11. Дневник связиста. Ранение

    Я, как в тумане, поднялся наверх. Для меня эта утрата была неизмеримо тяжелой. На меня «нашло» полное безразличие, апатия. Мне казалось, что я остался совсем один, на всем белом свете.
    
        Шло время, наш полк постепенно «таял». От него осталось меньше третьей части. Но ребята держались, не отступали. В наш полк стало прибывать пополнение. За период Сталинградской битвы, 141-й минометный полк несколько раз дислоцировался. Не раз наши минометчики становились пехотинцами. Немцы подходили так близко, что и минометчики шли в рукопашный бой, отражая натиск врага. Не раз воины нашего полка выходили из окружения по одиночке или группами, и всегда находили свой полк. Они не допускали и мысли, что бы не вернуться в свой полк, ставшим для всех нас родным. Наши бойцы очень любили командиров и гордились ими.
Шел ноябрь 1942 года. Гитлеровцы отодвинулись от завода «Красный Октябрь» на запад.  Но минометы 141-го полка стояли на старом месте. Линия связи увеличилась так, что потребовался промежуточный НП. Связь по-прежнему часто рвалась. В самом конце ноября, числа двадцать девятого, как обычно: беру телефон и быстро бегу по связи. Рвутся снаряды, я привык уже к ним, да и времени нет прятаться. Пробежал уже территорию завода, осталось совсем немного до промежуточного пункта, как вдруг подо мною взрыв. Меня отбросило, и я потерял сознание. Очнулся, поднялся, нашел кабель и двинулся дальше. Пробежал несколько метров, как зацепившись за что-то, упал. Смотрю, ступня правой ноги торчит в сторону, и мешает мне бежать. Сама нога оголенная, и с нее бьет струей кровь. Вытащил финку и отрезал часть сапога. Замотал обмоткой разбитую ногу, но кровь продолжала бежать. Мигом промокла обмотка. Зажал рану руками, стало полегче. Зная, что рядом находится НП, и там связисты, я начал кричать, звать на помощь. Ребята услышали крики, побежали в мою сторону, но новый взрыв остановил их. Наступило минутное затишье, и ребята перетащили меня к себе в окоп. Это был окоп НП. Через некоторое время пришел санинструктор, сделал мне перевязку и укол против столбняка.

      К вечеру гитлеровцы пошли в атаку и потеснили наших. Теперь промежуточный НП., где я находился, стал передовым. Немцы были совсем рядом. В этом окопе я сидел двое суток и, сказать откровенно, никогда так не боялся, как сейчас. Передвигаться я не мог, лежал беспомощный, и с минуты на минуту ожидал появления немцев. Нашим было не до меня, связисты передвинулись ближе к минометам, и я в окопе остался один. На третью ночь появился боец, он был огромного роста. Спасибо, думаю ребятам, не забыли меня. Солдат завернул меня в плащ-палатку, закинул на плечо и молча понес. Шел он очень долго, и всю дорогу молчал. Кое-где пролетали пули, слышались орудийные выстрелы и разрывы снарядов, но он шел ни на минуту, не задерживаясь. Наконец боец остановился, положил меня, так же завернутого в плащ-палатку, а сам ушел. Я осмотрелся, рядом Волга, вода стоит без движения, изредка, как в зеркале появляются проблески трассирующих пуль. Через несколько минут вернулся солдат, принес такую же ношу и положил ее от меня метров в десяти. Оттуда раздался стон. Смотрю несут еще одного, потом еще, и так принесли человек пятнадцать, раненых. Послышался шум мотора, показалась моторная лодка, поравнявшись с нами, она остановилась. Нас быстро погрузили в нее, и лодка стала трогаться. Но здесь, совсем рядом с лодкой разорвался вражеский снаряд. Он с шумом упал возле нас, поднял огромный водяной столб. Лодка закачалась в разные стороны, потом все-таки выровняла ход и пошла вдоль берега. Проплыли совсем немного, с берега ударили пулеметы, засвистели пули. Раненые попадали на дно лодки, застонали от боли.
Лодка постепенно удалялась от берега, маневрируя то вправо, то влево, держала курс на левый берег Волги. Ракеты поднимались вверх и висели, как фонари, освещая всю реку. Вражеские снаряды падали в Волгу, поднимая глыбы воды вверх. Она тут же опускалась и заливала нас с головы до ног. Взрывы, так и сопровождали нас до самого берега. Наконец достигли левую сторону Волги. Берег реки был спрятан под густым лесом. По узкой дороге подъехали крытые, замаскированные ветками, автомашины. Нас быстро погрузили, и повезли. Проехали около пятидесяти километров, и оказались в полевом госпитале. Нас, двоих внесли в операционную. Сначала принялись за моего напарника. После короткого осмотра, ему начали пилить ногу.  Мне странно было слышать, звук ножовки и голос солдата:

         - Вот приеду домой, в Москву, а мать спросит, где же твоя нога?
Я был поражен этому. Так я и не понял, как это могло быть, ему пилят, а он разговаривает. Потом приступили ко мне. Осмотрели мою ногу, решили пока оставить, не ампутировать. Отрезали омертвевшую кожу и часть тела, забинтовали по самое колено, на том и закончилось. На другой день повезли нас на железнодорожную станцию. Проезжая мимо сел, мы, раненые, были удивлены мирной, спокойной и, как нам казалось, беспечной жизнью людей. «Внутри нас» еще продолжали рваться снаряды, строчить пулеметы, разрываться мины, нас продолжали жрать вши, преследовала постоянная опасность, голод и жажда, все это было до сих пор в нас. Мы считали, что сейчас, так же живет вся страна. Мы не могли, и не хотели принять, то что видели сейчас. По пути к нам в машину села солидная пара. Женщина была не в меру полная, богато одетая, и на что я обратил внимание, на ее зубы, они были золотые. Ее попутчик соответствовал ей. Они смотрели на нас, как нам казалось, с презрением. Вид у нас, конечно, был не соответствующий. Может быть они нас приняли за тюремщиков, не знаю. Я ехал и думал, сотни товарищей остались там, в развалинах Сталинграда, в кручах, в расщелинах, на буграх и в балках. Они так и остались лежать там, под открытым небом, не было возможности даже их похоронить. А здесь, всего в семидесяти километрах, люди живут, праздной жизнью. Раненые солдаты не выдерживали, «скрипели» зубами:
- У-ух, гады, вас бы туда, за Волгу!

      На железнодорожной станции, раненых погрузили в вагоны. Нас, лежачих, укрыли теплыми одеялами. Через сутки тронулись в путь. Проехав несколько километров на север, остановились. Дорога была разрушена, и поезд простоял сутки. На следующий день, утром только тронулись, как послышался гул бомбардировщика, и поезд остановился. Кто мог двигаться, «посыпались» из вагонов. Нас, лежачих осталось трое. Вагон от взрывов вздрагивал и раскачивался. Фашистские самолеты, сбросив свой зловещий груз, улетели. Все вернулись в вагон. Оказалось, что поезд особо не поврежден. Бомба попала в последние вагоны, куда складывали умерших от ран. Эти вагоны отцепили, и мы поехали дальше. Но не все вернулись в вагоны. Те, кто падал во время бомбежки рядом с поездом, остались невредимы, а тех кто бежал подальше, настигла пуля. Некоторые были повторно ранены, а некоторые и убиты. Погибла медсестра, она выскочила из вагона в тот момент, когда разорвалась бомба. Ранение было смертельным. Ей оторвало голову.

             До Саратова ехали очень долго. Донимали вши. Некоторые солдаты расчесывались до крови. У меня сильно чесалась раненая нога. Мне чудилось, что в забинтованной до колена ноге копошатся вши, но я не мог даже дотянуться до нее.                Наконец, город Саратов. Здесь я увидел первый снег в этом году, его выпало очень много. В госпиталь нас внесли на носилках, и сразу в перевязочную. Раздели до гола. В белье было бесконечное количество вшей. Разрезали марлевую повязку на раненой ноге. А там! Множество червей! Их было настолько много, что не видно было тела!  Медсестра со спринцовки смыла их специальным раствором. Обработала рану и снова забинтовала. Я был очень худой. Мужчина - санитар подхватил меня, как пушинку, и отнес на руках в баню. После бани, нас одели в чистое белье, а верхнюю одежду дезинфицировали. В Саратове я долго не задержался. Всего через две недели меня переправили в город Белебей.  Здесь я пролежал полтора месяца. И здесь меня  решили оперировать. После операции, очнулся уже в палате. Чувствую сильную боль в ноге, но саму ногу не ощущаю. Ну все, думаю, отрезали! Попросил товарища по койке посмотреть, есть ли у меня нога. Тот посмотрел и говорит:
- Кажется есть, но не полностью.
Нога так болела, что я двое суток не мог уснуть. На третьи сделали укол, и я уснул. Потом я узнал, что мне удалили часть ступни, большой палец, половину пятой плюсневой кости и часть осколков. В Белебеи пролежал три месяца, затем меня перевезли в город Уфу, на станцию Дема. Здесь я пролежал еще два месяца. В конце апреля 1943 года, когда я уже нормально ходил на костылях, меня вызвали в кабинет начальника госпиталя. Он пригласил меня сесть и говорит:
- Товарищ Онуфриенко, вам придется ампутировать ногу, иначе вы будете всю жизнь ходить на костылях.
Я не задумываясь, сказал, что резать ногу не дам. После долгих разговоров, доктор сказал:
- Или ампутация, или выписываем из госпиталя. Я твердо ответил:
- Выписываться.

   К тому времени, я в госпитале находился около пяти месяцев, рана уменьшилась, и пережить опять такие боли, как вначале, я не был согласен. Отрезать ногу, и после будет не поздно. В госпитале за нами очень хорошо ухаживали санитарки, медсестры, внимательно относились врачи. Часто приходили артисты, ставили концерты прямо в палате. Особенно трогательно выступали дети. Ничего так не напоминало дом, мирную жизнь, как присутствие детей. Солдаты смотрели на них со слезами на глазах, а я натягивал на себя одеяло и «заливался» слезами, как ребенок. Там, в госпитале мне часто снился дом, мне хотелось скорее вернуться домой, и работать, не покладая рук. Особенно хотелось пахать. Мне даже снилось, что я пашу в поле на волах, земля переворачивается пластами, и от нее идет родной, незабываемый запах.

            Выписали меня из госпиталя, выдали костыли, старенькую гимнастерку, такие же брюки, шинель, шапку, вещмешок и продовольственную карточку. Вместо билета дали литер. Тогда я не знал, что это еще не билет. На вокзале мне посоветовали, ехать  через город Астрахань, а не через Сталинград, так как он был разрушен. Залез в вагон, идущий на юг и поехал. Уже в дороге выяснилось, что поезд идет не на Астрахань, а в Ташкент, Сталинабат и Ашхабат. Возвращаться было поздно. Успокаивал себя тем, что давно хотел посмотреть Среднюю Азию, вот и представилась возможность. Но здесь мне не повезло. Поднялась высокая температура. На скорой меня отправили в тифозный госпиталь. Там побрили на лысо, как положено. Но после проверки выяснилось, что у меня приступ малярии. К вечеру я чувствовал себя нормально. Добрался до базы «Облслюза», по другому она называлась экспедиция. Там загружались на Элисту машины. Мне помогли забраться на самый верх, укрыли брезентом, и двинулись на Элисту. На следующий день, часам к двум были в городе. Элиста была сильно разрушена. Дома стояли с обгоревшими стенами и выбитыми окнами.

          Пошел я на базар. Стоит лошадка, запряженная в мажару, на которой сидит наш старый колхозник Енин Андрей Васильевич.
- Ты ли это, Иван Никитович? - Удивлению Андрею Васильевичу не было конца. Он схватил меня, посадил на мажару, поднял упавшие костыли, и то обнимал меня, то отодвинув от себя, всматривался в мое лицо, будто хотел еще раз убедиться, я ли это. Он до слез был рад встречи. Всю дорогу мы говорили с ним обо всем: о колхозном хозяйстве, которое за время войны пришло в упадок, о войне, где немец уже поворачивает свои войска, о его сыновьях, ушедших на фронт. Этот старик был хорошо осведомлен о жизни нашего села, о его жителях, об успехах и не удачах, о патриотах и предателях, которые проявили себя в период оккупации села. Подъехали к колхозному двору, а там - тишина. Кузница молчала, плотницкая закрыта. Двор полностью опустел. Я подошел к своему двору, меня встретила жена и дети: семилетняя дочка и шестилетний сын. Быстро разлетелась новость о моем приезде, пришли женщины, искренне радовались моему возвращению, все расспрашивали о фронте, о своих мужьях, не видел ли я кого-нибудь там, на фронте.

          Еще долго заживала моя рана, пять лет ходил на костылях, потом в ортопедической обуви, а еще через три года бросил костыли и ходил с палочкой. Затем после обновления обуви, бросил и палочку. Не прав был доктор. Инвалидом остался до конца жизни. Но себя считаю счастливым человеком. Пережить, вынести все трудности, испытать жестокую, хотя и короткую для меня битву в городе Сталинград, остаться в живых, большое счастье.               

                Онуфриенко И.Н.