Снегурочка. Часть 1

Как и положено, чухонцев Кузьма недолюбливал, хоть и относился к ним без должного русскому человеку презрения. Многое на своем долгом веку (аж тридцать годков в мае случилось!) Кузьма повидал, прорву земель обошёл, изрядно зверья перебил, да вот только с людьми так и не научился сходиться. Вот и в этой деревушке встретили его неприветливо: а Кузьма им и гостинцы принёс, водки крепкой да голову сахарную, но староста всё равно волком смотрел — проводника до великого озера Паанаярви давать не желал, в лес не пущал, всё какие-то отговорки про голодного шатуна-людоеда да озверевшую стаю лютичей постоянно твердил. А что Кузьме, в третьем поколение охотнику, бояться зверья? Смешно же! Да только в незнакомых лесах в первую очередь опасаться надо звериных ям да капканов, которых местные наверняка ещё осенью понатыкали.

Вот и решил тогда Кузьма хитростью проводника выпросить да пройти через лес к тому озеру: сказал старосте, дескать, завалю шатуна — что ни говори, а опыт имеется, — а ты скомандуй, чтобы меня по верному направлению проводили.

Случилось дело это аккурат под Рождество, которое в деревне той справили по всем правилам, только Кузьма мало что помнил — после службы церковной крепко вырубился от хозяйской настойки на шишках кедровых да спать завалился. А на следующее утро будто подменили сельчан: то надутыми гусями ходили, в разговоры с Кузьмой не вступали, на расспросы не отвечали, а потом вдруг все разом, словно зашуганные шавки дворовые, прижали хвосты, будто до смерти перепугались чего-то.

«Господь милосерден, Он все разумеет! Видно, этой чухне белоглазой не по нутру праздник святой, как бы ни пели псалмы, сколько бы свечек ни запалили, но Бог шельму метит — анчуткам из села наверняка от Рождества Спасителя поплохело, вот неприступности и поубавилось» — так в то утро подумал Кузьма, собираясь с предложением насчет шатуна к старосте.

***



В кронах деревьев гулял ветер, срывал белоснежный снег с веток и щедро сыпал на голову Дахно. Швырял целыми охапками ледяную крупу ему в харю так, словно решил оплеух надавать за согрешение их великое, и от этого становилось ещё страшнее на душе и паскуднее.

Тревожно озираясь, Кузьма отстал. Он явно увидел, как что-то промеж веток мелькнуло. Птица? Упавшая ветка? Или всё-таки зверь? Кто-то явно двигался в глубине леса, следил за ними, прячась очень умело.

— Не слышишь чего? — еле слышно спросил Кузьма и остановился, прижимаясь спиной к стволу высокой сосны.

— Чего там? — клацая зубами то ли от страха, то ли от холода, пролепетал Дахно.

— Шаги. Вроде крадётся кто-то по левую руку вон в том буреломе, — перехватив покрепче ружье, Кузьма дулом указал направление. — На шатуна вашего не похоже, слишком мягкая поступь. Не иначе как рысь.

Дахно не слышал ничего, разве что ветер, будто живой, говорящий, и мрачное небо, тяжелыми тучами заглатывающее последние куски солнечного света. Дахно и сам хотел верить, что это оголодавшая рысь их провожает, в глубине души шибко на чудо надеясь, но только приближались они к заветному месту, вокруг которого уж много веков зверья не водилось.

— Давай так порешаем: этого зверя я пристрелю, и в деревню снесём, скажем вашему старосте, что никакого шатуна больше здесь нет, а завтра я уйду с надёжным проводником к озеру. Согласен на то, Дахно?

Дахно не ответил и замер: то ли в глаз снежинка попала, то ли в зарослях действительно что-то зашевелилось, будто злобная тень прорвала сдерживающий её сумрак и решила проверить, почему они с этим неугомонным русаком всё ещё живы. А ведь идти им осталось всего ничего.

— Ну договорились аль как? — нетерпеливо переспросил Кузьма, легонько толкая Дахно прикладом в плечо. — Ежели ты проводником до озера будешь, то я, пожалуй, согласен. Правильно себя в лесу держишь да и попусту не болтаешь.

— Согласен, только нам надо чутка вперёд двинуть, там дальше полянка — через неё пройдём и затаимся. Рыси сейчас ой какие голодные, глядишь, сама на открытое место и выйдет.

Напрягая все силы, по колено утопая в снегу, выбрались они на какую-то пустошь, в центре которой росла огромная вековая ель. Дахно побледнел, как упырь, из которого вышла вся кровь, и, воспользовавшись замешательством пришлого русского, потихоньку, бочком попятился в лес. Он внёс свою лепту, теперь ледяной дух сам с подарочком и разберется, а там, глядишь, и смилостивится над своими верянами — не будет у них целый год ни голода, ни мора, ни других неприятностей. Не виноваты они, что вчерашнее подношение порченным оказалось, не могли они про ту пакость заранее ведать.

— Господи, спаси и помилуй! — мысли Кузьмы сами собой сложились в молитву, и он истово перекрестился. — Неужели и вправду шатун делов натворил? — пробормотал он и ещё раз внимательно осмотрелся.

У подножия ели, среди завала сухих сучьев, Кузьма увидел оторванную по колено ногу, все пальцы которой были неровно обкусаны. Держа перед собою ружьё, Кузьма приблизился: ствол дерева будто темней, чем обычно, и так жутко воняет — бывалый охотник сразу почуял знакомое. Так и есть — сухая кора ели была густо обмазана кровью ровно на ту высоту, куда могла дотянуться рука человека. С ветвей свисали тушки мелких животных, надёжно подвешенные за хвосты; белки, зайцы, куницы простирали пришедшему лапки, их брюшки призывно сияли распахнутым влажным нутром.

Кузьма смотрел и не мог пошевелиться, цепляя глазами ужасные украшения: сизые ленты кишок обвивали могучие еловые лапы, тут и там болтались лоскуты кожи, ветер катал по земле помутневшие яблоки человеческих глаз.

«Снег, здесь совсем нету снега, и кровь везде свежая», — почему-то именно эти детали показались Кузьме самыми важными, он повернулся, чтобы позвать Дахно, но увидел позади себя жуткое лицо из снежной крупы. Кузьма моргнул, и ветер тут же растащил уродливую морду на части.

— Дахно… — просипел Кузьма; язык от страха и холода затвердел, говорить было практически невозможно, пальцы потеряли чувствительность, он выронил ружье и вдруг сверху на него капнуло нечто влажное. Над ним, чуть выше, чем можно дотянуться рукой, висело мертвое существо, мерцали влажные, синего цвета кишки, кожа изодрана в клочья.

Кузьма подавился криком, этой уродливой находке нельзя было дать объяснения. Он так и стоял, не мог отвести взгляд от свисающей на сломанной шее белокурой головы со слипшимися от крови длинными девичьими волосами.

«Ни один зверь не мог такое свершить! Проклятое чухонское отродье специально меня сюда заманило! — негнущимися пальцами Кузьма криво сотворил крестное знамение. — Надо бежать, вернусь в Петербург и всё расскажу тамошнему начальству про этих чухонских чертей».

Не успел Кузьма подумать про то, как ель всколыхнулась слабыми красными отблесками. Вот огоньки заплясали в дьявольском танце и сложились в два огненных глаза, что вперились прямо охотнику в душу. Много страха на своём веку Кузьма испытал, но ни разу не смотрел в глаза самому Дьяволу. Руки и ноги окоченели, тело уже не повиновалось ему — всё существо Кузьмы теперь принадлежало ледяному древнему духу, который кружил над обездвиженным охотником колючей снежной пургой.

Дахно бежал без оглядки, для верности заткнув уши предусмотрительно захваченными из дома комочками козьей шерсти. Нельзя оборачиваться, слушать заунывный мотив ветра тоже нельзя — пропадёшь! Хоть он уже и далеко отбежал, но воздух вокруг словно пропитался кровью и мертвечиной, а так несло лишь от тех, кто стоял за деревьями и смотрел в пустоту мертвыми глазами-льдинками. Снежное крошево, будто исполинский рой насекомых, преграждало дорогу, мешало выбраться из ледяной каши. Ветер едва не сдирал кожу с лица, забирался под одежду и проходил ледяными колючими пальцами по замершему телу.

Дахно споткнулся, сзади заскрипел снег, кто-то навалился на спину, над ухом заклацали зубы. Он с трудом вырвался и побежал. «В эту ночь, что длиннее всех ночей года, почитаем мы Прародителя Богов, Праотца миров! Ты отец всех Богов, смилостивись, о древнейший, склонив голову свою, я прошу тебя простить нас и принять новую жертву!» — твердил про себя Дахно, отчаянно работая локтями, расталкивал тянущиеся к нему чёрные ветки.

Ноги были совсем отморожены, снег попал даже в исподнее, рук и лица Дахно давно не чувствовал, но для последнего рывка силёнок хватило — вот вдалеке видны огни их деревни, ещё чуть-чуть, и он дома, отогреется, поест теплой каши, выпьет горькой настойки на травах…

Тропинка и впрямь стала шире, среди вечерних сумерек он уже отчетливо узнавал знакомые зарубки, ещё немного, и он выйдет на санную дорогу.

Когда Дахно увидел движение, то не поверил глазам, намереваясь снова нырнуть в объятия леса, но по дороге действительно бежала лошадь, волоча за собой разбитую по бездорожью телегу. На грубо сколоченных досках сидел человек, настоящий, живой, завернутый в драную телогрейку. Дахно шумно вдохнул ледяной воздух, и его глаза брызнули влагой. Кошмар закончился.

***



Печка в салоне работала на последнем дыханье, и теперь мороз затейливыми узорами вовсю украшал окна допотопного армейского внедорожника. Машина ползла сквозь густой снегопад, фары высвечивали лишь снег да дорогу кусочками, словно ледокол, врезаясь во мрак зимних сумерек.

Айгуль дрожала от холода, то зарываясь в воротник куртки и натягивая свитер до носа, то похлопывая ладонями по лежащей на коленях дорожной сумке. Там её главное сокровище и инструмент, позволяющий не только зарабатывать на хлеб насущный, но и кое-как помогать маме и бабушке. Фотокамеру с навороченным «фиксом» она купила ещё в прошлом году, а вот складной штатив остался от прежнего «первого настоящего фотоаппарата»; на беспроводную вспышку долго копить не пришлось — тут помог старый-добрый «Авито», — пусть не новая, но вполне себе рабочая штука.

— Долго ещё? —спросила Айгуль и с тоской посмотрела на приборную панель, термометр на которой показывал минус девятнадцать градусов за бортом.

— Ну, минут через сорок в поселок приедем. Там дальше сама разбирайся, но в такую погоду никто из местных в парк Паанаярви тебя не повезет. Да и вообще зачем тебе в даль такую? Тут есть такие ламбушки красивые…

— Кто есть? — Айгуль шмыгнула носом, вопросительно уставившись на водителя.

— Ну, ламбушки — озерца таёжные, маленькие. Когда замерзают, такая сказка кругом, любой журнал твои фотографии купит! Сэкономишь на времени, а остаток проведешь с большей пользой! У меня самая лучшая банька в поселке! Ты ж всё равно командировочная?

Олег заговорщически подмигнул пассажирке и рассмеялся, но девушка шутку не оценила, намёк явно ей не понравился. И Олегу ничего не оставалось, как поправить свои очки с толстыми стеклами и крепче сжать руль здоровенными кулачищами. Ну и ладно — получишь ещё, дура столичная!

Айгуль промолчала, пусть думает, что она командировочная и работает на большое издание, а не вечно ищущий работу фрилансер, готовый наброситься на любую работу, как голодная собака на кость.

Из Питера до Лоухи Айгуль спокойно доехала на автобусе, далее надо было на запад до очередного поселка под названием Пяозерский. А дальше Айгуль планировала действовать по обстановке: ей не нужна была официальная часть — рекреационная зона для туристов девушку совершенно не интересовала, заповедная — тоже. Хоть простых туристов туда не пускают, но по особенной договорённости с администрацией парка посетить её можно, а значит, такие снимки задорого Айгуль не продаст. Вот только беда, на последний автобус она опоздала, поэтому пришлось переплачивать частнику, коим оказался Олег со своим стареньким внедорожником.

Особо охраняемая зона парка, проникновение в которую строго запрещено, вот то, что ей для сенсации нужно! Глядишь, и какого-нибудь Снежного человека поймаешь в кадр, а что — чем чёрт не шутит, народец в тех местах странный живет, вроде и воцерковленный, а вроде не очень. Может, какой древний ритуал этих аборигенов заснимет?

«По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца…»

Строчки из «Медного всадника» окончательно погрузили девушку в лёгкую дрему, и она не заметила, как машина плавно проехала мимо поворота с указателем «п. Пяозерский».

***



— Что это? Где мы? — Айгуль, зябко ежась на холодном ветру, нерешительно топталась возле машины, из багажника которой Олег доставал её походный рюкзак.

— Гостиница местная наша, маленькая, но с удобствами и кухней домашней, — подхватив рюкзак Айгуль, Олег прямиком двинулся к светлому двухэтажному домику. — Тетка моя держит, сама живёт на первом этаже, а гостей на втором селит. — Заметив нерешительность девушки, на всякий случай добавил: — За постой по-божески берёт, белье чистое. Или ты прямо ночью в заповедник намылилась? Дык сказал же — никто из местных в такую погоду туда не поедет.


***

Настойка отдавала горечью, но всё равно была приятной на вкус, тётя Хелена (женщина сначала представилась Еленой Петровной, но потом, когда за столом разговорились, попросила гостью называть себя именно так — на финский манер) сказала, что настаивает по старинному рецепту — на шишках и сосновых иголках; поначалу, правда, наливать не хотела, почему-то подозревая гостью в беременности, но Айгуль её твёрдо заверила, что в интересном положении не состоит.

Уплетая очередной пирожок с мясом, Айгуль попыталась подсчитать в уме все калории, которые попали в её организм этим вечером, а потом подумала — чёрт с ней, с диетой, да и от горячей домашней лапши она совсем уже разомлела.

За разговорами ужин растянулся до самой полуночи, и Айгуль уже казалось, что она знает этих людей — широкоплечего Олега и его говорливую тётку — почти что сто лет. Закостенелый водитель уже не казался таким тупым и угрюмым, а Хелена, заботливо подкладывающая девушке еду на тарелку, и вовсе напоминала матушку в молодости, когда ещё Айгуль была маленькой, и они из-за каждого пустяка не ругались.

Всё в этом доме-гостинице ей нравилось: чисто, уютно, тепло, только вот сотовой связи нет. Тетя Хелена сказала, что тупое мужичье, поддавшись всеобщей истерии с 5G, на всякий случай сломали и местную вышку сотовой связи. Рабочих уже вызвали, но сроков починки они не назвали. Для Айгуль это было, конечно, проблемой, но, с другой стороны, не было соблазна сделать «твит» или сообщить в «Instagram» о своём удачном прибытие. Ну ничего, меньше знают, шикарней сюрприз, да и конкуренты, коими она считала Алку Покидову и Саню Мазо, до последнего о снимках ничего не узнают.


Поднявшись на второй этаж, на кровать Айгуль упала без сил и, с последней мыслью о том, что надо всё-таки поставить на зарядку теперь уже бесполезный айфон, провалилась в глубокий сон без сновидений.

***

— Да не визжи ты, как порося молодая! Тебе же главная роль достанется! О таком любая девчонка с детства мечтает — настоящей Снегурочкой будешь на празднике нашем! — с чувством высказался Юхон, которого уже порядком достало брыкание и верещание пленницы, но девица попалась упёртая и не унималась. Растрепав густую гриву черных волос, она извивалась на деревянном стуле с высокой спинкой, который Олег перед уходом специально во главу стола сдвинул.

Голова кружилась, тошнота то и дело подкатывала к горлу мерзким комком, Айгуль изо всех сил билась, пытаясь хоть немного ослабить тугие путы, но веревка из жесткого конского волоса, сплетенная хитрыми узлами дедовским методом, не поддавалась, а впивалась в нежную кожу с каждым рывком все сильнее.

Юхон хмыкнул. Вот блин, какая дерзкая в этот раз им попалась! Как бы с выбором они не ошиблись...

А вот девицу, казалось, не столько пугало происходящее, сколько злило и придавало сил. Массивные ножки стула то и дело подскакивали и ударялись о скрипучие половицы, а через тряпку, которой Хелена заткнула ей рот, доносились проклятия, угрозы и ругательства. Ладно, черт с ней, поорёт и утихнет…

Юхон, а по паспорту Иван Степанов, суетливо глянул на часы в телефоне и вздохнул. Придется поторопиться, не до укрощения строптивых в этом году — как бы вообще ко времени поспеть. Тут же, словно прочитав его мысли, в углу захрипела новёхонькая рация, и, наспех вытерев некстати вспотевшие руки, руки Юхон поспешил ответить.

— Да, Михно… Всё чисто сработано. Девка что надо, через пять минут гружусь и к вам еду.

В ответ ему что-то ворчливо прохрипели, рация отключились, и в этот момент девка, притихшая было на время его разговора, собралась из последних сил и рванула. Стул не выдержал напора и с грохотом опрокинулся, пребольно приложив затылок пленницы к полу. Но Юхан и бровью не повел и, не обращая внимания на ревущую в два ручья девицу, начал деловито раскладывать по пакетам расходный материал. Девка-то что, хоть бы и отключится, но не помрет ведь, а вот гирлянды, подвески и прочие украшения надо бы упаковать понадёжней, не хватало ещё, чтобы как в прошлом году, собаки брехали на него до самой опушки.