Андрюшка

К нам в гости приехала тетя Таня. Мамина подруга. Приехала издалека, сутки на поезде, потом на электричке…

Мне было тогда 5 лет. И я бешено радовалась всем приходящим в нашу маленькую квартирку гостям.

Вечером мы ели жареную рыбу с апельсинами. Жуткий деликатес по тем временам. Объедаясь и радостно топая, я носилась из кухни в комнату и обратно. Родители – молодые еще тогда – шутили, смеялись, пели, мама с тетей Таней вспоминали школьные годы… В общем, так тепло, весело, уютно…

Утром проснулась от резкой боли в животе.

Зову маму. Мама пришла, села рядом. Гладит: «Ничего-ничего, сейчас пройдет…»

Но боль такая, что не могу сдержаться, плачу.

Сквозь слезы думаю – ну, ведь только вчера все было так хорошо! Краем глаза замечаю понурую тетю Таню, пролетает мысль – вот же как неудобно – человек только приехал, а тут такая фигня.

Вызвали скорую.

Привезли в больницу.

Родителей дальше порога не пустили. Осталась наедине с врачами. Которые щупали, щупали, делали рентген и… только разводили руками. Ничего обнаружить-понять не могли.

А меня от боли уже просто крючит.

Посадили на табуретку в коридоре. Сказали: «Жди». Сижу, согнувшись.

Сколько времени прошло, не помню. Подошла медсестра, взяла за руку: «Пойдем».

Ковыляю за ней по коридору. Такое чувство – будто на плаху ведут.

Смотрю на нее снизу вверх, спрашиваю:
– Резать будете?
– Да нет, что ты! Просто посмотрим…

По глазам вижу – врет.

Но выхода иного нет. Это я понимаю. А тоскливо так, что сил нет. И очень страшно.

Положили на стол операционный, надели маску на лицо, говорят: «Вдыхай!»
Вдыхаю раз – сладковатый аромат такой – второй…
……….

Просыпаюсь. Белый потолок. От руки тянется трубка. Живот болит, но как-то по-другому.

Где я? Что произошло? Пытаюсь сесть. Не получается. Откидываю одеяло.
Шрам во весь живот, в зеленке…

Разрезали все-таки.

Как потом выяснилось – резали наугад. И буквально спасли жизнь. Потому как если бы чуть помедлили… В общем, такая штука вышла: пуповина, что соединяет мать с ребенком, она, оказывается, не только наружу растет, но еще и внутрь. И у детей отмирает до годовалого возраста. У меня почему-то до 5 лет не отмерла и воткнулась в кишку.
(Если я ничего не путаю...)

Вот вам и рыба с апельсинами!

Вставать было нельзя, есть нельзя – лежи себе неподвижно под капельницей, смотри в потолок.

Через сутки чувствую, сойду с ума. Где мама, где папа, почему их нет? Хоть кто-нибудь?! Зову! Никого. Плачу. Плачу! В приоткрытую дверь видно, как по коридору туда-сюда снуют медсестры, на плач и крик ноль реакции. Реву час, другой, третий… так, что, кажется, швы просто лопнут!

И главное, ни сесть, ни встать, ни даже на бок повернуться…

Вдруг голос:
– Ну что же ты? Не плачь!

Кто-то берет за руку.
Поворачиваю голову, сквозь пелену слез, еле разлепив опухшие веки… рядом на табуреточке сидит парнишка.

– Мама, папа, – почему их нет? – спрашиваю.

– Так сюда не пускают никого. Стерильность, понимаешь? Придут они за тобой! Ты поправишься! Видишь, – показывает мне руку (у него что-то с рукой было, как потом узнала, грозила чуть ли не ампутация), – а у меня рука болит.

– Да что рука, – мне живот разрезали, а ты-то ходишь!

Как того паренька звали, сейчас уже не вспомню. Вроде Андрей. Пусть будет Андрей. Но точно помню, что он в 5 классе учился. Лет 11-12 ему было. А мне 5. И на тот момент он мне казался таким взрослым дядей.

В общем, Андрюшка этот стал приходить все время, сидел рядом (хотя у него в палате были компанейские мальчишки, не лежачие), рассказывал всякие истории, веселил, успокаивал… И я перестала плакать.

А потом настал долгожданный момент – мне разрешили встать. Встала – и упала. После многонедельного лежания – ноги отказали. Но надо же как-то добраться в столовую на первый этаж. Ведь теперь вместо капельницы мне полагался протертый суп. А как спуститься? Разве только на четвереньках. Все-таки поднялась, держась за стену, и так по стене шаг за шагом…

Снова на помощь пришел Андрюшка.

Взял и потихонечку повел. И так мы с ним день за днем стали заново учиться ходить.

Помню как-то раз, когда уже во всю бегала, и проснулся зверский аппетит (протертого супа стало катастрофически не хватать), Андрюшка отдал мне свою порцию – блины с вареньем и яйцом. А сам съел суп. Оно, конечно, глупо и рискованно после операции… но мы об этом не подумали. И ничего – проскочило, только в путь!

Вообще на поправку я пошла быстро. Врачи удивлялись такому темпу. И Андрею вскоре сняли повязку!

А потом его выписали.

И меня тоже.

В мамин день рождения. Был май, такой нежный светлый май. И шли мы из больницы по набережной Волги… И не верила я своему счастью. Словно заново родилась, честное слово.

А уже позже, вспоминая всю эту историю, думала – что ведь только благодаря Андрюшке так быстро поправилась. А он – благодаря тому, что переключился со своей больной руки на меня. Вот так мы и выжили вдвоем.

И еще. Откуда в этом мальчишке в его 12 лет такая мудрость? Нежность и забота – о какой-то совершенно чужой маленькой девочке.
Смогла бы я так? Не знаю…

Смогу ли сегодня?......

Но единственное, что понимаю…
Только в другом и можно жить.

В заботе, ощущении другого – и обретаешь настоящего себя. Рождаешься по-настоящему.

Если бы мы только поскорее все это поняли. Какой бы мир тогда увидели, а?