делясь своим богатым жизненным опытом. "Но бывают обстоятельства, которые просто не возможно понять человеческим разумом и тем более, объяснить их", - добавляла она.    Родная моя, как же мне сейчас особенно тебя не хватает. 

Снова его закружил хоровод мыслей. Почему его Ивана  душа не вернулась в своё тело, а поселилась теперь в теле Жана?...  Почему душа Ваньки Звана не переместилась в его  тело, а предпочла уйти в иной мир?...  "А может мы оба теперь в этом теле? - Иван затаился, глубоко нырнув в своё внутреннее "Я", и ответил сам себе - Нет, я здесь один". Его охватило отчаяние, тоска по своему телу, такому родному и теперь недоступному. Захотелось плакать, как в детстве. И не просто плакать, а выть и кататься в безутешном горе. Но он взял себя в руки, ведь он жив, а вот друг его... И новый приступ отчаяния сотряс,  теперь ставшее  его, но пока совсем чужое,  тело.  Он неожиданно  осознал смысл слов Натальи. Она сказала, что любит только ЕГО и  ждёт ЕГО ребёнка. А он ведь для неё теперь Жан. И всё же волна счастья от этих слов любимой смыла остатки тоски и боли, Иван успокоился и ещё раз обдумал своё предположение по поводу произошедшего с ним. Другого объяснения, чем то, что пришло в голову, он не нашёл. Надо жить, надо привыкать к новому телу и к новой жизни в этом теле.   Самое главное - это как можно быстрей вернуть Наташу, окружить её заботой и любовью, ведь он не представляет жизни без неё и у них скоро родится малыш или малышка. Ей сейчас нельзя быть одной, я должен заботиться о своих любимых каждую секунду и потому должен быть рядом.  А потом, возможно, получится раскрыть свою тайну. То, что это тайна для всех, в том нет сомнений. Если Калистрат Аркадьевич просто увидел, что после удара молнии светящийся ком снова стал телами, которые по науке должны были обуглиться, и боится говорить об этом, чтобы его не упекли в сумасшедший дом, то Ивану тем более надо молчать.

Глава 7. Иван обрёл новую семью.

Он снова пошёл в туалетную комнату и заглянул в зеркало. В этот раз  отрицательных эмоций не произошло, он принял твёрдое решение. Раз ему выпал второй шанс, то он использует этот шанс с благодарностью и полной ответственностью.  Возможно повлияла его решимость, но ему увиделось в своём новом облике что-то родное.
- Глаза! Ведь это же мои, Ваньки Касаткина, глаза. Синие, даже тёмно-синие, когда я волнуюсь  или испытываю сильные эмоции они всегда становятся такими, а у Жана глаза были серыми с зеленоватым отливом - взволнованно прошептал он, - И выражение глаз моё. Всё! Я окончательно счастлив. Это Я. Я - жив. И впереди счастливая долгая жизнь. После таких испытаний она не может быть другой.
Теперь надо действовать, здесь оставаться нельзя. Неведомо, что увидят эскулапы и не захотят ли они сделать из меня подопытного кролика. Иван подошёл к окну  и ахнул. Больничный двор был покрыт снегом. Он прыгнул из лета в зиму. А как же иначе, судя по услышанному, он лежал здесь около полугода. Как узнать, какое сегодня число? Оглядевшись, Иван не обнаружил ни календаря на стене, ни мобильника, ни ноутбука. Но на столе около приборов лежала толстая тетрадь. На первой странице его (??!!) данные - Званцев Иван Николаевич, родился 12 августа 1995 года.

- Что за хрень!  27 сентября я родился. А... это же Звана данные. Никак не привыкну, - пробормотал он.
На следующей странице - дата поступления - 7 июля 2018 год и запись врачебного осмотра   его состояния на тот момент.  Последняя запись была сделана сегодня, а вернее, учитывая что уже ночь, то вчера и указывала на 6 декабря 2018г, четверг. Значит, сегодня - 7 декабря, пятница. Теперь надо подумать об одежде и как выйти. Иван уже лежал в этой больнице, три года назад ему здесь вырезали аппендикс, поэтому достаточно хорошо ориентировался.  Он вышел в коридор, там никого не было. Судя по виду из окна, это был второй этаж, медсестры на посту тоже не видно. Уже повезло. На первом этаже администрация и хозяйственные помещения. Ключ от чёрного хода или, правильно сказать, эвакуационного  выхода висел, где и раньше, с правой стороны двери. 

На крыльце холод сковал тело, в пижаме не дойти, хоть больница и была недалеко от дома.  Иван вернулся и заглянул в каморку под лестницей, там хранились инструменты дворника. Ему снова повезло, ассортимент дворницкой одежды был в полном объёме: сапоги, стёганные штаны и даже шапка и несколько курток. Мысленно поблагодарив судьбу и дворника в придачу, Иван натянул всё это на себя. Одежда болталась на его худом теле, но это ерунда. Надо скорей уходить, уже светает. И он пошёл. Мотало его из стороны в сторону, словно лёгкую лодку в шторм. Со стороны, наверное, он выглядел, как загулявший пьяница. Однако, до дому дошёл довольно быстро, поднялся в лифте на свой четвёртый этаж, сунул руку в карман за ключом и ... ага! приехали! Какой ключ от его квартиры может оказаться в кармане у  больничного дворника. Следующая мысль чуть не сбила с ног: " А квартира-то ведь тоже  не моя, не Ивана Званцева, коим я теперь являюсь. Квартира принадлежит Ивану Касаткину, которого пять месяцев нет уже на этом Белом Свете, да и у него теперь совсем другая квартира. От этой мысли стало так горько, что ноги перестали держать и он плюхнулся на скамью у подъезда. Иван стал думать, как быть дальше. Когда бежал из больницы, совсем не думал о таких нюансах.
Своя квартира у Ивана Званцева была на другом конце города, это  очень далеко, сейчас ему в таком состоянии не дойти. Да и Наталья там живёт теперь, а с ней надо  осторожно решать дела, чтобы не вспугнуть и не потерять окончательно. Николай Иванович живёт в своём загородном доме. Значит остаётся Валентина Сергеевна, мать Вани. Он теперь даже в мыслях не мог называть своего друга, а теперь уже себя, Жаном. Это имя было ему отвратительно. Валентина Сергеевна жила совсем рядом, через три дома от него. Анюта   специально так всё устроила с квартирой, ведь Зван жил тогда с матерью и друзья были неразлучны.  Уже светало, когда Иван подошёл к дому Валентины Сергеевны. Около крыльца дворник широкой лопатой сгребал снег.

- Парень, у тебя есть телефон ? - спросил он дворника, -  позвонить надо, не ждут меня сегодня.
- Ааа... - понимающе белозубо улыбнулся мужчина, - загулял поди. На, звони. Иван набрал знакомый номер.
- Алло, - отозвался тихий глухой голос, по которому Иван догадался, что женщина всю ночь не спала и плакала, прощаясь с сыном, - Кто это? - уже громко и тревожно, как будто что-то предчувствуя, закричала она.
- Мама, это я, сын твой, Ванька. Открой дверь, - слова сами сошли с его губ. Только что  он вообще не знал что и как будет говорить. 
В трубке послышался сдавленный всхлип, затем что-то с грохотом упало.
- Подожди я тебе открою, - обеспокоенно произнёс парень, заметив как сильно побледнел Иван.
Открывать не пришлось, дверь с грохотом распахнулась и на пороге показалась бледная, с  опухшими от слёз, глазами, в длинной какой-то старушечьей фланелевой ночнушке, Валентина Сергеевна. Она молча уткнулась в него, обхватив руками и дрожа всем телом.  "Ну вот, теперь и у меня, наконец,  есть мама, моя любимая мама"- подумал с нежностью Иван, обнимая худые плечики матери и целуя её в макушку.
- Ванечка, сынок... как же так. Ой, прости сыночек, ты - Жан, я помню. Нечаянно вырвалось, никогда больше... прости... только живи..., - лепетала она.
- Нет, родная, нет, мамочка, никогда не зови меня Жаном, ненавижу это имя, я твой сын Иван. Пойдём домой, а то простынешь.
Он благодарно улыбнулся парню, который ничего не понимал, но с умилением смотрел на них, отдал ему мобильник и повёл мать домой.

Иван в старом спортивном костюме Жана сидел в кресле. Мать хлопотала около него - то подушечку  под спину подложит, то скамеечку под ноги поставит. Он рассказал матери  несколько видоизменённый вариант своего возвращения к жизни и своего побега из больницы.
- Сынок, сейчас я твои любимые блинчики испеку. А пока выпей сок, я свежий выжала. Как же я счастлива. Боже, благодарю тебя. Я ведь уже хотела следом за тобой уйти...
- Мамочка, не суетись. Сядь, поговорим. Сок я выпью, а блинов не надо, не хочу, да и не уверен, что мне это уже можно есть.  Я спать лягу, а ты сходи в больницу, объясни им и одежду дворнику верни. Я потом, может  завтра, подойду напишу расписку. Лежать там я больше не желаю, а обследуюсь в поликлинике. Тебе не будет трудно? Ты ведь и сама ночь не спала.
- Что ты, Ванюша, теперь мне всё легко, полечу на крыльях счастья, - счастливо засмеялась Валентина Сергеевна. Она и впрямь помолодела, похорошела, несмотря на бессонную ночь. Вдруг, она замолчала, потом робко спросила:
- А ты, Ванечка, поспишь и... к отцу уедешь? Или домой к Наталье...
- Нет, мама, ни к отцу, ни к Наталье, я не поеду. Поживу у тебя, не прогонишь?
- Что ты такое говоришь, - даже руками замахала мать, счастливо смеясь.
- С прежней жизнью покончено, начинаем новую и счастливую жизнь, матушка моя дорогая. Виноват я перед всеми вами по уши. Буду исправлять. Ты же, наверное, уже знаешь, что Наталья решила уйти от меня. А я люблю её очень. Если простит, будем все вместе жить. Ты уже не такая молоденькая, одной быть ни к чему, надо с сыном жить и внуков растить. Фу-у, что я болтаю, прости, мамочка, ты у меня ещё какая молодая. Тебе же сорок пять - ты  у нас ягодка опять. Но внуков растить придётся, - смеялся и дурачился Ваня.
- Сынок, да на всё согласна я. Как давно я тебя таким не видела. Давай-ка ложись. Как ты похудел и бледный какой. И вообще, эти пять месяцев тебя сильно изменили, я иногда тебя не узнаю.
- А как я изменился? Что не так? - несколько озабоченно спросил Иван.
- Да нормально всё, не переживай. Ты такой же умный и красивый, и очень родной, как тогда, когда мы с тобой вместе жили. Только стал серьёзным, разговариваешь, как взрослый и... взгляд очень изменился. Но это понятно, ведь последние три года ты редко приходил ко мне - она осторожно посмотрела на сына, - и ты был совсем... , - и она замолчала не найдя слов и боясь нарушить счастливое единение с сыном.
- Да, мама, я тебя понял, наркотики из человека свинью делают, даже хуже. А потом кома и потеря друга, тут не хочешь, да изменишься.
- Ты знаешь о смерти Вани Касаткина?, - испуганно спросила мать.
- Да, мама, я тебе уже говорил, что последнее время всё слышал, но не совсем понимал. А когда очнулся, лежал и всё думал. Постепенно всё встало на свои места. Ко мне пришло осознание того, что рассказала Алле Серафима Петровна.  И тогда я понял, что не повинен в смерти Вани. А было всё так: я приревновал его к моей Наташке, потому что она собралась от меня уйти. Об этом я узнал случайно, не буду сейчас вдаваться в подробности. Я был одурманенным эгоистом и мне в голову не пришло, что ей невозможно уже жить со мной, терпеть всю эту мерзость. Я сразу решил, что она хочет уйти к моему другу, Ваньке, - он горестно вздохнул и после некоторого молчания, продолжил.

- Последние три  года, скатываясь в пропасть, я всё больше и, конечно же, несправедливо, испытывал к лучшему другу неприязнь, зависть и даже ненависть. Он сам с детства строил свою жизнь и очень успешно. А я, который всё получил на блюдечке и тоже имея такие же способности, барахтался в грязи. Я утащил его в сквер и там, кривляясь и брызжа слюной, стал в лицо выкрикивать ему всё самое обидное, что мог придумать. А он спокойно стоял напротив на фоне сверкающих молний и смотрел на меня. Взгляд его был добрый и даже ласковый, как смотрят на глупого, но любимого младшего брата.   В глубине его взгляда светилась любовь, боль и почему-то вина.
Иван рассказывал всё это Валентине Сергеевне от лица её сына, но ощущая себя сразу обоими Иванами. Мать слушала, боясь шелохнуться. По лицу её непрерывно текли слёзы, но она их даже не замечала. Иван взял её ледяные ладони в свои большие и стал согревать их своим теплом, продолжая рассказ.
- Сердце моя защемило от какой- то боли и тоски. Наверное сердце-вещунье подсказало, что больше мы никогда не увидимся и я, вдруг, осознал себя, свою жизнь и почему-то я понял, что Ванька с детства любит Наташку, а я живу с ней как гад последний.  И я крепко обнял его и стал просить у него прощения за всё и сказал, что уйду, пусть они будут вместе, а я всё равно люблю их обоих. Он тоже сжимал меня в объятиях и тоже что-то говорил..., - Иван надолго замолчал, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Мать тихо ждала, потом, увидев, что он несколько успокоился, спросила:
- А что же всё-таки произошло, почему он умер, а ты впал в кому? Врачи так и не нашли объяснение.

- В этот момент молния ударила меня в спину в области груди, у меня до сих пор там даже пятно есть, я сегодня когда в душе был увидел в зеркале. Молния пронзила меня и вонзилась в Ваню.   Всё произошло быстро, мы упали на ещё сухую землю и молния в неё разрядилась, но пройдя через меня она успела убить следующую цепь - Ивана. Если бы уже шёл дождь, а вода хороший проводник, мы бы оба сгорели от разрядов тока. Это просто физика.  Я со школы помню пример из учебника. Там человек схватился за оголённый провод, его затрясло током. В этот момент его за руку схватил товарищ, пытаясь оторвать его от провода. Это у него получилось, но ток уже прошёл через тело первого в тело второго и так как тот не заземлился другой рукой, то был убит током. Первый же вскоре очнулся. Я думал там об этом  и пришёл к такому выводу, другого объяснения у меня нет, - про то, что произошло с их телами и душами, он, конечно же ничего не сказал. Об этом он поговорит только с профессором.  И, возможно, с Наташей.
- Как ужасно, - мать стояла бледная со слезами на глазах.
- Всё мамочка, иди. На сегодня мои силы закончились. Пойду спать. Я тебя люблю. Береги себя. Я с врачами сам потом поговорю, всё объясню.
Иван ушёл   теперь в свою, прежде принадлежавшую другу, комнату. Он был обессилен и опустошён своим рассказом и воспоминанием. А мать, глотая слёзы и одновременно счастливо крестясь и что-то шепча, стала собираться в больницу.

Глава 8. Снова вместе.

Наташа чистила яблоко, не замечая что уже давно срезала всю кожицу и теперь кромсает яблочную мякоть. Остановилась только, когда нож зацепился за семечко и от яблока ничего не осталось. Неделю назад она была в больнице у Жана перед отключением его от системы. Прощалась с ним, просила прощения и сама прощала.  Наташе трудно далось это последнее свидание с ним. Вечером на нервной почве поднялась температура, пришлось вызвать врача на дом. В больницу лечь она отказалась, к ней приехала мама и была с ней до вчерашнего дня. Наташа хотела, чтоб мама забрала её домой, как они договаривались накануне перед её походом к Жану.  Но врач строго запретил ей всякие переезды. Так мама узнала о её беременности. Она всплакнула, но очень обрадовалась.  Мама была уверенна, что это ребёнок Жана. О том, что Жан совсем нежелательный отец для ребёнка она даже не подозревала, потому что Наталья никогда не жаловалась ей, что Жан выпивает и уж совсем скрывала его увлечение наркотиками. По словам Наташи Жан  был сильно занят курсовыми и экзаменами, а потом уж совсем с головой окунулся в написание дипломной работы. И поэтому Наташа часто навещала родителей одна. 

О том, что это ребёнок не от Жана, а Ванин, она после долгих мучительных раздумий решила никому не говорить. Уже нет ни того, ни другого, с Ваней они не успели оформить отношения и многие стали бы судить. что он воспользовался, пока Жан две недели был на лечении. Никто ведь не знает, как было на самом деле и что это была не интрижка, а настоящая большая любовь.  Нет, она не даст трепать чистое имя Ванюши. А главное обстоятельство, которое перевесило всё остальное это было то, что у дочки должен быть законный отец. Вот вырастет доченька, сама станет мамой и Наталья всё-всё ей расскажет. И дочка её обязательно поймёт.
Вчера они с мамой стали собирать вещи для переезда Наташи домой. Если мама из телефонного разговора накануне толком не поняла почему Наташа хочет вернуться домой, то теперь ей стало всё ясно. Конечно дочке в таком состоянии, да ещё потеряв мужа, нельзя оставаться одной. Потом будет видно, что им делать и как быть. Наверное придётся обменивать квартиры на одну побольше, ведь дочке ещё долго учиться и кто-то должен быть с малышкой. Но тут выяснилось, что переезд надо отложить, загрипповал папа, а беременной  Наташе  надо оберегаться от вирусов. Мама умчалась ухаживать за папой, взяв обещание, что дочка будет звонить три раза в день.
Только мама ушла, как позвонил Николай Иванович, спросив, когда можно её навестить. Наташа ответила, что хоть сейчас, понимая, что отец хочет рассказать о похоронах сына. Вскоре раздался звонок в дверь, видно свёкор звонил, подъезжая к дому. Открывая дверь, она ожидала увидеть ещё более сгорбленного и несчастного пожилого человека, чем неделю назад. Но в комнату вошёл хоть и сильно похудевший и с прядью седины надо лбом, но достаточно бодрый, энергичный и  вполне довольный жизнью человек. Наташа не знала, что и подумать. Если б он сошёл с ума, то всё равно бы так не выглядел.

- Что смотришь? Ах ты проказница, решила скрыть, что я скоро дедом стану. Ан нет, не вышло. Ванька-то всё рассказал. Только не признаётся, кого нам принесёшь внучкА или внученьку? А нам всё равно, кто будет. А лучше обоих. Эй-ей-ей! Ты чего это, девонька моя..., - Николай Иванович еле успел, бросая пакеты на пол, подхватить невестку.
- Как ... Ванька сказал, - побелевшими губами прошептала она.
- Наташенька, ничего не понимаю. Где Иван? Муж твой где? Ты что ничего не знаешь? Вот стервец, придумал сюрпризы делать, ведь знает, что ты в положении. Видно, кома даром не прошла. Так   и чешутся руки по заднице ему нашлёпать, да поздно, вырос уже для этого, - беззлобно с какой-то непонятной Наталье радостью, произнёс Николай Иванович..
Вскоре Наталья уже знала, что после её посещения Жан вышел из комы. Оказывается, он уже итак начал выходить, стал слышать разговоры, но её признание, что у них будет ребёнок, ускорило этот процесс.  Он чувствует свою вину перед ней, всё осознал, очень её любит и надеется на сохранение семьи.
- И я надеюсь, что ты простишь его и дашь ему шанс. Я, как никто его понимаю, потому что сам наделал  ужасных глупостей и потерял мою любимую жену. Что я получил взамен? Даже вспомнить стыдно. И сына своими руками чуть не погубил, - он опустил голову и замолчал.
- Я не знаю... я не знаю, как быть, - заплакала Наталья.

    Буря противоречивых чувств охватила её. Конечно же, она рада была, что Жан выжил и, если не обманывается, то уже не вернётся в свою прошлую жизнь.  Но она не может быть с ним, она любит Ваню и не может предать его память. И одной с ребёнком страшно остаться, ей ещё долго учиться. У отца больное сердце, родители собираются вернуться в посёлок, там потихоньку жить, внучат нянчить. В посёлке остался брат с семьёй, старше её на десять лет, у него пятеро  детей. В глубине души родители, наверное, надеются на её и Николая Ивановича помощь.  А как она может принять эту помощь, ведь её малышка даже не дочка Жана и не внучка Николаю Ивановичу.
- Не плачь доченька, - ласково гладил её по голове свёкор, - всё образуется. Я - то думал, что вы с Ваней уже поговорили, он собирался к тебе. Ты только не торопись, не принимай решения сгоряча. Всё будет хорошо. И добавил: -  Я тебе новый отдельный счёт открыл, вот карточка. Там достаточно денег, надолго хватит. Ты ни в чём себе не отказывай. Береги себя и малышку. Мы с Валентиной скоро снова заглянем к тебе. Глядишь, и меня простят.  Пока не родишь, тебе надо в городе жить, а там ко мне за город переберётесь.
Он ушёл, а Наталья долго сидела на диване в гостиной, обхватив себя руками, тупо глядя перед собой и не видя ничего. Ни мыслей, ни чувств, ни эмоций - ничего...

Встреча с Жаном произошла вечером того же дня. Он позвонил и она снова, не испытывая никаких эмоций, предложила ему прийти. Не поднимая головы, Наташа открыла ему дверь и отошла, пропуская Жана в комнату.
- Наташенька, любимая, - голос Жана очень изменился, но навевал какие-то детские воспоминания.
- Подожди, ничего не говори. Что бы ты не сказал, это ничего уже не изменит. Но послушай, что скажу я. Потом мы расстанемся окончательно и навсегда, - она стояла у окна и была бледна, но спокойна.

    Иван сидел в кресле, опустив голову и массируя правой рукой большой палец левой руки. Этот жест всколыхнул в Наталье что-то далёкое и родное из детства. Безразличие вдруг ушло и она взволновано заговорила:
- Возможно, тебе больно, нет, скорей неприятно,  слышать это, но я повторю - Жан, я тебя не люблю, - чётко и раздельно произнесла Наташа,  - Более того, я теперь уверена, что и ты меня никогда не любил. Мы оба ошибались и мы теперь квиты, каждый получил, то что заслужил.   Я люблю Ваню, только его одного и на всю жизнь, - голос её дрогнул, - Виновна я только перед ним, теперь я знаю сколько страданий причинила ему. Но у нас было счастье, огромное счастье, мы были вместе всего, нет, целых две недели. И этим я буду жить оставшуюся жизнь, потому что Ваня не ушёл безследно, весной у нас родится дочка.  Да, это ребёнок мой и Вани, к тебе он не имеет никакого отношения.

- Жан! Что ты делаешь! Отпусти меня сейчас же.
Жан стоял на коленях, прижавшись ухом к её обтянутому домашней одеждой и уже довольно заметному животику. Одной рукой он обнимал её со спины, а другой нежно поглаживал ещё более выпуклившийся Наташкин живот.
- Доченька, милая, ты меня узнала. Наташка, я видел как она там то ли  кувыркалась, то ли пяточками проехалась у тебя в животе. Наверное мне машет ножками - ручками, -  бормотал счастливый Ванька.
- Жан, ты что меня не слушал?!  -  возмутилась Наташа. Вырываться из его рук почему-то не хотелось. Прикосновения их были бережными, но уверенными, родными и знакомыми. Хотя Жан раньше  так никогда не обнимал её.
- Тише, родная, она снова толкается, - счастливо прошептал Иван и  поднял на Наташку свои такие родные василькового цвета глаза, взгляды их встретились... И снова, как тогда с Ванькой оказалась она в Золушкиной сказке.
Сколько это продолжалось они не знают.  Иван поднял Наташу на руки, посадил на колени и   рассказал всё-всё без утайки.  Ведь это была любимая, его родная душа, она всё поймёт и поверит. Так и было, она как будто жила в его рассказе и видела всё, произошедшее с ним, своими глазами. Он рассказал, про появление сознания, сначала эпизодическое, затем постоянное. О том, что слышал все разговоры, но не чувствовал своего тела и не мог открыть глаз. И о своём смятении, когда увидел себя в зеркале и осознал, что в теле Жана находится он, Иван.   
- Вот такая фантастика приключилась со мной. Я вижу, что ты веришь мне и благодарен тебе за это. Но, чтобы развеять все сомнения окончательно, я напомню тебе, как ты, отыскивая на карте место для нашего свадебного путешествия, попала пальчиком в северный полюс. Кроме нас с тобой об этом не знает никто.
- Ванька, дурачок, я не только верю, я - ЗНАЮ, что это ты, я чувствую, - она нежно прижалась к нему, - и я такая счастливая. Жизнь не закончилась, она только начинается. Будто в сказке мы. Теперь буду жить, а не доживать.
- Ну, да, я - Иванушка-дурачок, ты сама сказала, а вот ты - прекрасная принцесса. Где ж нам быть, как не в сказке. Только Ваньку Звана жалко. Теперь  его родители моими стали, буду заботиться о них, как родных. Маму совсем родной ощущаю, другой-то у меня почитай и не было вовсе.
 - А как с Анной быть. Жалко её, горюет по Ваньке...
- Пока не знаю. Николай Иванович говорит, что у неё даже не ладится что-то с производством. Она всё забросила, меня нет, а дядюшка Карл не справляется.  Но у меня есть очень хорошая идея. Потом расскажу. А сейчас давай, корми мужа ужином. И тебя надо подкормить, совсем худющая стала, о доченьке моей совсем не думаешь.
- Теперь всё хорошо будет. Ой, и правда, есть захотелось, аппетит появился. Я  же просто заставляла себя через силу есть. Пошли на кухню, там Николай Иванович кучу пакетов с едой принёс, я ещё их даже не разобрала.


Глава 9. Почтенный замок был построен, как замки строиться должны...

Звонок в дверь разбудил их. Накануне они наевшись деликатесов, принесённых  Наташиным свёкром, а теперь уже и отцом Вани, легли спать.  Но сон не шёл совсем. Эйфория окутала их, они говорили, смеялись, целовались. Им было совсем не до сна. На пороге стояли Николай Иванович и Валентина Сергеевна, лица и вся их поза были напряжены и выражали безпокойство.
- Мама, папа, что-то случилось?, -  в один голос воскликнули Наташа с Иваном.
-  Слава Богу! Мать, дети снова вместе!  Как же я надеялся, мечтал об этом, -  возликовал Николай Иванович.
- Деточки, милые мои, любимые! Как же я счастлива, - вторила ему Валентина Сергеевна, - а мы звоним-звоним, а вы не отвечаете...
- Ну и сами поехали к вам, - подхватил отец
- Тогда вместе и позавтракаем, - ласково сказал Иван, - ты, отец, вчера столько продуктов привёз, не пропадать же им. Вы тут пообщайтесь пока, а я - на кухню, блинчиков испеку.
И он ушёл, а отец с матерью застыли в изумлении.
- Мать, ущипни-ка меня. Наш сын умеет печь блинчики ?! Наташенька, я что-то пропустил? Ты, когда научила его печь блины?
- Да он всё умеет. И не только блины печь. Его бабушка научила..., - тут Наталья осеклась, но быстро продолжила, - Ванина бабушка, Вани Касаткина. Мы ж каждое лето почти не разлучались. А Ванина бабушка нас всех многому научила, Светлана Петровна учительницей же была. Ей с нами никогда не надоедало возиться, книжки читать..
- Да, Светлана Петровна, чудесным человеком была. Я же сам из этого посёлка. Ванька-то к своей бабушке ездил, а все дни с другом проводил. Хороший сын у нас вырос, Валюша. Тут, конечно твоя заслуга. От меня только зло получилось. Вот и не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Молнией шибануло, уже думали, что сына потеряли. А он, как заново родился, сбросил кожуру эту гадюшную и ещё лучше стал. Очень изменился. Ну к матери он всегда был ласков. Правда эти три года почти не навещал её, а со мной, последнее время всё насмешливо, да грубо:"папахен, дай-ка денег". А сейчас уважительно отцом называет. И разговаривает так умно. Значит, учился всё же в институте, а я и не надеялся уже.
- Да, Коля, какие мы с тобой счастливые, - и она ласково прислонилась к нему. А он нежно смотрел и бормотал:
- Прости меня, родная, бес попутал. Я всё сделаю, чтоб ты простила, - он так нежно смотрел на жену, что Наташка растрогавшись, чтобы не смущать их,  ушла на кухню к Ивану.
За завтраком отец предложил им прямо сейчас собраться и отправиться в их загородный дом.
- Тут вам делать нечего, Ване надо поправить здоровье, а Натальюшке тем более свежий воздух нужен. Ты, Ванюша, давно там не был, не любил ты последнее время сельскую жизнь. А я многое там изменил, не узнаешь.  "Конечно, не узнаю, так как не был там никогда", - подумал весело Иван.

Никто с Николаем Ивановичем не стал спорить, быстро собрали необходимое и отправились за город.  Вскоре они уже въезжали в элитный посёлок, где был дом родителей. Иван внутренне ахнул - это был не дом, это был особняк, выстроенный  в старинном помещичьем стиле. К дому вела широкая аллея с двух сторон обсаженная  деревьями, на просторной поляне перед домом были причудливой формы клумбы. Летом там росли цветы, сейчас же они были покрыты снегом, хотя площадка вся была тщательно очищена от снега. Сбоку среди деревьев белела каменная беседка, так же исполненная в духе старины.
Иван замер в восхищении, не в силах оторвать свой взор от этой красоты. Мать с Наташей давно ушли в дом, а он всё стоял и любовался. Рядом топтался отец, пряча довольную улыбку.
- Ну, сынок, вижу, угодил я тебе.  Сильно провинился я перед тобой и Валюшей.  Пока свой бизнес строил  человеком был, семьёй дорожил, а как всё укрепилось, я послабление почуял.  С мамкой твоей расстался и девок стал менять. Да всем им до неё далеко было, вот они и не задерживались. Хорошо, что ты тогда мать выбрал, ведь пацаном  ещё был, мог бы совсем со мной пропасть. Да и то потом я тебе сильно жизнь испортил. Мать-то тебе основу чистую заложила, ведь после встряски этой ты совсем прежним стал. Прости, сын.
- Ладно, пап, не будем смотреть назад, шагнём лучше в светлое будущее, - улыбнулся отцу Иван, - а что это клумбы забавные такие.
-  Опа! заметил, наконец. Когда с тобой это случилось, я долго верил, что ты выживешь. Всё во мне перевернулось. Всех девок разогнал, гулянки прекратил. Тот ресторан "Николя" -  мой первый, самый лучший - продал и купил всё новое оборудование в больницу, где ты лежал, да в Храм пожертвование большое сделал.  А потом стал дом в порядок приводить. Ведь, когда я  с Валюшей расстался, я здесь перестал бывать и никого сюда не приглашал.

Он задумался о чём-то, потом вздохнул и продолжал. Сын не торопил его.
- Эти клумбы мы с матерью делали сами для тебя в виде зверушек разных, тебе они нравились. Потом ты подрос и другие стали. А тут тебя из комы поджидая, я всё заново вернул. Глупо, да? - смутился Николай Иванович и шмыгнул носом.
- Отец, ты что! Да я так тебе благодарен за всё, - обнял Иван отца.
И, вдруг, почувствовал, что это и в самом деле дорогой и родной ему человек и сам обрадовался этому  чувству.  Ведь раньше, будучи другом его сына, он не долюбливал Николая Ивановича, да и не очень его знал.
- Спасибо, папа. Я рад, что ты мой отец.
- Внученька скоро всё это оценит, - смутился отец от этой неожиданной  и непривычной ласки.
- Коля, Ванечка, где вы? Идите уже в дом. Мы с Наташенькой на стол накрыли, всё остывает, - раздался голос матери с крыльца.
Войдя в дом, Иван уже откровенно ахнул. И здесь не было ничего новомодного, всё было выдержано в стиле дворянского поместья. Стены гостиной,  мимо которой они прошли, были обиты новыми тканевыми обоями с очень красивым и нарядным, но в то же время, не пёстрым рисунком. В столовой, где их уже ждали, тоже были тканевые обои, их рисунок навевал чувство покоя и уюта. 
- Ну, и красота! - не удержался от восхищённого возгласа Иван и испуганно примолк. Ведь эта красота должна быть ему хорошо знакома. Но Николай Иванович довольно  и шутливо подхватил:
- А! угодил значит. Девочкам нашим тоже понравилось. Хороший ремонт мои парни здесь провернули,  да и  я следил, чтоб прежний стиль не нарушили, тот что в девятнадцатом веке был.
"Интересно, откуда он знает как было здесь в девятнадцатом веке", - подумал Иван. Но отец сам пояснил:
- У меня же  мама, бабушка твоя, несколько альбомов сохранила. Там и фотографии и рисунки, много всего... . Ну, ты сам знаешь, ты в детстве любил их  разглядывать.
- Фотографии! Девятнадцатого века!, - ахнула Наташка.
- А ты как думала, доча. Уже и в восемнадцатом были фотографии, а уж в девятнадцатом-то не хуже нынешних, а многие и вообще лучше. Я сам старые фото больше люблю, чем эти современные. А уж про ваши  фотошопленные совсем молчу. Глядишь красотка, а встретишь наяву...,   он запнулся и испуганно глянул на жену. Но все с ним дружно и активно согласились, никто не заметил его оплошности про девиц. Валентина Сергеевна, та вообще ни на что не обращала внимания. Она глаз не могла отвести от любимого сына, а остальное её не волновало. И счастье поселилось у неё в сердце и на лице.  Николай усадил жену на почётное место хозяйки и сам устроился рядом.
- Ты сынок и Люшенька знаете нашу родословную, а вот для Натальи я расскажу. Дело в том, что, когда женщина выходит замуж, она переходит в род своего мужа. Так что род у нас теперь для всех общий.
- Я с удовольствием послушаю. Жан никогда мне не рассказывал про свой род. Ой... то есть Ванюша... прости, - Наташа виновато глянула на Ваню. Она ведь снова чуть не подвела его. Но Валентина Сергеевна вступилась за неё:
- Ну-ка  отстаньте от девочки, нечего на неё строгие взгляды кидать. Да-да, это я тебе говорю, Николаша. Сам недавно насаждал это противное имя и на меня кричал, когда я сына Ванечкой звала.
- Ну, вот, лучше бы я промолчал. Кто старое помянет, тому глаз вон, - щегольнул знанием русских пословиц Николай Иванович.
- А кто забудет - тому оба, - тут же ответствовала очень образованная женушка.
- Всё-всё сдаюсь, - постарался примирить родителей Ванюша, - как хотите называйте, хоть горшком, только не ставьте в печь.
- Да... здесь видно собрались знатоки русских пословиц и про свою новую родословную я так и не узнаю, - притворно обиженно надула губки Наташа. И все засмеялись. Как же хорошо им было  вместе.

- Да! так вот, - встрепенулся отец и продолжал, - Мой прадед Феофан Пантелеевич Званцев был княжеского рода. Этот дом принадлежал ему и был родовым поместьем.  После Октябрьской революции российские дворяне оказались в очень сложной ситуации. Прадед был противником новой власти и плохо скрывал это, но он не сумел покинуть Россию во время первой волны Белой эмиграции. А вот его брат,  Иван Пантелеевич,  напротив, был на стороне красных. Он был большевиком, ссыльным, делал революцию, а потом стал чекистом, красным командиром. Братья давно не поддерживали родственных отношений. Но однажды осенней ночью 1920 года Иван пришёл к Феофану и сообщил, что на днях того арестуют и расстреляют, а жену с сыном отправят в ссылку в Челябинск.. Он предложил брату бежать и обещал  надёжно спрятать его с семьёй. Тот же надменно отказался и указал ему на дверь. Тогда Иван сказал, что не уйдёт без племянника Николаши, впоследствии моего  деда. Феофан опустил голову и ничего больше не сказал. Сам позорно бежать он отказался, но сына было жаль. С его молчаливого согласия Иван увёз племянника и объявил его своим сыном от учительницы приходской школы из села, где он был в ссылке. Якобы это за ними он ездил в то село. В роли учительницы оказалась няня Коли, Прасковья, которая была дальней родственницей из обедневших дворян и давно жила с ними. Она имела хорошее образование по тому времени и занималась воспитанием ребёнка, который был привязан к ней больше, чем к родителям.  Всё получилось удачно, семья у них сложилась счастливая, так как оказалось, что Иван и Прасковья ещё в юности были увлечены друг другом.  Дед Николай пошёл по стопам дяди, стал красным командиром, воевал в Великой Отечественной.

    Николай надолго замолчал, погрузившись в воспоминания детства, когда он ещё жил в родном посёлке  и бабушка с дедом рассказали ему их семейную историю. Семья сидела, затаив дыхание и ждала продолжения рассказа.  Наконец,  Иван не выдержал и попросил:
- Отец, а дальше? Ты так подробно раньше не рассказывал, то ли я не помню  - на всякий случай добавил он.
- Нет не рассказывал. Мы с тобой тогда отдалились друг от друга, - виновато добавил он, и продолжил рассказ:
После войны дед из-за ранений из армии демобилизовался. Вернулся в родные края, в наш рабочий посёлок Макаровка. В 1946 году у него родился сын, мой отец - Иван Николаевич. Стал дед Николай  директором нашего завода по изготовлению сельскохозяйственной техники и оборудования. Хорошим был директором и человеком. Люди до сих пор его добрым словом вспоминают. И отцом он хорошим был, а вот дедом не довелось. Ушёл он рано, много ранений было. И мой отец в посёлке всю жизнь прожил, мастером на заводе работал. Мама тоже работала там. Ваня все каникулы у них проводил, я даже сердился. Зову его  в Крым, Сочи, потом в заграничные курорты, а он нет, " к бабушке с дедом поеду". Будто мёдом у них намазано. А сейчас думаю, правильно ты делал. Возвращался загорелый, счастливый. А что бы ты на тех курортах  хорошего для себя нашёл.
- Да, отец, прав ты. Я нашу речку ни с каким морем и курортными красотами не сравню. Был я за границей..., - ударился в воспоминания сын. И осёкся, получив от Наташки чувствительный щипок.   
- Сын, а принеси-ка тот коньячок, мой любимый из заветного шкафчика в библиотеке, - потирая руки, бодро произнёс он. Но, взглянув на сына и что-то поняв, сказал:
- Подожди, вместе пойдём, кажется я его переставил, не найдёшь.
Иван увидел, как обеспокоенно встрепенулась Наташа, не зная, как помочь ему.
- Сынок, не говори ничего, я сам догадался - у тебя обнаружились  провалы в памяти. Я уже несколько раз заметил. Главное, не переживай,  это не удивительно после молнии-то. Было бы странно, если бы было всё без последствий. У некоторых после удара током часть мозга вообще отмирает, да почти все заиками становятся, а тут - молния! Всё пройдёт, а если нет, так я у тебя есть и Наташка. Только матери ни-ни, она и без того сколько пережила. А так-то ничего особо страшного я не заметил. Обследуемся у хороших врачей. Важно, что мы все живы и, что мы все вместе.
- Спасибо, папа. Как хорошо, что вы все есть у меня, - ласково и немного виновато проговорил Иван.
Да, он чувствовал себя виноватым перед этими замечательными, теперь его, родителями. А что тут можно поделать, ведь по сути, физически, он в самом деле, их родной сын.  А сознание или как это можно назвать у него его собственное.  Признаться невозможно, станут думать, что у него что-то с психикой, раздвоение личности, например. И неизвестно ещё, что его организм выкинет в дальнейшем. К тому же жалко их, как-то сразу я их родными ощутил, своих-то родителей не знал вообще.  Значит остаётся стать им хорошим сыном. Главное, у меня Наташка моя есть.

Отужинав, семья перешла в гостиную, куда Валентина Сергеевна принесла чай и испечённое ею накануне любимое сыном, песочное печенье, а Наталье - тёплого молока с мёдом.  Все с восхищеньем разглядывали обои,  отреставрированную старинную мебель и наперебой хвалили довольного главу семейства.  Иван, вдруг, неожиданно для самого себя, стал декламировать чудесные строки:

Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен
Во вкусе умной старины.
Везде высокие покои,
В гостиной штофные обои,
Царей портреты на стенах,
И печи в пестрых изразцах.

- О! "Евгений Онегин" ! Как прекрасно! Как к месту, - закричали женщины, - ещё читай.
- А я не знал, что ты поэзию так знаешь, - уважительно произнёс отец.
- Ты что забыл, кто у нас мама, - рассмеялся Ваня, - хорош бы я был у неё, если бы её любимого Александра Сергеевича стихов не знал.
- Николай Иванович, а вы... прости, папа, ты про дом-то ничего не рассказал, - вспомнила Наталья, - расскажи, очень интересно.
- А... да, точно. Я родился в 1968 году. Институт здесь в городе закончил после армии. А куда идти работать? Советский Союз рухнул, ну, вы сами всё знаете. Поехал к родителям, а там ещё хуже. И тут они мне всю родословную настоящую и выложили. А потом, вы не поверите, достаёт отец два яйца, сверху воском покрытые.  Ну, думаю, отец меня развеселить хочет, мои игрушки детские нашёл. Взял одно в руки, да чуть не уронил. Игрушка-то в 5 килограммов весом было. Отец воск сковырнул, а там чистейшее золото 999 пробы оказалось. Правда нам его оценили , как 916 пробы,  самый высокий современный стандарт. Как оказалось, эти яйца  ещё прадед Феофан дал няньке Прасковье. Это было их с братом Иваном наследство, но Иван бы их не взял. А Прасковья не посмела ослушаться. Вот так они, кочуя  из поколения в поколение, до меня дошли. Поехали мы тогда с отцом в Москву к его давнему другу и дальнему родственнику. С этого фамильного наследства  и пошёл мой бизнес. Выкупил я дом и участок земли вокруг и в порядок привёл. Судя по фотографиям удачно получилось. А уж как он был разрушен и обветшал словами не передать. Так что детки  наш бизнес не ворованный, не на крови и слезах замешан, а совершенно чистый. Но раньше, конечно, ничего нельзя было сделать.
Семья долго была под впечатлением рассказа, восхищались Николаем Ивановичем, а он сидел довольный  и родной, каким его, наверное, давно не видели. Потом все разошлись по своим покоям.

Семейный вечер удался на славу.  Все они пройдя горестные испытания, вновь обрели друг друга и ощутили единство.
- Как я могла ошибиться? Ведь ты всегда был рядом со мной, - вопрошала Наталья, крепко прижимаясь к Ивану, когда они ушли в свою спальню.
- Потому и ошибалась, что всегда и что рядом. "Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянии", - цитировал в ответ он Есенина, - А вот как я мог отпустить тебя? Я - то давно знал, как сильно люблю тебя. Хотя потому и отпустил, хотел, чтоб ты была счастлива.
В другой половине дома в своей спальне вели  подобный диалог родители:   
- Люшенька, любимая, - говорил Николай, называя жену, как в юности, прости меня... как я мог, скотина такая... ведь я жить без тебя не могу. А когда понял, а ты не простила меня, я за грубостью скрывал свои чувства.  До конца жизни буду грехи свои перед тобой замаливать.
- Николаша, я такая счастливая теперь, какой не была до сих пор, наверное, никогда. Не вини себя, я всё простила. Зато теперь мы знаем, как любим друг друга, - нежно перебирая его волосы  и целуя отвечала Валентина.


Глава 10. Жизнь продолжается.

Иван сидел за большим письменным столом в кабинете отца. Прошло две недели с момента их переезда  в загородный дом. Эти дни были заполнены счастьем, чувством уверенности в завтрашнем дне и любовью. Но и работы за эти дни было проделано немало. Иван вместе с отцом провёл  полную ревизию их семейного бизнеса в части экономических операций  и передвижения финансов. К большому удивлению и огорчению Николая Ивановича, сын обнаружил немало ошибок и особенно  настораживало  то,  что не было прозрачности в передвижении некоторых  финансовых потоков. Однако  сын не сдался и по истечении недели положил перед отцом полный отчёт проверки.
Заместитель по экономике, которого Николай считал своей правой рукой,   в верности и честности которого,  нисколько не сомневался, оказался воришкой и совсем не мелким.  Деньги ручейками стекались на некий счёт. Ручейков было множество, поначалу они были достаточно мелкими и терялись среди официальных потоков. Но, очевидно, утвердившись в доверии шефа, вор потерял страх и потоки стали весьма ощутимыми. Счёт, как выяснилось принадлежал подруге зама, которая тоже была сотрудницей   фирмы.  Оба под угрозой суда во всём сознались и были показательно изгнаны. Званцев не стал предавать их правосудию, не хотелось афишировать дела фирмы, да и радость обретения почти потерянного сына давала себя знать.  Она отразилась даже на сотрудниках фирмы. Шеф, который последние полгода ходил мрачнее тучи, стал просто неузнаваем.  Теперь он был  бодр, жизнерадостен и приветлив. К Новому году ожидалась большая премия а для некоторых повышение по службе подкреплённое хорошим окладом.

По поводу замены финансового директора сомнений не было, им стал Иван.  Отец не мог нарадоваться, ведь  раньше он даже предположить не мог, что сын настолько знает экономику.
- Сын, это просто невероятно, у тебя талант к этому делу. Учиться хорошо мало, нужен опыт. А у тебя ведь его не было, - возбуждённо восклицал отец, -  сам-то  я  хороший управляющий, но экономист слабый. Отец мой был технарём, а дед военным, - продолжал он удивляться.
- Был, отец, опыт, был, - серьёзно отвечал сын, - Во-первых, я ведь не зря, а осознанно поступил на экономический.  Во-вторых,  а это  главное, друг мой Ванька, очень в этом соображал. Он ведь у Анны Васильевны  Ермаковой  со второго курса работал на постоянной основе. И меня всё время привлекал. Мне это тоже нравилось. Только на пятом курсе я ... сам знаешь... .
- Какой же замечательный друг у тебя, Ванюша... был. Если б живой остался, сейчас бы вместе работали. Я б его в зарплате не обидел, - с искренним сожалением вздохнул   Николай Иванович.
- А он бы не пошёл к тебе, не помогла бы хорошая зарплата, - усмехнулся Иван.
- Это почему ты так решил, - удивился отец.
- А он верный, друзей не бросает. На защите диплома его представители десятка фирм заманивали, да оклады друг перед другом поднимали.  Он всем отказал,  свою Анну выбрал, хоть она, любя его, как сына, советовала что-то лучшее выбирать, - Ивану немного было неловко, ведь на самом деле, говорил он о самом себе, но это была правда. И он продолжал:

- Я тебя сейчас, наверное, ещё удивлю. Мать оставила его трёхлетнего с бабушкой, а сама вышла замуж в Германии за богатого аристократа.  Она  порвала с родными все связи. Муж её не знал о сыне, но и без этого он вообще не одобрял её связи с русскими родственниками. И она отказалась фактически от матери с сыном, взамен выбрав богатую жизнь. А незадолго до того события муж умер, и оставил огромное наследство. Он банком владел и тут Ванькина мать вспомнила о сыне и решила  позвать его к себе, чтобы он стал управлять банком. Вообще-то я от обиды сказал, что вспомнила. Анна говорила, что она не забывала и всё это время страдала от своего подлого поступка. Поэтому  сразу,  как появилась возможность,  попыталась таким путём загладить вину. К тому же, зная от Анны о способностях сына, поняла, что их семейный бизнес будет надёжно управляться сыном. Ведь те дети ещё  недостаточно взрослые, а от чужих людей  неизвестно, чего ожидать. Иван узнал обо всём от Анны в конце учёбы перед защитой диплома. Раньше-то он думал, что мать погибла в Германии, так ему бабушка сказала. Но, даже всё узнав, Иван отказался и от этого заманчивого варианта. Остался с Анютой. Вот так вот, - взволнованно говорил Иван.
- Что-то не нравится мне его мать, сынок. А ты так взволновался от обиды за друга, что я думаю не будем больше о ней. Ты ещё не очень окреп, а ты мне дороже всех.
-  Да отец, ты прав, - Иван изо всех сил пытался скрыть волнение.
И вот что странно, но его новые родители, несмотря на все его промахи и разные нестыковки, без капли сомнения видели в нём только своего сына, любили его и были счастливы. Иван понимал, что он не должен давать им повод для сомнений, они этого не перенесут.  Да это и невозможно, внешне он их сын, а характер и привычки в этом возрасте как раз меняются. Вот и он для них изменился в силу возраста и  нахождения в коме.  Да и сам он   неожиданно к ним крепко привязался и был тому очень рад. Он обрёл, наконец, семью.
- Папа, а ты что-нибудь знаешь об Анне Васильевне? Как она без помощника.
- Да сам только что хотел сказать. Плохо у неё идут дела. Карл Ланге не способен, видно, управлять большим производством, он же был в Германии лавочником, мелким предпринимателем. А Анна отошла от дел, долго болела. Теперь-то  мне многое понятно.
- Ох ты... как мне жаль. Видно без Ивана им очень туго. Отец, я бы хотел помочь им, - заволновался Иван.
- Да я не против сын. Мне она очень приятна. Мы ведь из одного посёлка. И, как я понял, она во многом помогала твоему другу.  Давай встретимся с ней, через пару недель. Через три дня Новый год, потом каникулы. А там и подумаем.

Но встреча произошла гораздо раньше. Утром следующего дня Иван сидел в гостиной в красивом  и удобном кресле. Рядом на резном столике ручной работы девятнадцатого века лежала кипа экономических журналов, которые Иван собрался просмотреть.  Семья отправилась за покупками к новогоднему торжеству, в доме была тишина, от  которой он в последнее время отвык. "Собаку надо завести или сразу двух. Одна пусть будет золотистый лабрадор, а другая, как наша Лизонька", - решил Иван. Он вспомнил их с бабушкой любимую собачку Лизу, которую принёс дед Иван совсем крошечной, когда ему Ваньке было два года. Лиза прожила с ними почти восемнадцать лет и ушла вслед за бабушкой через несколько дней тихо и незаметно.
 
Вдруг, раздался телефонный звонок. Телефон стоял на столике рядом со стопой журналов и был исполнен по моде  конца девятнадцатого - начала двадцатого веков. Иван поднял трубку и услышал  родной Анютин голос:
- Это квартира Званцевых? Позовите, пожалуйста Жана.
- Здравствуйте, Анна Васильевна. Да, это квартира Званцевых. Жана позвать не могу, но есть Иван. И я Вас  слушаю, - Ивану радостно было слышать родной голос, от радости хотелось шутить и дурачиться, что он и делал, - Мне разонравилось  это имя и я снова стал просто Ванькой, каким был раньше.
"А для тебя тем более, - мысленно добавил он, - А ведь мысль несомненно материальна. Я смотрел на телефон и очень хотел, чтоб позвонила Анюта. А она тут же и позвонила" - радостно  думал он.
- Я узнала, что Вы вышли из комы и я прошу Вас о встрече. Я хочу узнать о моём Ванюше не из пересудов, а от первого лица, то есть от Вас, - в голосе Анны слышались слёзы.
- Я приеду прямо сейчас, - быстро сказал Иван.
- Но я сейчас в доме за городом, Вы ведь не знаете, где это, - растерялась Анюта. Она хотела встречи и почему-то боялась её.
- Я знаю, где это. Буду через полчаса, - торопливо сказал Иван. Он услыхал в её голосе неуверенность, и чтобы не получить отказ быстро положил трубку.

Через полчаса Иван уже взбегал на крыльцо дома Анны, такого знакомого и родного.  Анна, закутавшись в пушистый плед, сидела на диване около камина, в котором уютно трещали поленья.   Карл хотел поставить немецкий электрический камин, но Ваня, а за ним и Анюта с Серёжей выбрали настоящий. Ваня вообще хотел старинную русскую печь, но приближалась зима, надо было завершать строительство дома, и печь решили поставить позже. 
Анна очень похудела и выглядела слабой. Она печально глядела на пламя и так задумалась, что не заметила Ивана. Ему хотелось обнять её, успокоить, ведь он теперь рядом, значит всё будет хорошо. Но он понимал, что такое проявление чувств со стороны Жана будет выглядеть более чем странным.
- Здравствуй... те, Анна Васильевна, - ласково произнёс Иван.
- Как Вы вошли? Ворота закрыты, - испуганно вздрогнула Анюта.
- А я открыл, - растерялся Иван. Он совсем забыл, что ворота закрываются на код, и вместо того, чтобы позвонить в колокольчик он привычно машинально набрал код и вошёл. - Я приходил пару раз с Ваней и запомнил код. У меня хорошая память на цифры. Я звонил, но Вы, наверное, не услышали.
" Странно как-то ...  Набрал код, в дверь не постучал, не позвонил и весь какой-то неспокойный. Вину свою чувствует, может быть. Вообще он очень изменился. Я другим его помню,  ведь раньше, пока он не стал жить с отцом, часто бывал у нас в городской квартире и на заводе. Надо менять код...", - подумала Анна, но вслух сказала:

 - Проходите, садитесь, - Анна указала на кресло с другой стороны камина. - Мне сказали, что Вы вышли из комы. Вашим родным повезло, а мы потеряли нашего Ваню, - слёзы непроизвольно потекли из глаз. С трудом преодолев дрожь в голосе, она  продолжала:
-  Я знаю, что не было выстрелов, не обнаружено никаких признаков насилия, лицо спокойное, более того, даже  счастливое, но... он умер! Вы можете мне объяснить! - почти кричала она, сама того не замечая.
- Анна, я Вас  понимаю и мне очень жаль. Постарайтесь успокоиться и услышать меня. Я сам не сразу всё вспомнил, но потом осознание пришло ко мне. Я не только вспомнил, но и всё понял. Врачи подтвердили мою версию гибели Вани.
И он  медленно и чётко озвучил свою официальную версию произошедшего, подтверждённую Калистратом Аркадьевичем. Она действительно была признана консилиумом, состоящим из медицинских и научных светил. Анна немного успокоилась и внимательно слушала. Ей стало легче от того,  что всё прояснилось. Ваню никто не убивал, не было над ним совершено насилие, он умер мгновенно, без мучений.  Иван сказал, что знает об  их с Карлом производственных трудностях, предложил помощь и кратко обозначил меры по их преодолению. Анна с удивлением и недоверием слушала его, ей казалось, что с кем-то уже обсуждала эти вопросы.
- Это всё хорошо, - сказала она, - но нужны серьёзные расчёты.

Хлопнула входная дверь и в холл вошёл Сергей.  Он не сразу узнал Жана Званцева. В кресле сидел какой-то парень, который отсалютовал ему  характерным Ванькиным жестом. Это была целая череда молниеносных движений пальцами, заканчивающаяся растопыренной веером ладонью.  Жест приветствия был придуман ими в детстве и так отработан за годы, что никто не мог уследить за фигурами из их пальцев и тем более повторить. Серёжа застыл, как вкопанный, а парень, увлёкшись разговором с его матерью произнёс:
- Привет, Серенький. Не в службу, а в дружбу, сгоняй в мою комнату, там в рюкзаке, во внутреннем кармане лежит тетрадь с расчётами.  Принеси, пожалуйста.
- Какая тетрадь..., -  хрипло прошептал Сергей.
- Серый, не тупи. Та тетрадь с моим проектом. Ты же мне в расчётах помогал. Мы же с тобой вмес...,- Ваня не договорил, запнулся и с испугом смотрел то на Серёжку, то на Анюту. Он понял, что увлёкшись, проговорился и не знал какая реакция последует.

- Ванька! Брат! Ты! Ты! Как? - Серёга налетел на Ивана, повалил его на ковёр, - Мама, это не Жан, это наш Ванька, посмотри на его глаза. Я же от двери ещё его взгляд узнал. И голос почти его прежний.
Анна бросилась к выключателю, яркий свет от большой люстры залил комнату. Она подошла к Ване, заглянула в его такие родные глаза и... потеряла сознание.
 
Новый год встречали в поместье Званцевых.  Родители с воодушевлением приняли предложение пригласить на новогодний праздник Анну Васильевну Ермакову с сыном Сергеем. Тем более, что глава их семейства Карл Ланге задержался в Германии и будет дома только к Рождеству.  Что же им одним скучать в праздник.  Все были противниками губить деревья, поэтому новогодней ёлкой у них давно уже служила большая сосна, посаженная несколько лет назад Николаем Ивановичем напротив  парадного крыльца. Не только ёлка, но и весь дом и сад сверкали праздничными огнями.  Мужчины соорудили горку с которой даже Наталью осторожно прокатили все вместе. Всем было необыкновенно хорошо и весело.  Только Анюте приходилось прилагать усилия, чтобы притушить  блеск счастливых глаз.

 20.02.2020 год.